– Видишь?.. – Спросил он у склонившегося над миской старосту Лосинки, и поскольку тот не ответил, нетерпеливо добавил. – Да вот!.. Вот, точки черные в вине!
– Вижу! – Тут же отозвался Махась. – Они, вроде бы, движутся!
– Вот это и есть – смерть!
Он поднял голову и посмотрел на Савку, сидевшего на корточках у стены палатки.
– Ну, рассказывай, откуда вино брал?!
Рыжий изверг обежал затравленным взглядом стоявших напротив, трудно сглотнул слюну и вдруг, зло ощерившись, прохрипел:
– Дураки!! Что вы мне можете сделать, когда у вас самих за плечами смерть стоит?! Вы думаете, вепри заперлись в Рожоне и сидят, вас дожидаются?! Как бы не так, они уже давно в Лютец гонцов послали, и подмога вот-вот подойдет, а с нею двое-трое трижды посвященных. А вы знаете, что такое трижды посвященный друид?! Он вашу шайку – всех до одного, на колени поставит и заставит на брюхе ползти! А ты… – Бегающие глазки рыжего остановились на Вотше. – …белобрысый, сам себе брюхо вспорешь и на собственных кишках повесишься…
Стоявший справа от рыжего изверга парень без замаха, но очень сильно врезал ему носком сапога под ребра, и Савка, хрюкнув, упал лицом вниз, оборвав свою рваную речь.
– Тебе вопрос задали, изволь отвечать на него! – Спокойно, с какой-то даже ленцой, проговорил ударивший рыжего изверг и, ухватившись за разметавшиеся рыжие волосы, поставил Савку на колени.
– Так, где ты вино взял?.. – Снова задал свой вопрос Вотша.
Рыжий дернул головой, взглянул замутневшими глазами на ударившего его парня, а затем перевел взгляд на Вотшу и хрипло ответил:
– Мне его староста нашей деревни дал. Ему из Рожона две подводы этого вина прислали, а уж как этим вином распорядиться велели, я не знаю.
– И вас пятерых в наш отряд тоже староста послал? – Спросил Махась, нависая над Савкой.
– Нет… – Помотал тот головой. – Он меня одного послал, а остальные четверо сами вместе со мной напросились, правда, староста им мешать не стал.
– Ну а с чего ты взял, что к Рожону из Лютеца подмога идет, что трижды посвященные здесь должны появиться? – Снова заговорил Вотша.
Савка молчал, глядя исподлобья на Вотшу. Молчание длилось несколько десятков секунд, а затем стоявший справа парень снова наклонился над рыжим извергом, ухватил его пятерней за волосы, рывком откинул его голову назад и, глядя в его заслезившиеся от боли глаза, рявкнул:
– Тебе еще по ребрам врезать, или ты предпочитаешь голой задницей в костер сесть?!
– Два дня назад… – Захрипел Савка напряженным до предела горлом. – …Когда староста передавал мне вино, он сказал, что подмога к вепрям прибудет дней через десять. С нею будут трижды посвященные. Если я задержу вас еще дней на пятнадцать, мне вернут моих дочерей… нетронутыми, и подкинут еще пару сотен монет.
– Так многоликие взяли твоих дочерей?! – Быстро переспросил Вотша.
– Да… Троих… – Прохрипел Савка.
– Так ты у нас жалостливый?! – Сквозь зубы прорычал парень, державший рыжего за волосы. – Девочек своих пожалел?!
– Пожалел! – Хрипло выплюнул рыжий изверг, глядя на вопрошавшего белыми от ярости глазами.
– А нас ты не пожалел?! Пять сотен мужиков потравить, чтобы три девчонки в живых остались – это не слишком большая цена?!!
Савка дернулся всем телом, словно рассчитывая вскочить на ноги, но парень держал его крепко. И тогда он прорычал, как раненый зверь, брызгая клейкой слюной:
– А у меня жалости на всех не хватит!! Да и у тебя ее не много!! Или ты мою жену пожалел, когда многоликие ее в моем же доме сильничали?! Или мне чем помог, когда она, не выдержав издевательств, померла, оставив мне трех малолеток – младшую-то еще от груди не отняли! Или ты моих дочек пожалеешь, когда меня не станет?!! Растить их будешь, беречь?!! Нет, они тебе без интереса! Вот и выходит, что моим дочкам только на мою жалость рассчитывать можно – так что на других ее не хватит! Ты еще молодой, а когда у тебя самого в люльке запищит, вот тогда и посмотрим, по ком ты жалеть будешь, и что за ту жалость отдать сможешь!
Державший его за волосы парень разжал пальцы, и рыжая голова упала на грудь. С минуту в палатке стояла тишина.
– Почему ты сразу не рассказал, что тебя послали нас травить?.. – Тяжелым голосом спросил Махась.
– Да?.. – не поднимая головы, отозвался Савка. – Со мной пришли еще четверо молодых, откуда мне знать, может быть, кто-то из них послан следить за мной!
– Много у тебя еще вина осталось? – Поинтересовался Вотша.
– Два кувшина. – Словно бы нехотя ответил рыжий.
– А сколько всего было?..
– Двадцать… – После секундной заминки едва слышно проговорил Савка.
– Так это ж!.. Выходит, он половину отряда отравил!! – Ужаснулся Махась.
– Нет, – поднял голову рыжий, – четырнадцать кувшинов я… в болото опорожнил.
Вотша быстро прикинул в уме и вслух подвел итог:
– Всего заболело двадцать шесть человек – как раз четыре кувшина получается. Ты же пьяных в лагере не видел, значит, ребятки по кружечке кувшинчик делили.
Он повернулся к молодым парням и приказал:
– Этого… свяжите и держите в своей палатке, и никому пока что не говорите о его делах. Что с ним делать мы решим потом. А мы сейчас, – Вотша взглянул на Махася, – пойдем в лазарет, посмотрим, как там наши болящие, и будем думать, что делать дальше.
Ребята подняли Савку и вывели его из командирской палатки, а вслед за ними вышли и Махась с Вотшей.
Подойдя к санитарной палатке, они увидели огромную толпу, чуть ли не все бойцы отряда Махася собрались около лазарета. Завидев своих командиров, толпа раздалась в стороны, образовав узкий коридор, ведущий к входу в палатку, и по улыбающимся, довольным лицам Вотша сразу понял, что с заболевшими все в порядке. А у самого входа в лазарет один из бойцов вдруг крикнул:
– Эй, Бамбарак, ты, оказывается еще и лекарь!
К этому времени все двадцать насельцев лазарета побывали на свежем воздухе, всех их мучительно рвало, и все отрыгнули мучивших их паразитов. Теперь они лежали на своих тюфяках совершенно обессиленные, но с просветленными лицами и сияющими глазами. Вотша прошелся между лежащими людьми до противоположной стенки палатки, развернулся и громко спросил:
– Ну, что, алкоголики, все проблевались?!
– Все… – Раздалось в ответ три-четыре голоса, остальные промолчали, насторожившись при слове «алкоголики», и Вотша мгновенно уловил эту настороженность.
Ну и хорошо! – жестко, словно ставя последнюю строчку в этой истории, проговорил Вотша. – Теперь вы пойдете на поправку, и дней через пять-шесть будете в полном порядке.
Он двинулся к выходу, но его остановил одинокий требовательный голос:
– А что с нами было, Старик?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
