- Что-то серьезное?
Она сразу напряглась, на лбу собрались морщинки.
- Да нет, ничего такого... Просто мы с Му... с Витькой заходили в училище, нам сказали, что к 1 сентября нужно написать сочинение о работе родителей. Ну я и хотел напроситься к тебе в больницу, посмотреть, чем ты занимаешься.
- Ох ты ж, сыночка, ну чем я там могу заниматься?! Обычная медсестра в хирургическом отделении. Ну если так надо, то я поговорю со старшей медсестрой, Любовь Павловна женщина строгая, но отзывчивая, может быть, пойдет навстречу.
Вот так я и попал в Городскую клиническую больницу имени С. П. Боткина. Приехал к 8 утра вместе с мамой, мне в ординаторской вручили порядком вылинявший халат моего размера, и при помощи химического карандаша я стал с серьезным видом конспектировать в ученической тетради, что приходилось делать дежурной медсестре в хирургии.
В отделении было 18 палат, в которых обитали как ходячие, так и лежачие, но это в основном послеоперационные. Шесть из восемнадцати палат мамины, помимо нее в эту смену дежурили еще две медсестры - одна совсем молодая, тонкая, словно тростиночка, а вторая ее полная противоположность: оплывшая настолько, что, казалось, халат на ней вот-вот разойдется по швам, и еще с отвратительной бородавкой на подбородке, сразу переходящем в плечи. Ну и старшая медсестра Любовь Павловна, благодаря которой я и смог попасть в больницу. Немолодая, то и дело мявшая в пальцах 'беломорину', выкурить которую можно было только за пределами отделения, при моем появлении подмигнула мне и выдала:
- Ничего не болит, аппендикс не тревожит? А то мигом вырежем.
И сама же хрипло расхохоталась своей шутке, от которой мне немного поплохело. Несмотря на тут же всплывший в памяти эпизод из 'Покровских ворот': 'Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов!' Но в целом женщина оказалась нормальная и, как мне поведала мама, всю войну отъездила на санитарном поезде.
В 9 утра начался обход с заведующим отделением Платоновым. Мама в числе лечащих врачей и санитарок сопровождала врача по палатам, записывая его указания. Заведующий покосился на меня, спросил, что здесь делает этот молодой человек, маме пришлось объясняться.
- Ну пусть и про работу врача упомянет, - усмехнулся обладатель чеховской бородки и очков в роговой оправе.
Час спустя нужно было подать больного в операционную, тот кое-как взгромоздился на каталку. Помог маме довезти пациента до операционной. Затем еще троих неходячих больных возили на рентген. Потом мама развозила обед, раздавала таблетки, ставила уколы и капельницы... Перекусить у нее получилось только урывками, в три захода, а меня усадила за стол в ординаторской и велела есть спокойно захваченную из дома еду. Мне только этого и надо было. В один из моментов, оставшись один, я разогнутой скрепкой вскрыл простейший замок медицинского шкафчика и стащил из него пузырек с хлороформом, который тут же оказался в недрах моего заранее принесенного портфеля. Надеюсь, пропажа обнаружится не сразу.
В 20.00 мама наконец засобиралась домой, сегодня ей никого не пришлось подменять, оставаясь в ночную. По графику она снова выйдет уже завтра вечером, будет дежурить до послезавтрашнего утра.
До дома мы добирались на метро, по пути успев заглянуть в магазин и купить хлеба на ужин. Едва переступив порог жилища - Катька где-то гуляла - мама позволила себе скинуть туфли и себе рухнуть на кровать, пролежав так неподвижно несколько минут.
'А ведь мама еще вполне не старая женщина, как же ей, наверное, тяжело приходится без мужа', - подумал я.
- Мам, давай я про больницу песню спою, а ты пока полежи, отдохни и послушай.
- Про больницу? - приподнялась она на локте. - И что это за песня?
- Называется 'История болезни', недавно сочинил.
Опять пришлось врать, приписывая себе авторство песни Высоцкого. Но вот захотелось маме сделать приятное, а особо-то песен про больницы я и не знал, в памяти всплыла только эта.
Взяв гитару, я ударил по струнам и захрипел, не очень убедительно подражая Владимиру Семеновичу:
'Я был здоров, здоров как бык, здоров как два быка
Любому встречному в час пик я мог намять бока,
Идешь, бывало, и поешь - общаешься с людьми,
И вдруг - на стол тебя, под нож - допелся, черт возьми...'
Песня маме понравилась, обещала рассказать коллегам. А я на следующий день ближе к вечеру поджидал Шапкина в его подъезде с пузырьком хлороформа, куском марли и набором для татуажа. То есть с иголкой, кончик которой был обмотан нитью, оставляя голым самое острие, и пузырьком туши. Именно так мы делали в детстве друг другу наколки, на память о тех годах у меня на том теле остался уже не очень четкий рисунок якоря - помню, что мечтал одно время стать моряком. Спросите, зачем мне все это?
А мой план был таков: подкараулить Шапкина в подъезде, спрятавшись за дверью, и когда он зайдет - усыпить его с помощью смоченной в хлороформе сложенной в несколько слоев марлей. Затем оттащить под лестницу, которая могла спокойно скрыть двух человек, и по-быстрому наколоть ему на лбу слово 'Убийца'. Как мне казалось, план поистине изуверский, как он после будет сводить эту наколку - я даже не представлял. В моем отрочестве один мой одноклассник перед вступлением в комсомол выжигал наколку сигаретой. Наверное, и Прокофию Игоревичу придется подвергнуться какой-то аналогичной процедуре.
Вот только чем ближе было время ориентировочного появления председателя профкома, тем меня больше колотило. Часов у меня не было, поэтому я мог только догадываться, сколько сейчас времени, глядя во двор сквозь окно коридора первого этажа, и готовый в случае появления Шапкина тут же рвануться вниз, на исходную. А также в случае появления кого-то из жильцов. Совсем ни к чему, чтобы моя физиономия у кого-то осталась в памяти, благо что все четыре двери на лестничной клетке не имели глазков.
Но и помимо этого меня очень волновал вопрос, смогу ли я все-таки осуществить задуманное. Во-первых, не таким уж я был и отморозком, чтобы вот так легко реализовать такой коварный замысел. Все-таки сознание пенсионера как-то протестовало против столь бесчеловечного поступка. Конечно, я понимал, что этот Шапкин тот еще подонок, недрогнувшей рукой отправил отца Егора в лагеря, и должен за это понести наказание. А с другой стороны, мои моральные устои всячески протестовали, и утихомирить их мне стоило огромного труда и массы потраченных нервов.
Во-вторых, сейчас, задним числом, я далеко не был уверен, что хлороформ подействует моментально. Это герои комедии 'Операция Ы' как-то уж очень бодро вырубались от приложенного к лицу носового платка, смоченного хлороформом. Но кино на то и кино, чтобы все преувеличивать. Эх, надо было бы на всякий случай какой-нибудь дубинкой вооружиться.
Не говоря уже о том, что следователи, когда начнут копать это дело, могут связать татуировку с моей семьей. Потому как здесь прослеживается почти прямая связь, если копнуть в историю. Но пусть сначала докажут, свидетелей-то, надеюсь, не будет, значит, все обвинения окажутся голословными. Морду кирпичом - мол, ничего не знаю, идите в баню. Правда, алиби не обеспечил, ну ничего, навру, что гулял по Москве, ел мороженое и наслаждался окружающем пейзажем.
Что-то и впрямь Шапкин задерживается. Солнце уже клонится к горизонту, а служебной 'Волги' все не видно. Прогуляться что ли во двор, надоело на подоконнике в коридоре сидеть, тем более что несколько раз я уже ныкался под лестницу: народ сновал то вниз, то поднимался вверх, возвращаясь понемногу с работы.
Засунув руки в карманы шаровар, чтобы мои пузырьки особо не выделялись, спустился во двор. Детская площадка находилась на пятачке между тремя домами, а здесь, во дворе, было пустынно, и только я стоял, как тот тополь на Плющихе. Теперь меня могут срисовать из окон. Выйду-ка я в подворотню для разнообразия.
Вышел... и охренел. Потому что из подворотни прекрасно прогладывался кусок проезжей части, на которой в этот момент находилась покореженная 'Волга' Шапкина, и въехавший ей в бок 'ГАЗ-51' с помятым передком. Водитель грузовика, похоже, особо не пострадал. Он сидел с убитым видом на подножке кабины, обхватив голову ладонями, полностью абстрагировавшись и от осматривавших место ДТП милиционеров, и сотрудников ГАИ, и галдящих зевак, которых упорно пытался отодвинуть от места аварии старший лейтенант в форме, начищенных до блеска сапогах и с планшетом на боку. А вот водителя 'Волги' и самого Шапкина нигде не наблюдалось.
В горле у меня тут же пересохло, я на ватных ногах сделал несколько шагов и спросил осипшим голосом у одного из зрителей - усатого мужика в вышиванке с надетым поверх пиджаком и кепке на лысой голове, смахивающим на гостя столицы:
- Что здесь произошло?
- Та шо, бачиш, авария сталася. Волга сюди завертала, а тут вантаживка звидки ни визьмися, и прямо в бик. Цих, з волги, видвезли на швидкий допомози. Молодий ще нчиего, жити буде, а той, що ззаду сидив - схоже, не жилец. Дасть Бог - викарабкаеться. А ни...
