Смолкли телефоны, на редкие звонки мало кто отвечал.
Ожидались большие перемены.
И это почувствовали практически все. Привычный размеренный ритм был сбит. Время остановилось. На смену уверенности в завтрашнем дне пришла тревожная неопределенность. Впервые Лубянка испытала такой удар. Впервые за тридцать лет — после ХХ съезда партии.
Наиболее ортодоксальные сотрудники достали бумагу и написали рапорты о своем увольнении. Первая строчка была незаполненной. Председателя КГБ уже не было, нового еще не назначили. И в этом была своя интрига. Кто придет? Хватит ли у Горбачева мужества и государственного прагматизма, чтобы не рушить иммунную систему страны? Встанет ли вместо Крючкова во главе системы человек уважаемый и профессиональный? Хватит ли у самой системы мужества, чтобы не отступить от своих принципов?
Наверное, не хватило. Стоило Крючкову оказаться в «Матросской тишине», как коллегия — те самые люди, которые если не впрямую, то косвенно точно, поддерживали все начинания бывшего председателя — выступили с письмом, осуждающим действия бывшего главы системы.
Но и это не помогло. Несколько членов коллегии КГБ, в том числе временно (сутки) исполнявший обязанности председателя КГБ Грушко, инициатор покаянного письма, оказались в соседних камерах того же СИЗО.
Назначение Леонида Шебаршина чекисты встретили с молчаливым одобрением. Профессионал, интеллектуал. Человек интеллигентный и осторожный. Но и. о. есть и. о. Какие у него полномочия, какие перспективы?
Оказалось — никаких. На смену ему, под обреченный вздох колеблющихся, в стены КГБ ввалился Вадим Бакатин. Растаяли последние надежды, и первая строчка рапорта об увольнении обрела своего адресата.
Когда Бакатин прибыл на Лубянку во время безвластия, единственный, кто его встретил, был комендант здания, четко отдавший рапорт: «…происшествий нет. (!) Исполняющий обязанности председателя КГБ капитан …».
Как говорится, «пост сдал — пост принял».
К счастью для системы, расследование участия руководства КГБ в событиях августа 1991 года было поручено людям другим.
Председателем этой комиссии указами Горбачева и Ельцина был назначен Сергей Степашин. Это было логично, так как он являлся председателем Комитета по обороне и безопасности Верховного Совета РСФСР. В комиссию также вошли действующий председатель КГБ РСФСР В. Иваненко, заместитель Бакатина А. Олейников, депутаты Ю. Рыжов, К. Лубенченко, Б. Большаков, А. Котенков, Н. Кузнецов.
Напутствуя Степашина, президент России Борис Ельцин говорил о необходимости объективного рассмотрения всех обстоятельств случившегося и предупреждал о недопустимости развала КГБ, разгона его сотрудников.
Удивительно, но это было именно так. Человек, с именем которого олицетворяются все самые драматические события в российских спецслужбах, говорил именно об этом. «Нельзя допустить, чтобы пострадали невинные офицеры, нельзя допустить, чтобы мы потеряли самую сильную спецслужбу в мире!» Что это? Истинная убежденность или противопоставление своей позиции точке зрения Горбачева, который, скорее всего под давлением А. Яковлева и под влиянием позиции США, требовал от Бакатина демонтажа российских спецслужб?
Трудно сказать. Потом было всякое… Но тогда ход работы комиссии Ельцин держал под своим контролем. И это, как ни странно, ощутили чекисты.
Комиссия работала плотно, по возможности гласно, нередко отступая от общепринятых в таких случаях мер.
Здесь уместно отметить повышенную активность созданного накануне ЦОС КГБ РСФСР, сотрудники которого (в большинстве далекие от работы PR-служб) словно сорвались с цепи. Они сдавали направо и налево все, что им становилось известно как о самой работе комиссии, так вокруг нее. К сожалению, и Виктор Иваненко не всегда проявлял должной рассудительности. Он поощрял действия своих подчиненных, не задумываясь о последствиях.
Сначала в коридорах Верховного Совета, а затем и в газете «Московские новости» были распространены полные тексты шифротелеграмм, которые рассылались КГБ в территориальные органы. Для людей непосвященных в этом не было ничего существенного, но профессионалы хватались за голову — это было вопиющим фактом. Полный текст давал возможность при известных обстоятельствах взломать шифры, которые охранялись как зеница ока. Но общий психоз самобичевания застил глаза. Некоторые нечистоплотные сотрудники спешили вывалить на страницы газет, экраны телевизоров то, что не подлежало оглашению, стремясь застолбить за собой нишу под сводами КГБ.
Некоторые откровения, опубликованные ими, были сродни стриптизу — с той лишь разницей, что одежды срывались сразу, обнажая непривлекательную душу самих доносчиков. Доносчика век недолог. Тем более в такой системе. Не прошло и двух месяцев, как они исчезли и с политического, и с оперативного небосклона.
Ельцин спешил перехватить инициативу у Горбачева и потому форсировал создание собственной спецслужбы. Первоначальный ее проект был прост и до крайности примитивен. 25 офицеров КГБ России должны были осуществлять координацию взаимодействия КГБ СССР и Верховного Совета РСФСР. Идея принадлежала Ельцину и в значительной степени была оправданна. Россия была единственной республикой, не имеющей своей собственной спецслужбы.
Август дал толчок к существенному разрастанию КГБ России, повышению его роли. Поспешность, с какой это делалось, губило идею на корню. И здесь был ряд причин. Первая заключалась в том, что наиболее профессиональная часть офицеров КГБ в той или иной степени была все-таки причастна к событиям августа. Безусловно, шансов, да и желания работать в республиканском органе у них было мало. Вторая причина была более прозаическая. Серость, у которой в нормальных условиях не было реальной возможности продвинуться по службе, увидела свой шанс. Кое-кто в неразберихе и суете его использовал по полной программе.
В приемной председателя КГБ России Виктора Иваненко толпились потенциальные начальники управлений и отделов стремительно расширяющегося ведомства. До августа желающих работать в республиканском органе, как мы уже отмечали, было немного. На памяти всех была история с созданием КПРФ во главе с В. Полозковым. Кроме того, прагматичные чекисты понимали, что работать под руководством Ельцина, с одной стороны, не мед, с другой… Фигура Ельцина в стенах КГБ имела негативный оттенок. Войти в его команду значило попасть под колпак своих же коллег. Но кое-кого перспектива работать там привлекала. Привлекали должности, которых получить в КГБ СССР было невозможно. Особенно стремились туда люди серые и неоплодотворенные интеллектом. Отсутствие интеллекта дополнялось отсутствием корректности, а потому люди без комплексов шли напролом. Как в «Республике ШКИД»: «выбирайте меня, кореши, я вас не обижу».
Впрочем, справедливости ради надо заметить, что КГБ России и персонально его председатель Виктор Иваненко сделали очень много в тот период для сохранения системы российских спецслужб, исключения какой-либо люстрации ее сотрудников. Уже на второй день после августовских событий Иваненко и Степашин публично заявили, что 90 процентов управлений КГБ СССР не поддержали идею ГКЧП. Что они с пониманием отнеслись к телеграмме, которую послал председатель КГБ РСФСР с призывом проявить стойкость и не поддаться на нелепую провокацию лидеров ГКЧП.
Сегодня по-разному можно относиться к этому заявлению, спорить о реальности этой цифры, тем более что уже после всех событий сотрудники ряда управлений, в том числе офицеры Челябинского УФСБ, выступили с открытыми письмами, осуждающими позицию коллегии КГБ СССР, сделавшей заявление в отношении Крючкова.
Но в той воспаленной атмосфере, когда кипит разум возмущенный (а кипение, как известно, признак высокой температуры), это заявление было просто необходимо. И Иваненко, и Степашин находились как бы по «эту» сторону баррикад вместе с КГБ РСФСР, имели определенное влияние на политиков, депутатов и общественных деятелей. С этой цифрой — 90 процентов — они вышли и на Ельцина, и на Горбачева, и она была обнародована. Это дало основание говорить о том, что офицеры органов госбезопасности, тем более после принятия Закона об органах госбезопасности СССР, строго следуют букве закона и Конституции. Это легло на душу президенту России.
Не менее важным для КГБ РСФСР было использовать все возможное, чтобы сохранить агентуру.
Для Иваненко это было аксиомой, Степашину пришлось осмысливать это буквально с колес. Как председатель комиссии он знакомился со всеми материалами КГБ, в том числе и в отношении высших должностных лиц. Читал он и сводки телефонных разговоров кандидата в члены Политбюро, а затем президента России. Не укладывалось в голове, что такое возможно в правовом государстве. И даже если мы не могли СССР отнести к таковому, то формально было все необходимое, чтобы этого не допускать. Был Закон об органах госбезопасности, пришедший на смену совершенно секретному Положению о КГБ от 1964 года. И в новом законе, и в старом положении, не говоря уже о множестве ведомственных нормативных актов, это было категорически запрещено. И снова нельзя поверить, что это делал Крючков без ведома Горбачева, Генсека и президента. Слушали всех! И Яковлева, и Шеварднадзе, и Назарбаева, и многих других…
