дуалистическое гегемонистское решение".3 Австрийцы, напротив, выступали за свободную ассоциацию независимых государств с минимумом центральных институтов. Германский конфедеративный договор, подписанный 5 июня 1815 года (пересмотренный в Заключительном акте договора 1820 года), стал победой австрийской концепции над прусской. Новая Германская конфедерация, включавшая в себя тридцать восемь (позднее тридцать девять) государств, имела только один центральный орган - Федеральный совет (Bundesversammlung), заседавший во Франкфурте и фактически являвшийся постоянным конгрессом дипломатических представителей. Эти договоренности стали неудачей для тех прусских политиков, которые надеялись на более сплоченную организацию немецких территорий.
Все это не умаляет значения постнаполеоновского урегулирования для будущего прусского государства. Пакет западных компенсаций создал блок прусской рейнской территории размером с Баден и Вюртемберг вместе взятые. Внутри новой территории, скорее случайно, чем по замыслу, оказались яблоки глаз великого курфюрста - герцогства Юлих и Берг. Теперь королевство Гогенцоллернов представляло собой колосс, простиравшийся через весь север Германии, разделенный лишь одной брешью, шириной в сорок километров в самом узком месте, где территории Ганновера, Брауншвейга и Гессен-Касселя отделяли прусскую "провинцию Саксонию" от прусской "провинции Вестфалия". Последствия для политического и экономического развития Пруссии (и Германии) XIX века были огромными.
Рейнской области суждено было стать одним из центров европейской индустриализации и экономического роста, что совершенно не предвидели участники переговоров в Вене, не придававшие большого значения экономическим факторам при составлении карты Германии. Урегулирование 1815 года также имело далеко идущие геополитические последствия. Отказавшись от претензий на большую часть польской территории, приобретенной в 1790-х годах, и согласившись на компенсацию в центре и на западе, Пруссия укрепила свое присутствие в немецкой Европе. В то же время Австрия навсегда отказалась от своего места на северо-западе (Бельгия) и приняла новые значительные территории в Северной Италии. Впервые в своей истории Пруссия заняла больше "немецкой" территории, чем Австрия.
Конфедерация не предоставляла Берлину сильных исполнительных институтов, необходимых для формального господства над Северной Германией, но она была достаточно открытой, чтобы Пруссия могла осуществлять неформальную и ограниченную гегемонию, не ставя под угрозу всю систему. Именно потому, что Конфедерация не смогла создать собственные транстерриториальные институты, для Пруссии оставалась открытой дверь для захвата инициативы. После 1815 года внимание прусских администраций было приковано к двум областям: таможенной гармонизации и федеральной политике безопасности. Именно в этих областях Пруссия развивала то, что мы можем назвать "немецкой политикой", в течение десятилетий, предшествовавших революции 1848 года.
Берлинские министры не спешили принимать экспансионистскую таможенную политику. Когда в июне 1825 года правительство Гессен-Дармштадта обратилось к Берлину с предложением заключить таможенное соглашение, ему было отказано на том основании, что потенциальная финансовая выгода была слишком незначительной. Опасность того, что гессенцы могут предпочесть присоединиться к недавно созданному Баварско-Вюртембергскому таможенному союзу, похоже, не имела никакого веса для пруссаков. Только примерно с 1826 года берлинская администрация начала мыслить более широкими стратегическими категориями. Отчасти это было связано с улучшением финансового положения государства, что избавило его от необходимости отдавать предпочтение финансовым соображениям перед всеми остальными. Примерно в то же время министерство иностранных дел стало настаивать на том, чтобы таможенные переговоры рассматривались как одно из направлений внешней политики Пруссии. В 1827 году, когда Гессен-Дармштадт вновь обратился с просьбой о союзе с Берлином, его встретили с распростертыми объятиями.
Австрийцы с тревогой отреагировали на известие о новом таможенном соглашении. Прусско-гессенский договор, заметил Меттерних в письме к
австрийский посол в Берлине, "вызывает у всех германских правительств самую мучительную и, безусловно, обоснованную тревогу. Отныне все усилия Пруссии будут направлены на то, чтобы запутать в свои сети остальные государства...4 Австрийский канцлер сделал все возможное, чтобы отговорить другие немецкие дворы от присоединения к пруссакам; он также способствовал росту конкурирующего таможенного объединения, Центрально-германского торгового союза, членами которого были Саксония, Ганновер, курфюршество Гессен и Нассау и территория которого находилась между двумя отдельными территориальными блоками постнаполеоновской Пруссии. Но это были временные триумфы. Берлин доказал, что умеет сочетать дружеские призывы к просвещенным интересам с выкручиванием рук и голым шантажом. Небольшие сопредельные государства, отказывавшиеся вступать в прусско-гессенский союз, подвергались жестким контрмерам, включая "дорожные войны", в ходе которых новые транспортные пути использовались для отвода торговых потоков от территорий, ставших объектом нападения. Наконец, 27 мая 1829 года соглашение, подписанное с Баварией и Вюртембергом, позволило Пруссии и ее партнерам окружить некоторые из небольших государств Центральногерманского союза. Теперь был открыт путь к объединению двух таможенных зон.
Германский таможенный союз (Zollverein), вступивший в силу 1 января 1834 года, включил в себя большинство немцев за пределами Австрии. В следующем году к нему присоединились Баден, Нассау и Франкфурт, а в 1841 году - Брауншвейг и Люнебург. Теперь почти 90 процентов немецкого населения проживало в землях, входящих в Зольферайн.5 Ни один человек, взглянувший на карту земель Цольферайна в 1841 году, не может не поразиться их близкому сходству с немецким государством, в котором доминировала Пруссия и которое возникло после войн 1864-71 годов. Однако этот результат все еще находился далеко за пределами умственных горизонтов тех, кто определял политику в Берлине. Они стремились прежде всего расширить прусское влияние в рамках более сплоченного объединения немецких государств. Таможенная гармонизация стала новой ареной для старого соперничества между Пруссией и Австрией за влияние и престиж среди немецких территорий.
Оглядываясь назад, кажется очевидным, что обе стороны переоценили значение успеха Пруссии. Таможенный союз так и не стал эффективным инструментом для осуществления политического влияния Пруссии на менее значимые государства. Более того, возможно, он имел небольшой обратный эффект, поскольку обеспечивал увеличенные ежегодные доходы консервативным территориальным правительствам, ревниво относящимся к своей автономии.6 Для меньших государств членство в Таможенном союзе было вопросом фискальной целесообразности; оно, как показали события 1866 года, не означало политической лояльности Берлину.7 Не похоже даже, что оно заложило основу для экономического первенства Пруссии в Германии, как это широко утверждается в старой литературе по экономической предыстории объединения Германии.8 Нет никаких свидетельств того, что Таможенный союз решительно ускорил прусские промышленные инвестиции или сделал многое для того, чтобы изменить подавляющее преобладание сельского хозяйства в экономике королевства.9 Таким образом, вклад Цольферайна в последующее становление Германской империи с преобладанием Пруссии был не столь очевиден, как это часто предполагается.
Таможенная политика была важна, но по другим причинам: на какое-то время она стала главным направлением "немецкой политики" Берлина. Именно здесь министры и чиновники учились мыслить по истинно немецкому компасу и сочетать стремление к прусским выгодам с достижением консенсуса и посредничеством в отстаивании интересов других немецких государств. Долгая и кропотливая работа по созданию Германского таможенного союза укрепила моральный авторитет Берлина; она продемонстрировала либеральным и прогрессивным
