Встреча с мастером Люшу прервала эти размышления. Крошечный человечек стоял так близко от стены, что, казалось, терся об нее спиной, как кошка. Он заговорил, похлопывая одну о другую свои огромные руки. Собственными этими руками он оттесал, вылепил и раскрасил изображение спасителя. Оставалось только изобразить язвы. Мастер Люшу обещал, что они будут свежие и кровавые.
Процессия, которая должна была доставить шедевр мастера Люшу на перекресток Жиске, выступила с паперти церкви Сен-Грегуар в воскресенье, после вечерней службы. Улицы были украшены полотнищами материй и гирляндами из листьев. Ткани свешивались из окон. День был свежий и ясный. Собрался народ из ближних деревень. Все Куржё было на ногах.
Крест двинулся в путь с паперти на плечах двенадцати дворян. В числе их были г-да де Парфонваль и де Рантур, а также и г-н д'Эгизи, маленькая фигурка которого сгибалась под тяжестью ноши. Скоро пришлось сменить эти первые руки другими, более сильными. Надо было пройти более мили по мостовым Куржё и по щебню большой дороги, и г-н де Валанглен с удовольствием уступил свое место толстому кузнецу Виньону, чьи мускулы более подходили для такой тяжести. Продвигались вперед медленно. Движение шагающих придавало распятию какую-то трагичность и жизненность. Раскинутые руки, казалось, опирались о плечи несущих. Это была довольно грубо вырезанная из дерева фигура, раскрашенная в яркие цвета; мастер Люшу постарался проявить все свое искусство. Ребра выступали из тощих боков; голова никла под огромным терновым венцом. Пять язв были обозначены пятью красными пятнами. Сделанная так, чтобы ее можно было видеть издалека, эта фигура вблизи была чудовищной и при толчках от переноски принимала внезапные ракурсы, которые придавали ей почти устрашающий вид.
Уже миновали городскую черту, и процессия шла между изгородей вдоль дороги. Г-н де Валанглен обернулся, чтобы обозреть ее. Она продвигалась медленно, в полном порядке, под стук сапог и деревянных башмаков. Хоругви развевались над стеснившимися головами. Позади шли женщины. Многие несли зажженные свечи, и, когда прерывалось пение псалмов, шум шагов один наполнял поля. Впереди выступали духовенство и городские власти.
Портшез г-жи де Ла Томасьер достиг перекрестка Жиске раньше процессии. Она вышла из него вместе с дочерью. Г-н де Валанглен поклонился ей и занял место рядом с каретой г-на д'Эгизи, которая ожидала там своего хозяина, чтобы отвезти его домой, так как, если г-н д'Эгизи и соблаговолил сопроводить изображение господа пешком, то все же ему хотелось показать людям, что такой способ передвижения не входит в его обычай. Он уже доказал это, приехав в карете на прошлой неделе посмотреть, как будут вешать Пьера Графара, убийцу г-на де Ла Томасьера. Зрелище это, казалось, доставило ему величайшее удовольствие.
На том самом месте, где было совершено убийство, был уже приготовлен каменный цоколь, предназначенный для подножья деревянного креста. Толпа теснилась, чтобы увидеть процедуру. Она оказалась сложной и весьма продолжительной, несмотря на то, что все было подготовлено заранее. Наконец мало-помалу, тяжелый столб поднялся перед внимательными взорами толпы, с минуту покачался на сдерживающих его веревках, вошел в гнездо и укрепился, так что каждый мог видеть перед собой вставшее прямо божественное изображение. Оно раскинуло в небе свои окровавленные руки, простирая раскрашенный торс и вытянутые ноги, в то время как голова, склоненная под тернием венца, смотрела вниз на людей, которых Христос пришел очистить от греха.
Все бросились на колени. Слышно было, как плакали женщины; залаяла маленькая собачка, и кюре церкви Сен-Грегуар запел: «Те deum».
Было уже поздно, и день клонился к закату, когда толпа рассеялась. Мало-помалу последние кучки исчезли за поворотом дороги. Уехала карета г-на д'Эгизи, и на перекрестке остался только портшез г-жи де Ла Томасьер, все еще стоявшей на коленях в траве, рядом со своей дочерью. Г-н де Валанглен дожидался, чтобы поговорить с ними, когда они кончат молиться. Девица де Ла Томасьер кончила первой. Грузная дама поднялась с трудом, и ей трудно было бы усесться в портшез, если бы г-н де Валанглен не помог ей. Она испускала глубокие вздохи.
Вот уже целый месяц как г-н де Валанглен, следуя своему обещанию, совершенно не видел девицы де Ла Томасьер; и он чувствовал себя вправе надеяться на некоторую награду за покорность, с какою подчинился ее желанию. Хотя место мало подходило для беседы, он рассчитывал, однако, услышать несколько слов, которые показали бы, что время его отсутствия было достаточно продолжительным. В этой надежде он низко опустил свою шляпу перед девицей де Ла Томасьер, но не мог не заметить в ней смущения, по меньшей мере столь же странного, как и молчание, которое она, усаживаясь рядом с матерью, нарушила лишь сухим: «Благодарю вас, сударь!» Затем носильщики взялись за палки и двинулись в путь, оставив г-на де Валанглена размышлять о странностях такого обращения.
Он мог бы долго так простоять, настолько он погрузился в задумчивость, если бы внезапно залаявшая маленькая собачка не начала бегать вокруг него и тереться о его ногу; г-н де Валанглен хотел было отбросить ее ударом носка, как вдруг заметил, что она держит в своих зубах белую бумажку. Это, несомненно, было письмо, выроненное кем-нибудь из присутствующих, когда он становился на колени. Г-н де Валанглен решил возвратить его кому надлежит, как только он прочтет адрес, — так как было уже слишком темно, чтобы разобрать его сейчас же. Ночь почти наступила, и г-н де Валанглен пустился в обратный путь к Куржё, между тем как собачка-вестник, в темноте и на ветру, продолжала свой резкий и затихающий лай.
* * *
Когда г-н де Валанглен вернулся к себе и лакеем были зажжены восковые свечи, он заметил, что письмо было адресовано ему. На конверте стояло его имя, написанное крупным и твердым почерком. Сломав печать, он внизу листа прочел подпись девицы де Ла Томасьер. Г-н де Валанглен не был настолько молод, чтобы ему не приходилось уже раньше терпеть от женщин. Нет почти человека, который в уголке своей памяти не хранил бы какого-либо упрека на их счет. В самом деле, известно, каким образом лучшие из них без колебания поступают с людьми, которых они наиболее любят. Каждый, кто только подумает, припомнит в их поведении какую-нибудь прискорбную несправедливость. Одним приходится жаловаться на их жестокость, другие не могут похвалиться их добротой, но все вспомнят о том, что в них есть изменчивого, делающего ненадежною как самую спокойную из них, так и самую губительную. Г-н де Валанглен, как и каждый из нас, в силу обстоятельств своей жизни мог бы собрать немало доказательств того, чего следует бояться, когда любишь. Он очень хорошо понимал, сколь многим рискуешь, полагая свое счастье в любви, так как знал, что оно зависит не просто от случая, порою благоприятствующего, но от каприза, являющегося постоянной угрозой. Он испытал эту истину в разное время своей жизни и при разных обстоятельствах, но он верил, что благополучно покончил с подобным непостоянством и нашел в лице девицы де Ла Томасьер то, к чему человек сорока лет более всего стремится, именно то, на чем можно основать свое спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Поэтому по мере того, как он пробегал письмо, на лице его отражались удивление и возбуждение, вскоре перешедшие в бешенство.
