Прекращать взлет было уже поздно.
― Донцов, взлетаем! Если сейчас убрать двигатели, то на заснеженной полосе машину не удержать. В овраге будем. ― С этими словами Сохатый оторвал самолет от земли и перевел его в набор высоты. ― Обнаруженный своевременно отказ прибора не столь опасен. А вам, товарищ подполковник, в голосе слышался сарказм, ― штурману полка, если я не ошибаюсь, в такую погоду, когда возможно обледенение, надлежит своевременно включать электрообогрев приемника воздушного давления.
― Товарищ полковник, ― Донцов уловил тон командира и тоже перешел на официальный язык, ― обогрев ПВД включен еще на выруливании, сразу, как только техник снял чехол с трубки.
― Проверить предохранитель надо. Займитесь этим! А с аппаратом тяжелее воздуха я один справлюсь.
Сохатый не стал убирать шасси: уходить с круга аэродрома без прибора скорости на полигон за сотни километров было бы безрассудством, а работу, которая бы только усложнила полет переменными скоростями, делать не захотелось.
Он набрал пятьсот метров высоты, по памяти установил необходимые для горизонтального полета обороты двигателям и, смирившись с происшествием, повел самолет! по стандартной коробочке аэродрома.
― Стрелок-радист, у вас прибор скорости работает? Что-нибудь показывает?
― Нет! Все барометрические приборы по нулям. Сижу в кабине, как в мешке.
― Штурман, что у вас?
― Электроцепь обогрева в порядке. Дело не в ней. Командир, может быть, перейдем на аварийное питание приборов?
― Можно. Но зачем? На бомбометание лететь на аварийной системе питания не хочется. Не война, слетаем в другой раз. А переключим систему, можем неисправность "потерять". Радиовысотомер, авиагоризонт и обороты двигателей вполне заменяют своими показаниями высотомер и указатель скорости полета… Подработаем топливо, чтобы полегче машине было, и сядем.
Окончательно успокоившись, Сохатый послушал, как другие экипажи докладывали по радио о ходе и месте своего полета, после чего и сам связался с землей.
― "Тобол", я ― "Иртыш" ― первый. На полигон не иду. Неисправность обнаружилась небольшая. Сделаю три круга над аэродромом и буду садиться.
…Сорок минут слепой облачной темноты: жизни в движении, жизни на скорости, которую невозможно определить привычным методом, хотя от знания этой скорости зависит управляемость самолета, несущая способность крыла и в конечном итоге благополучие экипажа, ― показались Сохатому несоизмеримо длиннее многих его дальних полетов. Он старался пилотировать бомбардировщик с ювелирной точностью, исключающей малейшие отклонения, подбирая оборотами такую желаемую скорость полета, которая бы находилась достаточно далеко от минимальной допустимой, грозившей лишить самолет опоры в воздушной среде, превратить его в инородное, беспорядочно падающее тело.
Летая по кругам, Иван перебрал в уме сотни посадок, выполненных в таких же примерно условиях, натвердо определился в нужных режимах работы двигателей на снижении и продиктовал цифры Донцову, чтобы садиться, как он часто говорил, в две руки и четыре глаза. В эти же непростые минуты он пытался представить все разъемы, перегибы и сочленения системы питания прибора скорости, чтобы найти наиболее вероятное место повреждения, но так и не смог прийти к определенному выводу.
Иван решил после посадки не говорить инженерам и техникам об отказе до утра, чтобы при солнышке с большей достоверностью отыскать причину неисправности.
― Штурман и радист, для всех до утра неисправен бомбардировочный прицел. Если скажем об отказе прибора, то в ночной спешке специалисты могут испортить исследование редчайшего случая.
…Полет закончился благополучной посадкой. Освободив полосу, Сохатый облегченно вздохнул, хотя еще и не избавился полностью от напряженности, слишком свежи были в памяти ощущение подстерегающей опасности, выматывающая силы борьба с собой, желающим во что бы то ни стало добавить двигателям обороты, поставить их больше, чем определял разум и опыт.
Утром причина отказа была найдена: в динамическое отверстие приемника воздушного давления, куда при полете набегает встречный поток воздуха, попал осколок кирпича. Красный цилиндрик по диаметру совпал с размерами отверстия без малейшего зазора.
Жить
Середина мая.
Без малого год идет Великая Отечественная. Без малого год сражается в огненном небе войны лейтенант Сохатый. Закаляется его воля.
Немецко-фашистское командование сумело остановить наступление войск Юго-Западного фронта и нанесло неожиданный контрудар. Позже Ивану Сохатому и его однополчанам станет известна директива ОКБ No41, изданная в апреле 1942 года. Гитлер требовал: "…на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ". В ней же одной из целей наступления был назван Сталинград, что и предопределило направление главного вражеского удара. В кровопролитных боях на земле и в небе войска фронта пытались остановить рвущиеся на восток фашистские части.
Редкий вылет летчиков полка на боевое задание обходился без потерь. Пробоины в "Илах" от огня, зенитной артиллерии и пушек "мессершмиттов" были обычным явлением, хотя к этому "обычному" человеку привыкнуть невозможно.
Полк, как воск на огне, таял в боях. Все меньше оставалось на аэродроме летчиков и самолетов. А пригодные для боя машины были в ранах и латках от снарядов, пуль и осколков, от вынужденных посадок. Полк сражался с врагом, истекал кровью, но стремился сохранить, как только мог, самолеты в строю: промышленность не успевала восполнять потери.
Машину Сохатого тоже не облетел стороной снаряд врага. "Ил" с трудом дотянул до аэродрома и стоял теперь на серьезном ремонте. А Иван, оказавшись "безлошадным", был переведен на положение пилота связи и выполнял обязанности авиапосыльного, что было отнюдь не так просто: фашистская авиация господствовала в воздухе.
Середина жаркого дня. Сохатый летит на У-2 к линии фронта. Во второй кабине у него пассажир ― старшина Курыжов. Летят они на место вынужденной посадки, где техники полка ремонтируют штурмовик Ил-2. У каждого летчика свое задание от командира полка: Сохатому привезти Курыжова, а последнему перегнать восстановленный самолет на аэродром.
Лететь было опасно, и Сохатый вел У-2 низко, пряча его в земной пестроте. Со стороны бреющий полет, наверное, больше походил на прыжки и подлеты пугливого кузнечика, пробирающегося к только ему одному известной цели. Истребители врага то в одном, то в другом месте рыскали в воздухе. И чем ближе подлетал Сохатый к фронту, тем больше раздваивалось его внимание, все чаще в голове возникал тревожный вопрос: "Как там за хвостом?" Отвлекаясь от наблюдения за землей, он все чаще поворачивался назад, чтобы видеть, что делается за самолетом… Голова его крутилась на все триста шестьдесят градусов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
