В разгар этой борьбы с собой и угрызениями совести подкравшийся сон берет меня за руку и утягивает на глубину.
И тогда все, что не было записано или запомнено, исчезает.
Глава восьмая
Вообще-то меня с самого начала должны были насторожить четыре девочки, явно чем-то взбудораженные с утра пораньше. Стоило мне войти в школу, как это четырехголовое чудище уставилось на меня во все свои восемь глаз, зашикало и зашепталось, а когда я прошла мимо, выстрелило целой очередью смешков мне в спину.
Проходя через вестибюль, я замечаю множество ярко-зеленых листовок, расклеенных по всем стенам. Но я настолько погружена в тревожные мысли о незнакомых мальчиках, похоронах и скандальных интрижках, что мне даже в голову не приходит разглядеть листовки получше.
Но когда я выхожу в главный коридор и пытаюсь обогнуть стоящую под руку парочку, мне в глаза бросается фотография на листовке.
И я прирастаю к месту.
Потому что на зеленом листочке красуется самая ужасная, самая унизительная и самая постыдная фотография моей персоны.
Из утренних записок мне известно, как я оказалась в таком виде. Я знаю, почему я так одета, но понятия не имею о том, каким образом этот неприятный эпизод положил начало общешкольной кампании.
Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Я без всяких записок знаю, что за этим стоят чирлидерши.
Вернее, чирлидерша.
Но почему сейчас? Судя по моим записям, пожарная тревога была в пятницу.
Может быть, у чирлидерш ушло пять дней на то, чтобы разобраться, как работает копировальный аппарат?
Некоторое время я прилежно исполняю роль валуна, торчащего посреди бурной реки, а потом вдруг вспоминаю о Чокнутом. Сегодня я его еще не видела и не думаю, что увижу.
Какой бы хорошенькой я ни была, как бы чудесно ни выглядели сегодня мои волосы, все это не имеет никакого значения — никто не захочет встречаться с парией.
Но я не хочу быть парией!
Я заставляю себя сойти с места и идти дальше, но это очень трудно, потому что все проходящие мимо с любопытством разглядывают меня. Листовки повсюду, они пестрят на строгих школьных стенах, кричат, кричат, кричат.
Сначала я стараюсь не смотреть.
Но не могу удержаться.
Через некоторое время я замечаю новые подробности. Оказывается, листовки выполнены в виде полицейского плаката «Разыскивается» с нарисованной фломастером решеткой, из-за которой на зрителей смотрю я — с безумным взглядом, вздыбленными волосами, полуголая, в футболке с кошачьей мордочкой и блевотным слоганом.
«Пусть день будет мурррным».
Но и этого оказалось недостаточно. Подпись под фотографией заботливо предупреждает учеников школы держаться подальше от «Сумасшедшей кошатницы», поскольку она недавно сбежала из клиники для душевнобольных.
У нее бешенство.
И она вооружена.
Пробираясь к своему шкафчику, я стараюсь принять все это за шутку. Я улыбаюсь и смеюсь, когда знакомые гогочут мне в лицо и показывают на меня пальцами.
Но потом мне становится невмоготу.
А потом совсем невмоготу.
Я быстро захлопываю дверцу своего шкафчика и почти бегом бросаюсь в библиотеку. По дороге я смотрю только на обувь: по крайней мере, ботинки не станут надо мной смеяться. Но я все равно слышу хохот. В меня, как камни, летят смешки, ехидные замечания и откровенное улюлюканье.
Все слишком ужасно, чтобы это можно было обратить в шутку.
Если бы только Джейми была со мной! Будь она рядом, она бы тараторила без умолку, отвлекая меня от публичного унижения. Но ее здесь нет, и мне остается только высоко держать подбородок и стараться, чтобы мое лицо не превратилось в пробитый мешок щебенки, каким оно станет за секунду до того, как я окончательно и бесповоротно его потеряю.
Я не могу разреветься. Только не сейчас.
Я не могу разреветься до тех пор, пока не окажусь в безопасном убежище библиотеки, где можно будет забиться между двумя стеллажами книг и дать себе волю.
Я не могу позволить им победить.
Спустя вечность длиной в пять минут я оказываюсь перед дверьми библиотеки, и стоит мне войти внутрь, как комок в моем горле волшебным образом рассасывается. Нет, я все еще убита, но по крайней мере уже не готова немедленно разрыдаться в голос.
Иду мимо столов в заднюю часть библиотеки: сегодня у нас день самостоятельной работы, и никогда еще я не была так рада отсутствию физкультуры.
Сажусь за стол, достаю из сумки книгу и притворяюсь, что читаю, пока хихикающие, фыркающие и глазеющие зрители занимают свои места.
Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда в зал входит Ханна Райт с подругой. Поймав мой взгляд, она сочувственно улыбается, и комок в горле тут же возвращается на место. Впервые за все это кошмарное утро нашелся человек, который меня пожалел — и кто же это? Девочка, которая завтра станет суперзвездой для всей страны! Рассказать кому — не поверят.
Я снова утыкаюсь в книгу, поэтому не слышу, как он подходит. Но внезапно он оказывается прямо передо мной и, наклонившись над столом, пристально заглядывает мне в лицо.
— Ты в порядке?
Я опускаю книгу — и у меня отваливается челюсть. Я думала, что готова, но оказалось, что нет. По крайней мере, к этому.
А потом я вспоминаю зеленые листочки.
— У меня все замечательно, — выдавливаю я, умирая от стыда за то, что чирлидерши избрали своей жертвой именно меня.
— Правда? — спрашивает он, не сводя с меня глаз. Потом протягивает мне обе руки и кивает. Я осторожно кладу свои руки поверх его ладоней, и он крепко сжимает мои пальцы. — Это отвратительная шутка.
— Еще бы, — шепчу я. Мои глаза наливаются слезами, но мгновенно высыхают, когда он вдруг убирает руки. Схватив свой рюкзак, он ставит его на стол, расстегивает и показывает мне то, что лежит внутри.
Груда смятых зеленых листовок занимает все пространство, отведенное для книг и тетрадей.
Звенит звонок, а мы с моим Рыцарем Чокнутого Образа смотрим друг на друга и улыбаемся. Когда пронзительная трель смолкает, он тихо шепчет:
— Я, конечно, не смог снять все, но мне кажется, серьезно потрепал их ряды.
И подмигивает мне.
— Спасибо, — от всего сердца говорю я.
— На здоровье, — отвечает он проникновенным шепотом, который тут же заглушается воплем миссис Мэйсон.
— Лукас Генри и Лондон Лэйн, это последнее предупреждение. Не разговаривать!
Тепло разливается по моему телу, когда я слышу полное имя, и, пока он роется в своем доверху забитом рюкзаке в поисках домашних заданий, я шепчу его имя — так тихо, что сама едва слышу свой голос:
— Люк.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
