«Должно быть, довольно ранний час для такой ночной бабочки, как ты, — подумал он, — интересно, в котором часу дня актрисы обычно покидают свои роскошные апартаменты?»
Хотя Мейсон никогда не бывал в апартаментах актрисы, он прекрасно представлял себе гнездышко, которое устроил Фредди для своей последней любовницы. Для этого ему достаточно было вспомнить неоплаченные счета за дорогую мебель и ценные безделушки, украшавшие нечестивую обитель этой дамы.
Глядя на мадам Фонтейн и мысленно подсчитывая стоимость ее модного туалета, Мейсон понял, что не только роскошная обстановка, но и дорогая одежда является обязательной принадлежностью актрис. Несмотря на то что нынче ее платье было обманчиво невинного розового цвета, оно плохо скрывало ее… как это вчера в клубе выразился один из молодых щеголей? Ах да, «потрясающие прелести»!
И он позволил кузине Фелисити убедить себя, что вот эта женщина станет прекрасной учительницей для его молодых племянниц? Разве он хотел, чтобы они стали жрицами любви? О чем он только думал?
Однако Мейсон прекрасно осознавал, какие мысли появляются у него при взгляде на великолепную высокую грудь и соблазнительную линию талии и бедер мадам Фонтейн, поднимавшейся по ступеням. Ему хотелось надеяться, что наброшенный на обнаженные плечи шифоновый шарф означал, что она стремилась выглядеть скромнее, однако ткань была настолько прозрачна, что эта уступка приличиям не достигала цели, потому что не скрывала ее… привлекательных качеств.
Он глубоко вздохнул и собирался отвернуться, но его влекли и манили кокетливые белые перья на ее шляпе, даже напудренные завитые волосы таили какое-то очарование в своих густых локонах, касавшихся ее шеи.
На мгновение разгоряченное воображение нарисовало ему сцену, где он был рядом с ней, вырвавшийся из плена своего воздержания, далекий от всех обязательств, уже достаточно свободный для того, чтобы снять ее роскошные шелка — неторопливо, один за другим — в комнате с алыми бархатными занавесями, залитой лунным светом, расположенной где-то далеко…
Черт побери, о чем это он размечтался? Потрясенный, Мейсон быстро отошел от окна.
Такие мысли более свойственны Фредерику и ему подобным. Три поколения Эшлинов прославили семью тем, что не платили долгов и не выполняли своих обещаний, удовлетворяя свои самые низменные желания с оперными певичками… и актрисами. Оставалось только удивляться, как еще сохранились титул и кое-какая собственность.
Нет, твердо говорил себе Мейсон, ему хватило ума не слушать ворчливых замечаний Фредерика по поводу того, что университет требовал от своих преподавателей обета безбрачия. Строгий режим научил его сосредотачиваться на своих занятиях, и теперь поможет ему не отступить от поставленной цели — восстановления доброго имени и состояния Эшлинов. Чем он и займется, как только избавится от мадам Фонтейн и ее нежелательного влияния.
Он бросил взгляд в сторону окна, ожидая, когда Белтон доложит о ее приезде. Заложив руки за спину, Мейсон расхаживал перед столом, как в аудитории перед студентами-первокурсниками, и репетировал вступительную речь.
«Мадам Фонтейн, ваша репутация и поведение не позволяют вам общаться с моими племянницами. — Начало вдохновило его, и он продолжал: — Вы вызывающе одеваетесь. Прекрасный пример — это платье». Мейсон запустил пальцы в волосы. Черт, он заговорил как отвратительный старый ханжа! Нет, как старый Чезвик, сорок лет преподававший философию в колледже Сент-Джонс. Он призывал молодых преподавателей быть образцом воздержания и вести трезвый и целомудренный образ жизни.
Однако совсем недавно Чезвика отправили лечиться в Бат. После долгих лет героического воздержания его нашли в холостяцкой квартире совершенно пьяным. Он горланил непристойные песни, а его мыли в ванне две аппетитные толстушки француженки — Моника и Мари.
Пожалуй, не следовало в данной ситуации руководствоваться наставлениями Чезвика. Но в то же время нет ничего плохого в том, что он, Мейсон, — степенный уважаемый человек. «Кроме одного: ты можешь провести свои последние дни, распевая непристойные вирши, пока тебя не вынесут вперед ногами», — вмешался прятавшийся где-то в глубине подсознания голосок, весьма напоминавший голос Фредерика. Мейсон потряс головой, пытаясь прояснить свои мысли.
Может быть, ему следует серьезнее отнестись к совету кузины Фелисити и найти себе жену. Не какую-то богатую манерную кокетку, как мисс Пиндар, а тихую скромную девушку благородного происхождения, брак с которой принесет его семье полезные связи. Они поженятся, нарожают целый выводок благовоспитанных детей и проживут свою жизнь в безмятежном монастырском спокойствии родового имения Эшлинов.
Он позаботится, чтобы его племянницы встречались только с избранными молодыми людьми и в свое время были бы хорошо устроены, а не отданы на съедение лондонским распутникам.
И все же, когда Мейсон рисовал перед собой эту милую картину, случайная мысль, из наихудших «фредерикизмов», промелькнула у него в голове:
«Братишка, с любовницей было бы веселее!»
— Это глупо. Он быстро разоблачит меня, и все будет потеряно. — Райли повернулась и направилась назад к карете.
Хасим ухватил ее сзади за юбку, не дав выйти на улицу. Он покачал головой и кивнул в сторону внушительной парадной двери резиденции Эшлинов.
— Ты меня слышал? Я сказала, что это глупо. Более чем глупо — это граничит с безумием! Я понятия не имею о том, как ведут себя леди.
Он покачал головой и прижал руку к сердцу.
— Ладно, я немного знаю, как ведут себя леди, — согласилась она. — Но не те леди, которые живут в таких домах, как этот, или ездят на балы. То, что я знаю, наверняка ему не понравится.
Хасим покачал головой, в уголках его прищуренных глаз таилась легкая насмешка.
— Сейчас же перестань, — рассердилась Райли. Слишком хорошо ее друг и слуга знал ее. Не напрасно они были вместе уже десять лет, с того самого дня, когда она купила его в Париже у работорговца. Несмотря на положение, в котором он оказался, в царственной осанке и благородстве его черт было что-то понятное и близкое Райли. После своего дебюта на парижской сцене она заработала достаточно денег для выкупа и, как только бумаги были подписаны, освободила его.
Но гигант не захотел получить свободу. По крайней мере до тех пор, пока не вернет деньги за свой выкуп. Райли считала, что он уже давно отработал свой долг, но каждый раз, когда она заводила разговор о его свободе, он только качал головой. Стоя за ее спиной, он кашлянул и снова кивнул в сторону двери.
Райли перебирала в уме сведения об их патроне, добытые Агги прошлой ночью.
