— На переговоры с Гитлером нам соглашаться нельзя, — заметил Хьюз. — Нас не поймут ни в своей стране, ни в мире.
— Сам знаю, — огрызнулся премьер-министр.
Кадоган прочитал статью и изрек:
— Любопытно: никто в прессе так и не выдвинул ни единой гипотезы относительно цели, преследуемой заговорщиками при организации покушения на Гитлера. Только констатация факта.
— Гитлера пытаясь уничтожить немецкая аристократия, которая его всегда презирала. — Черчилль достал бутылку дорогого коньяка, водрузил ее на стол. — Бездари! В результате в Германии остался прежний порядок со старыми лицами во главе. Но, господа, прошу заметить: эти старые лица тоже желали смерти своего фюрера.
Да, да! Иначе почему они позволили совершить акт покушения на него? Я думаю, пока мы можем сделать только один вывод: ждать. Конечно, с открытием второго фронта изменения во внешней политике Германии должны скоро произойти. Просто обязаны! Но не мы будем инициаторами разного рода соглашений и договоренностей. Нет. Мы будем ждать, кто первым проявит инициативу. И лишь после этого выйдем на первый план.
— Смотря от чьего имени с германской стороны будет проявляться инициатива, — вставил Кадоган.
— Вот, джентльмены, тот самый вопрос, — подхватил Черчилль, — на который я хотел бы получить ответ как можно скорее. В штаб Эйзенхауэра с немецкой стороны пытался пробиться парламентарий. С чем — неизвестно. От кого — тоже неизвестно. Самолет сбили солдаты Монтгомери. А потому мы можем только догадываться, с какими предложениями летел парламентер к американцам.
— А что могут предложить немцы? — вынес Хьюз на обсуждение спорный вопрос. — Согласно последним донесениям агентуры в Берлине сложилась непонятная обстановка. Сообщили лишь о том, что Гитлер жив. В остальном — полная неизвестность. Понятно, что теперь у них будет перестановка, особенно в вермахте. Кого руководство Германии поставит на должности арестованных заговорщик ков, мы не знаем. Да они и сами, я думаю, не знают. Естественно, вермахт у них теперь под подозрением. Но с одними СС Германии войну не выиграть. Казалось бы, при таких обстоятельствах нам самое время наступать. Но сопротивление немцев, как ни странно слышать, нисколько не изменилось. Либо немецкая инертность срабатывает, либо мы имеем дело с хорошо отлаженной дисциплинированной машиной. В которой от смены водителя ничего не меняется. Так что на данном этапе немцам нам предложить нечего. А потому, сэр, — Хьюз повернулся к премьер-министру, — разрешите вам немного подольстить. Вы делаете абсолютно правильный ход, когда не высказываете свою позицию вслух. Мы действительно должны занять выжидательную позицию. А газеты… На то она и пресса, чтобы мутить чистую воду.
Черчилль наполнил бокал коньяком и процедил сквозь зубы:
— А вот тут, мой дорогой друг, вы ошибаетесь. Дважды. Во-первых, вы забыли о скорых выборах. Когда голос каждого британца будет или за нас, или против нас. А во-вторых… У немцев есть что нам предложить. Причем то, что нас очень даже интересует.
— Вы имеете в виду новое оружие? — Хьюз отказался от коньяка и потому чувствовал себя в пьющей компании несколько неуютно.
— Совершенно верно. Как вам известно, господа 13 июня мы с президентом Рузвельтом подписали документ о сотрудничестве в атомном проекте. Исключительно друг с другом. Но вы же знаете нашего американского друга: он сделает все для того, чтобы в любом деле встать над всеми. В том числе и здесь. Ко мне поступила, пока еще, правда, непроверенная, информация, что мистер Рузвельт детально и довольно скрупулезно обсуждал с генералом Гроувзом вопрос о максимально полном контроле над всеми урановыми месторождениями мира
— И в Южной Америке? И в Африке? — Хьюз бросил взгляд на карту, лежавшую на столе.
— Представьте себе. А это говорит о том, что Америка хочет стать лидером в данной сфере деятельности и диктовать свои условия. В том числе и нам. В американском сенате некоторые демагоги высказывают требования о предоставлении Индии независимости. Настаивают на том, чтобы мы оставили завоевания наших отцов. Можете себе представить? А президент молчит. У них, видите ли, демократия! А что кроется за той демагогией, а? А то, что за ней скрывается дядюшка Сэм, который быстренько придет на тепленькое, только что нами освобожденное место. И воспользуется нашими завоеваниями. И козырной картой станет атомный проект. Кто будет иметь атомную бомбу, тот и станет диктовать условия. Согласитесь, подобного мы им позволить не можем. А потому следует срочно установить контакты с теми, кто контролирует работу над новым оружием в Германии. Нам нужно опередить американцев.
— Но это сродни измене.
— В политическом словаре, мой дорогой Кадоган, — премьер-министр одарил аристократа тяжелым взглядом, — нет слова «измена». Есть словосочетание «государственная необходимость». Именно данное словосочетание мы й должны использовать. — Он одним глотком осушил бокал и с громким стуком вернул его на стол. — Именно государственная необходимость. И ничто иное.
* * *
Глава абвера сел в предложенное кресло, спрятал дрожащие руки в карманы пиджака. Канарис напоминал сейчас беззащитного старичка-пенсионера. Но в голове этого с виду божьего одуванчика роились далеко не старческие мысли.
«Итак, — рассуждал бывший адмирал, наблюдая за Шелленбергом, — Гиммлер ждет от меня выхода на союзников. Либо через Испанию, либо через Ватикан. Будь я на месте Гиммлера, выбрал бы второй вариант. В Испанию меня пускать нельзя. Я там как рыба в воде. Пусти меня в Мадрид — превращусь в тень и тут же испарюсь. А потому нужно исходить из второго варианта. Вопрос: захотят ли пастыри Божии входить со мной в контакт в конце войны, да еще как с человеком Гиммлера? Ведь они наверняка были извещены о моем длительном нахождении под арестом». Канарис чертыхнулся: будто сейчас он свободен! И тут же ответил себе: «Захотят. Если Гиммлер предложит им нечто. Из чего будет состоять это «нечто» — вопрос второго порядка. А вот вопрос первого порядка выглядит иначе и важнее: что ждет меня после того, как я установлю контакт Гиммлера с Ватиканом? Да, трудно сориентироваться в создавшейся ситуации. Но воспользоваться ею нужно. Хотя бы для того, чтобы потянуть время. Спасти жизнь и себе, и родным можно сейчас только при условии качественного затягивания времени. Придумывать различные убедительные варианты для встреч со священниками. Сделать все для того, чтобы Гиммлер осознал необходимость и моего присутствия в переговорном процессе. В конце концов, убедить святош, что с самим рейхсфюрером напрямую дело иметь нельзя. Второй фронт открыт. До падения рейха остались считанные дни. Вот эти дни мне и нужны. А после появится вторая задача: выждать момент. Как только американцы через католиков узнают, что силы рейхсфюрера значительно слабее, чем он это им представит, всем встречам наступит конец. Гиммлер им станет просто неинтересен. И ни о каком соглашении речи уже идти не будет. А это верная смерть».
