За последние пятьдесят лет развитие и распространение буржуазной системы шли быстрыми темпами и приняли гигантские масштабы. Ныне это развитие разрушает старую святую Русь и создает не только в Америке, Австралии и Индии, но даже в Японии новые центры современного производства, усложняя таким образом условия конкуренции и запутанные взаимосвязи мирового рынка. Последствия политических изменений либо уже налицо, либо не заставят себя долго ждать Столь же бурными и гигантскими являются успехи пролетариата. Его политическое воспитание приближает его с каждым днем еще на шаг к завоеванию политической власти. Возмущение производительных сил против способа производства, борьба живого труда против труда накопленного становятся с каждым днем все более и более очевидными. Буржуазный строй уже перешел к обороне и раскрывает свое состояние и свое положение весьма своеобразным противоречием: мирный промышленный мир превратился в громадный лагерь, в котором быстро растет милитаризм. Эпоха мирного развития промышленности превратилась по иронии судьбы в эпоху неустанного изобретения все новых и более мощных орудий войны и разрушения.
Социализм как учение одержал верх. Даже полусоциалисты, даже шарлатаны, загромождающие собой собрания и своими творениями — печать наших партий, нередко мешая нам,— это дань почтения, которую на свой лад приносят всякого рода тщеславие и честолюбие новому владыке, поднимающемуся на горизонте. Несмотря на то что научный социализм, который не всем дано понять, наложил на это запрет, в изобилии появились и с каждым моментом все более растет число своего рода фармацевтов, занятых социальным вопросом. Каждый из них имеет свое специфическое средство, которое он рекомендует и предлагает с целью излечения либо устранения того или иного социального недуга: национализацию земли, государственную зерновую монополию, переход в руки государства ипотечного кредита, муниципализацию транспортных средств, демократическую финансовую систему, всеобщую забастовку и тому подобные средства, перечислить которые целиком невозможно. Но социал-демократия отвергает все эти фантастические проекты, ибо сознание собственного положения приводит пролетариат, как только он получает опыт политической борьбы, к глубокому и полному пониманию социализма [39]. Он приходит к пониманию того, что ему необходимо в первую очередь добиваться лишь одного — отмены наемного труда; что единственной формой общества, делающей возможной и даже необходимой ликвидацию классов, является ассоциация, не производящая товаров; что такая форма общества — более не государство, а его противоположность: техническое и воспитательное управление человеческим обществом, selfgovernment (самоуправление) труда. Якобинцы — и герои-гиганты 93-го года, и карикатурные якобинцы 1848 года — остаются позади!
* * *
Социал-демократия! Не представляет ли она собой, повторяют многие, явное ослабление принципов коммунизма, получивших в Манифесте столь энергичное и решительное выражение?
Нет надобности напоминать, что слово «социал-демократия» получало во Франции с 1837 по 1848 год самые разнообразные значения, которые все растворились позднее в туманной чувствительности. Незачем останавливаться на том, как немцам удалось выразить в этом термине (содержание которого в Германии следует определять, лишь исходя из конкретного хода событий) все богатое и широкое развитие немецкого социализма, начиная с эпизода с Лассалем, теперь уже изжитого и исчерпанного, и кончая нашими днями. Не подлежит сомнению, что социал-демократия может означать, означала и означает множество вещей, которые не были, не являются и никогда не будут ни коммунизмом, ни сознательным движением к пролетарской революции. Точно так же не подлежит сомнению, что современный социализм, даже в тех странах, где его развитие зашло дальше вперед и выражено более ясно и отчетливо, увлекает за собой много всяческого шлака, от которого ему приходится постепенно освобождаться на своем пути. Наконец, не подлежит сомнению, что слишком широкое наименование — социал-демократия — служит щитом и прикрытием многим непрошенным гостям, вторгшимся в наши ряды. Но здесь надлежит говорить совсем о другом и фиксировать наше внимание на одном вопросе первостепенной важности.
Прежде всего следует сделать ударение на второй составной части этого термина — не с тем, чтобы разрешить все проблемы, но чтобы избежать двусмысленностей и искажений. Демократичным было устройство «Союза коммунистов»: демократичным был его образ действий, в частности, когда принималось после обсуждения новое учение; демократичным было его поведение, когда он принял участие в революции 1848 года, а затем — в революционном сопротивлении реакции, перешедшей в наступление; демократичным был, наконец, даже сам способ его роспуска. Этому прототипу наших современных партий, этой, так сказать, первой клетке нашего сложного, эластичного и чрезвычайно развитого организма было свойственно не только сознание необходимости выполнить свою миссию предвестника, но в нем уже существовали форма и метод организации, единственно приемлемые для передовых борцов пролетарской революции. Сектантская форма практически была преодолена. Непосредственное фантастическое господство отдельной личности было устранено, господствовала дисциплина, вытекавшая из необходимости, осознанной в результате опыта, а также из учения, которое должно быть именно отраженным сознанием этой необходимости. Точно так же обстояло дело с Интернационалом, чей образ действий казался авторитарным только тем, кому не удалось утвердить в нем и заставить почитать своп собственный докучливый и ничтожный авторитет. Так обстоит дело и так должно быть в пролетарских партиях, а там, где эта особенность отсутствует или еще не могла появиться, пролетарское движение, пока неразвитое, неоформленное и лишенное ясных целей, порождает лишь иллюзии пли служит предлогом для интриг. Если же этого не происходит, возникают подпольные общества, в которых бок о бок с людьми, находящимися в плену иллюзии, действуют помешанные и шпионы; либо может появиться секта вроде «Международных братьев», присосавшаяся, подобно паразиту, к Интернационалу и дискредитировавшая его; либо кооператив, который вырождается в обычное предприятие или продает себя какому-либо могущественному лицу; либо рабочая партия, не имеющая политического характера, которая изучает, между прочим, условия рынка с тем. чтобы базировать свою тактику стачек на меняющихся отношениях конкуренции; либо, наконец, смешанное сборище недовольных, в большей своей части деклассированных и мелких буржуа, спекулирующих социализмом как фразой, ставшей, подобно многим другим, политической модой. Социал-демократия встретила все эти, а также другие препятствия на своем пути и неоднократно была вынуждена избавляться от них. что ей приходится время от времени делать и поныне. Не всегда было достаточно одного лишь искусства убеждения. Гораздо чаще надлежало и надлежит мириться и ожидать, пока суровая школа разочарования не послужит наглядным уроком и не избавит от иллюзий, от которых люди далеко не всегда охотно освобождаются на основании доводов разума.
Все эти присущие пролетарскому движению трудности, которые буржуазия со двойственной ей ловкостью может нередко увеличивать и фактически использует, занимают немалое место во внутренней истории социализма за последние годы.
В своем развитии социализм встречал препятствия не только в общих условиях экономической конкуренции и в сопротивлении, оказываемом ему политическим аппаратом власти, но и в условиях, в которых находится сама пролетарская масса, в не всегда ясном, хотя и неизбежном механизме ее движений — медленных, разнохарактерных, сложных, зачастую противоречивых и даже антагонистических. Все это мешает многим видеть растущее и все
более отчетливое упрощение всех форм борьбы классов и постепенное сведение их к единой форме борьбы между капиталистами и пролетаризированными трудящимися [40].
Подобно тому как Манифест не занимался, как это делали утописты, описанием этики и психологии будущего общества, он не обрисовал и механизма того процесса становления и развития, в котором мы участвуем. Вполне достаточно того, что немногочисленные пионеры указали путь, по которому следует двинуться, чтобы понять и испытать этот механизм. Впрочем, человек — животное экспериментальное по преимуществу, и по этой причине он имеет историю, более того — сам творит свою собственную историю.
* * *
На этом пути, по которому шествует современный социализм, развивающийся в данном направлении на основании опыта, мы встретились с крестьянской массой.
Социализм, который вначале на практике и в теории сосредоточивался на изучении и проверке на опыте противоречий между капиталистами и пролетариями в сфере собственно промышленного производства, обратился затем к массе, в среде которой господствовал идиотизм деревенской жизни. Завоевание деревни — это задача, которая должна быть решена сегодня, несмотря на то, что Шеффле с его квинтэссенцией давно уже утверждал, что крестьяне по своей природе настроены антиколлективистически, используя эту теорию для защиты господствующего порядка. Вытеснение или поглощение сельских домашних промыслов капиталом, распространение деревенской промышленности капиталистического типа, исчезновение мелкой собственности или ее сокращение в результате практики залога земли, ликвидация общинных земель, ростовщичество, налоги и милитаризм — все это начинает творить чудеса в отношении крестьян, которые считались до сих пор хранителями незыблемости существующего строя.
