1. После Брестской Унии «произошли перемены в отношениях между верхушкой украинского православного духовенства и Россией», но объясняется это только тем, что украинское православное духовенство в результате этой унии оказалось в крайне затруднительном положении.
2. Усиление ориентации на Россию в среде казачества (хотя там присутствовали сторонники поиска разных союзников). Происходило это в связи с тем, что казачество, а особенно его верхушка, постепенно утрачивали иллюзии, что они смогут добиться более почетного для себя положения в составе Речи Посполитой.
Как мы видим, автор не придает большого значения развитию торгово-экономических отношений между Россией и украинскими землями Речи Посполитой в первой половине XVII в., как это делали представители советской историографии, к примеру А. И. Баранович.
Завершает свою статью Б. Н. Флоря рассуждением о том, почему верхушка украинского общества тех лет остановила свой выбор именно на вхождении в состав Московского государства, хотя условия этого вхождения давали ей довольно куцые автономные права, но ввиду отсутствия на территории Украины владений русских помещиков казачество на этой территории «могло оставаться господствующей социальной группой в течение достаточно длительного периода»[85].
В сборнике «Белоруссия и Украина: история и культура» за 2004 г. помещена большая статья Б. Н. Флори «Переяславская рада 1654 года и ее место в истории Украины». В ней автор указывает, что в историографии сложились «…две полярные оценки характера связей между Россией и Гетманством после Переяславской рады. Согласно одной, произошла инкорпорация Гетманства в состав Русского государства, согласно другой – был заключен обычный военно-политический союз»[86]. Б. Н. Флоря ставит под сомнение вторую точку зрения, справедливо замечая, что «заключение союза предполагает оформление союзных связей в виде двухстороннего договора с определением общих целей сторон и взаимных обязательств. Никакой подобный документ после рады в Переяславле в ходе русско-украинских контактов не был составлен»[87]. Далее автор пишет, что «тезис об инкорпорации является правильным с формальной точки зрения. <…> Однако не вызывает сомнений (и с этим согласна подавляющая часть исследователей), что Гетманство и после Переяславской рады продолжало существовать как особое политическое целое, и признание его формальной инкорпорации вовсе не дает решения вопроса о характере его отношений с Русским государством»[88]. Затем автор задает вопрос: можно ли рассматривать отношения между Московским государством и Гетманщиной как форму вассалитета? И отмечает: «О том, что отношения России и Гетманства основывались на акте присяги Богдана Хмельницкого царю, оформлявшим связь между ними, как сюзереном и вассалом, и содержавшим его обязательства в адрес сюзерена, нет никаких оснований говорить. Вопрос о составлении такого документа даже не обсуждался, а контакты между Русским государством и гетманством регулировались документами совсем иного типа»[89]. Рассматривая типы и формы документов, регулировавшие эти отношения, автор приходит к выводу: «Главный документ, определявший характер отношений между Россией и Гетманством – так называемые “Статьи Богдана Хмельницкого”, представлял собой запись украинских предложений с ответами царя на них (“которое его царского величества изволенье”). Таким образом, документ носил характер не договора или соглашения, а акта пожалования царя своим новым подданным. Такой же вид имела и серия жалованных грамот царя, появление которых стало итогом русско-украинских переговоров»[90]. Таким образом, по мнению Б. Н. Флори, прямым следствием событий 1653–1654 гг. явилось прямое вхождение Украины в состав Московского государства.
В. А. Артамонов в статье «Очаги военной силы украинского народа в конце XVI – начале XVIII вв.» обращает внимание читателей на следующий аспект формирования политической организации казачества, основой которого послужили порядки, сложившиеся в Запорожской Сечи: «В экстремальных условиях трудно создать высокоорганизованную государственную структуру. <…> Гипертрофия казацкой воли граничила с “охлократией”, и “образцовой модели государственного организма” здесь сложиться не могло»[91].
Автор ставит под сомнение известное мнение в историографии о том, что казацкая старшина вплоть до начала Освободительной войны пыталась добиться шляхетских привилегий в рамках государственности Речи Посполитой, порядки в которой в целом ее устраивали, не устраивало только собственное приниженное положение, и приводит следующую, на мой взгляд, однобокую и совершенно недостаточную аргументацию: «Тезис о том, что украинская верхушка считала Речь Посполитую меньшим злом, чем Россию, слабо обоснован. Военные действия Запорожского войска чаще всего развертывались на коронных украинских землях, в южной Белоруссии в Молдавии и Причерноморье, то есть на землях Речи Посполитой и Османской империи. Набеги на русскую Слобожанщину и область Войска Донского следует зачислить в разряд исключений»[92]. Во-первых, казаки исправно участвовали во всех походах войск Речи Посполитой в пределы Русского государства вплоть до 1619 г. и при этом вели себя на оккупированной территории подчас хуже татар. Отсутствие казацких набегов из Запорожья на территорию российского государства можно объяснить наличием достаточного количества военных сил, которое это государство имело на своих южных и юго-западных рубежах (наличие «Засечной черты» и т. д.). Во-вторых, после восстаний 1620–1630-х гг. казаки были настолько «умиротворены» польскими властями, что вообще крупных набегов совершать не могли.
Статья А. И. Папкова «Гетман Яков Острянин в Речи Посполитой и в России», опубликованная в сборнике «Белоруссия и Украина: история и культура» за 2004 г., дает подробное описание деятельности этого представителя казачества и предводителя одного их казацких восстаний (1638 г.). В статье затронута тема отношения запорожских казаков к российскому государству в 20–40-е гг. XVII в., их участия в боевых действиях войск Речи Посполитой против России, самостоятельно ими организованных набегов на российские владения. Материал дается через призму личности Якова Острянина. Особенно интересным представляется тот момент, что автор попытался показать разницу в социальной психологии населения русских порубежных с Речью Посполитой городов и запорожских черкас, являющихся, так сказать, продуктом политической и социальной культуры Польско-Литовского государства. Именно этим различием автор объясняет тот факт, что уже в 1641 г. казаки, перешедшие в Московию из Речи Посполитой с Яковом Острянином, после разгрома их наступления 1638 г. взбунтовались против российских властей и ушли обратно на территорию польского государства. «По представлениям русских властей, они хорошо устроили переселенцев, но те были недовольны своим положением. Правда, они были наделены землей и жалованьем, но за это добивались постоянного несения службы»[93]. Запорожцам в реалиях централизованного русского государства не хватало той самой пресловутой польской «вольности», или, если угодно, анархии, к которой они так привыкли, что и вызвало их бунт и бегство «на историческую родину», тем более, что польские власти объявили им амнистию.
В брошюре А. А. Булычева «История одной политической кампании XVII века» подробно рассматриваются причины специфического факта отечественной истории, а именно – кампании по изъятию и даже уничтожению сначала только некоторых из книг, отпечатанных в братских типографиях на территории Малороссии, входившей тогда в состав Речи Посполитой (сочинений Кирилла Ставровецкого), а затем и всех вообще книг, отпечатанных в типографиях на территории этого государства на церковнославянском языке. Причем кампания эта коснулась только западных регионов Московского государства и происходила на протяжении 1626–1630 гг. Причем закончилась она так же неожиданно, как и началась.
А. А. Булычев, будучи ведущим специалистом Российского государственного архива древних актов, проводит расследование этой странной истории на основании изучения весьма большого количества источников: актового материала, воеводских отписок и пр. Исследование это интересно для нас в том отношении, что показывает всю сложность отношений между двумя государствами: Речью Посполитой и Россией, выявляет, что в это противостояние были втянуты, помимо собственно политических структур этих государств, еще и церковные иерархи различных христианских конфессий, даже книгоиздатели и книготорговцы. В результате своего исследования автор приходит к следующим выводам: «Думается, непосредственной причиной такой агрессивной “антилитовской” кампании, изначальной целью которой было энергичное воздействие на духовную жизнь русского общества, явились неоднократные попытки учредить на землях Украины и Белоруссии, автономный униатско-православный патриархат, по образцу государственного устройства Речи Посполитой. <…> Формально инициатива создания в Литве особого, совместного, патриаршества для униатов и православных принадлежала сенаторам Речи Посполитой»[94].
