Она лежала возле своего мужа Николая в спальне, в маленьком двухэтажном домике на левом берегу великой реки Оби. И ее, непонятно почему, охватила безотчетная дрожь. Привычные огни речного ледокола, отражаясь ото льда, медленно плыли по белому потолку над ее головой. Этот приземистый угловатый труженик выполнял свою обычную работу — расчищал в реке, скованной льдом, канал. И затем звук… да, да, грозный, отдаленный рев. Ирина вскочила с постели и подбежала кокну. На другом берегу Оби сквозь пелену медленно падающего снега она видела фонари вдоль улицы Свердлова, видела место, где она пересекается с Красным проспектом. Ирина взглянула на часы. Четыре тридцать… Еще целых два часа. Кажется, шум становился все ближе и громче…
— Николай, — позвала она.
Муж сонно повернулся в постели.
— Николай, творится что-то странное. Послушай. Ник… о…
В нарастающем крещендо рева дом затрясся, как сделанный из картона. Фотография отца Николая, где он был запечатлен в форме офицера Пятой Гвардейской Танковой армии, упала со стены, чашки в дубовом буфете задребезжали, оконные рамы треснули и двойные оконные стекла посыпались в сибирскую ночь. Морозный воздух при температуре двадцать градусов ниже нуля хлынул в комнату.
Ирина отшатнулась от жгучего холода, и в этот момент к окну подскочил Николай.
— Смотри… смотри… что это?..
Николай схватил ее.
— Отойди от окна, Ирина.
Она в ужасе приникла к нему, но осталась возле окна. Огни ледокола исчезли. Улица Свердлова и Красный проспект не были видны. Длинная линия фонарей Обского моста мгновенно погасла, и в этот момент Николай и Ирина увидели Танцора.
Он возвышался над Обским мостом, гигантская белая колонна, вонзающаяся в ночное небо и крутящаяся так быстро, что вращение ее почти не было заметно. Пульсирующий рев продолжал сотрясать дом, и на его фоне Николай и Ирина услышали слабый умирающий звук сирены ледокола, который резко оборвался на каком-то визге. И теперь они услышали новый звук: оглушительный скрип и скрежет. Это огромный мост проседал под колоссальной тяжестью Танцора. Он медленно и неуклонно разваливался, рвались толстые железные балки и все это падало вниз, пробивая лед и опускаясь на дно реки.
Оглушенные Ирина и Николай увидели, что там, где только что стоял мост, образовалась гигантская стена изо льда. Больше не было улицы Свердлова и Красного проспекта, не было правого берега Оби. Вся эта часть Новосибирска превратилась в монолитный блок льда. Снег повалил гуще, и они могли видеть лишь зловещий силуэт Танцора, который двигался по направлению к центру города.
Ирину всю трясло, и Николай почти на руках отнес ее в другую комнату и закрыл дверь, чтобы сюда не проникал холод. Откуда-то с улицы доносились слабые крики.
— Мост исчез, — сказал Николай. — Сейчас, вероятно, формируются спасательные команды. Я должен…
Он в нерешительности замолчал. Ирина подняла голову.
— Спасательные команды? — сказала она. Голос ее казался надтреснутым. Она тщетно пыталась скрыть страх. — Зачем? Ты видел, что случилось?
— Что? — глупо спросил он.
— Город! — взвизгнула она. — Город погиб. Все погибли. Все погибло. Теперь ничего нет. Новосибирска нет.
— Но не может быть… — начал Николай, но она затрясла головой.
— Да, да, да…
Он схватил и тряхнул ее.
— Ты сошла с ума, Ирина. В городе миллион жителей. Они не могут…
Она качалась из стороны в сторону в паническом ужасе.
— Новосибирска больше нет, — медленно говорила она. — Это американцы… или китайцы… Проклятые агрессоры… Давно надо было их прикончить… А теперь мы погибли…
— Не будь идиоткой, — рявкнул он, натягивая теплое пальто и опуская уши меховой шапки. — Я пойду выйду. Там может потребоваться помощь. Не беспокойся. Во всяком случае, с нами все в порядке. Только закрой окно, которое разбито. У Степана в подвале есть пластиковые листы. Закрепи один лист на окне, а то мы все замерзнем. И включи свет.
Он щелкнул выключателем. Ничего… Ирина молча смотрела на него. Николай пожал плечами.
— Ничего удивительного. Вероятно, авария на станции. Слушай, Ирина. Закрой окно. Лист не тяжелый. Но возьми его побыстрее. Вероятно, не мы одни остались без стекол и листы могут потребоваться и другим. Если Степан будет возражать, скажи, что я приказал. Ясно?
Она кивнула, ничего не говоря. Николай посмотрел на нее и не сказав больше ни слова, вышел. Она сидела, не двигаясь, несколько минут. Затем встала и пошла в спальню. Там было очень холодно, но Ирина стояла возле окна, кутаясь в халат, и смотрела на белую пустыню, утопающую во тьме. Тьма простиралась там, где раньше сияли огни Новосибирска.
— Все погибло… — прошептала она. — Все…
— Я говорю тебе, Стовин, что ты не имеешь представления о том, что творилось на Совете, — сказал Мелвин Брукман, наклонясь вперед. — Почти каждый климатолог в США хочет поехать в Новосибирск. Даже каждый климатолог в мире. Но Советы… Ты же сам понимаешь, что для них это не просто научный феномен. Почти двести тысяч погибших — это же национальная трагедия. И они просят прислать тебя. Тебя и еще одного. И это нам подходит. Потому что твое имя было первым, которое я назвал президенту, и он согласился.
— Почему мое? — с любопытством спросил Стовин. Они сидели в удобной квартире, которую занимал Брукман в Вашингтоне, всего в нескольких кварталах от Ку Стрит и Буффало Бридж. Брукман пригласил Стовина к себе сегодня утром — через семьдесят два часа после того, что произошло в Новосибирске. Стовин с любопытством отметил, что две его книги лежали на столе Брукмана.
— Почему мое, Мэл? — снова спросил он. — Мы с тобой не так уж часто встречались.
— Совсем не обязательно знать друг друга близко, — ответил Брукман. — Кроме того, ведь мы всегда были друзьями, несмотря на некоторые разногласия.
Стовин кивнул.
— Это верно, но вряд ли это может быть причиной для…
— Президент выбрал тебя, — сказал Брукман, — Ты произвел на него впечатление. Так ты согласен или нет?
Стовин рассмеялся.
— Конечно, да. Кто же откажется? Но я не собираюсь быть там… чем-то вроде репортера. Я хочу свободно работать.
— Здесь не должно быть трудностей, — заметил Брукман. — Тот русский, который написал письмо, — Солдатов, это он назвал тебя.
— Солдатов? — проговорил Стовин, задумавшись. — Я немного знаю о нем. Он молод и, насколько я помню, у него есть несколько приличных работ в кулканах. Хотя он не гляциолог. Если он что-то написал о ледниковом периоде, я хотел бы ознакомиться с этим.
— Он приглашает тебя, — сказал Брукман. — А как насчет второй визы? Кого бы ты хотел взять с собой? Я предоставляю тебе право на выбор.
Стовин внезапно почувствовал признательность к этому человеку. Научные взгляды Брукмана в настоящий момент рушились, однако он с честью принимал удар. Он не был большим ученым, однако он умел становиться полезным в любой ситуации.
— Как насчет тебя, Мэл? — спросил Стовин. — Если ты поедешь со мной, то будешь держать меня в узде.
Брукман рассмеялся.
— Нет. Предложение очень лестное, но нет. Я слишком стар, слишком толст, слишком консервативен. Тебе нужен кто-нибудь помоложе, кто будет помогать тебе. Вот Фишер из Беркли. Или Бонгард из Сит — когда-нибудь он станет вторым Стовиным. Как насчет него? Пожалуй, это лучший вариант.
Стовин кивнул.
— Да, Бонгард, вероятно, подойдет. Но давай отложим пока этот вопрос, Мэл, я хочу подумать.
— Но только недолго. Ты же знаешь русских. Им нужны имена и как можно быстрей. Ведь их нужно пропустить через каналы КГБ. Впрочем, я не думаю, что у них есть что-нибудь против тебя и Бонгарда.
Стовин задумался. Внезапно он решился.
— Еще одно, Мэл. Ты сказал, что нам предложили две визы для ученых?
— Да.
— Мне нужна третья. Но… — он жестом остановил Брукмана, пытавшегося возразить, — но не для ученого. Простая виза. Мне нужен помощник. Третий человек в дополнение.
— Вряд ли они согласятся. Кроме того, Бонгард будет твоим помощником.
— Я не имею в виду помощника в исследовательской работе. Я имею в виду нечто другое — я хочу человека, который заставил бы работать мой мозг совсем в другом направлении.
— Кто же это?
— Бисби. Пилот, с которым я летал над Аляской. Над морем Бофорта. Ты помнишь?
— Зачем он тебе? Да, я его помню. Но он же бывший военный летчик. Они никогда не позволят этого. Они будут считать, что мы что-то замышляем.
— Мне он нужен, Мэл, потому что он знает Север. Он полуэскимос. Я могу проехать через всю Сибирь в теплой шубе, мне сообщат все факты, все цифры — но я не знаю Севера. Если со мной будет Бисби, то благодаря его опыту я смогу отфильтровать информацию и сделать правильные выводы. В этом парне что-то есть. Он оригинально мыслит. И прекрасно тренирован.
