долго молча сидит рядом с ангелом. День умер, пришли мутные, тяжелые сумерки. Словно проснулся, а мир исчез куда-то. Ночь Отчаяния, говорила мать, и крестила его беспутную голову, и проверяла, заперта ли дверь.
- Пора мне, - наконец говорит он и встает. Что-то мягко стукает его по затылку. Он оборачивается. На снегу темнеет шар. Он подносит его к лицу и видит, что его цвет – цвет пламени, а запах – летний. Ангел по-прежнему каменный и не изменился ни на волос, как такого благодарить? Иди уже, говорит он всем своим видом.
Жако бежит, оскальзываясь на мокром снегу, за пазухой греется плод цвета солнца.
Завтра они придут сюда. Он, его танцовщица, Фрелих, остальные. Вся бродячая компания. Будут плясать и петь, чтобы сказать спасибо так, как умеют. Ангел выражения лица не изменит. Такая работа, что поделаешь.
Друг человека
Прежде чем достать ключи, я оборачиваюсь. Из-за слабого света на площадке её едва видно.
- Ты подумай всё-таки, - говорю я. - Точно не хочешь к хозяйке вернуться?
Она на миг превращается в неясное пятно, и мне снова её жалко. Может, дома и не заметят.
Конечно, они всё замечают. Сразу же.
- Это что? - неприветливо спрашивает мама.
- Я её нашла, - храбро отвечаю я, - пусть она у нас живет, можно?
- Опять! Иди сюда, - зовет она папу, - полюбуйся, что натворила твоя дочь!
- Не моя, а наша, - поправляет папа.
- Неважно. Она снова чужую тень в дом притащила!
- Хорошая тень, - выдает после осмотра папа. - Чёткая такая.
Новая тень смущенно и чуть-чуть кокетливо поводит плечиком.
- Мама, - прошу я, - ну она всё равно никому не нужна, пускай остаётся у нас, у меня, то есть...
- Где ты её подобрала-то такую, - ворчит мама. Она уже подняла тень с пола и рассматривает ее поближе. Тень покорно и трогательно колышется в её руках.
Неохотно объясняю:
- Мы в автобусе вместе ехали. С её хозяйкой. Я на неё и не смотрела почти. Так, немножко.
- И пожалела? - вздыхает мама. - Горе моё, сколько тебе говорили - не вздумай чужие тени жалеть, они же это чувствуют. Смотреть тоже не надо, потом не отвяжутся!
- Сами хороши, - бормочу я, но они всё равно слышат.
Две тени за маминой спиной переглядываются и неодобрительно качают головами. Папины тени заняли целую стену в прихожей, непонятно, все они там, или нет. Шелестят.
- Тень надо выбирать обдуманно, - с укором говорит мама. - Это на всю жизнь, о ней заботиться надо. О них, - поправляется она.
- Да хозяйка о ней сама не заботилась! - Бросаюсь в бой я. - Она с пустыми руками ехала, а тень - с сумками!
Тень вытягивается, чтобы все могли рассмотреть сумки. Большие.
И хозяйка её сама виновата. Так собственную тень довести, чтобы она ушла. Здесь мало того, что я смотрела да жалела. И без меня всё плохо было.
Мама с папой это тоже понимают. Мама ещё раз встряхивает новую тень, вздыхает, и выдает мне вешалку.
- Расправь только как следует, - говорит она и уходит. Я слышу, как она жалуется папе на кухне:
- Родственники засмеют ведь. Назаводили, ни у кого столько нет!
- Жалко тебе, что ли, - миролюбиво отзывается папа. - Ребенок о других заботится, это же хорошо.
- Мне - не жалко! - гордо отвечает мама. - Могу я поворчать в свое удовольствие?
Я уже не слушаю. Аккуратно расправляю новую тень на плечиках, и открываю дверцу шкафа. Он пуст, если не считать четырех вешалок. Затаив дыхание, осторожно вешаю рядом с ними пятую.
- Знакомьтесь, - радостно говорю я. - А завтра гулять пойдем.
Всю ночь в шкафу шуршали. Утром оказалось, что новенькой оторвали одну сумку. Мне пришлось её пришивать (сумку к новенькой, а не наоборот, это важно), потому что мы сами отвечаем за то, что приводим в дом, сказал папа, и три тени важно кивнули вслед за ним. Но потом всё наладилось.
Запечный братец. Сказка глиняных черепков
Шел по дороге бедный крестьянин, шел и устал.
Он рассудил, что до дома в темноте идти смысла нет, и лучше заночевать под кустом. Разложил там плащ, собрал сухих веток, чтобы подбрасывать в костер. Хорошо было бы найти воду, и он пошел ее искать.
Колодец он увидел издалека. Его окружала каменная ограда, и в ней плавал ковш.
Крестьянин взялся за ковш и понял, что пропал. Рука его не могла оторваться от рукояти, а вытащить полный воды ковш у него тоже не было сил. Ковш вдруг пошел на дно, потянул его за собой. Крестьянин ухватился за камни ограды, но чувствовал, что долго не продержится. Вдруг кто-то ухватил его за шиворот, приподнял и ударил по руке, что держала ковш. Крестьянин закричал от боли, но рука у него разжалась.
Он не помнил, как вернулся к костру, но вот он уже сидел и смотрел на высокую фигуру напротив. Лица своего спасителя крестьянин не мог разглядеть; хотя было еще светло, оно было как будто укрыто сумерками. Рука болела, а значит, ничего ему не приснилось.
- Кто ты? – спросил крестьянин?
- Это неважный вопрос, - ответил Сумеречный Человек.
- Дать мне тебе нечего, так и знай, - сказал крестьянин, - но я перед тобой в долгу.
- Отдашь то, чего дома не знаешь, - сказал Сумеречный Человек.
Крестьянин усмехнулся. Он ушел из дома на пару дней, не на год какой-нибудь, и прекрасно знал, что жена его вот-вот должна родить. А на нежданное богатство он давно перестал надеяться.
- Придет время – и я приду, - сказал его странный спаситель, а когда крестьянин поднял голову, то никого не увидел.
Жена крестьянина родила в
