и красными командирами. Но белые не создавали на занятых ими территориях организаций, подобных советским чрезвычайкам. Белые генералы ни когда не призывали к массовому террору, к огульным расстрелам по социальному признаку, к расстрелу заложников в случае невыполнения их требований. Белые не видели в массовом терроре идеологической и практической необходимости, поскольку воевали не против народа, не против определенных социальных классов, а против партии, захватившей власть».
«Нельзя представить себе более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор … Это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила ещё ни одна власть. Это не эксцессы, которым можно найти объяснение в психологии гражданской войны. Белый террор – явление иного порядка. Это прежде всего эксцессы на почве мести. Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике белого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора, как системы власти? Где и когда звучали голоса с призывами к систематическим официальным убийствам?»
***
Как должен чувствовать себя человек, из которого полжизни делали идиота, бесстыдно обманывая, объявляя белое красным, красное белым? До какого цинизма надо было дойти, чтобы извергов и злодеев, в которых вообще не осталось ничего человеческого, объявить добрейшими людьми, а нормальных людей выставить злодеями? Как относиться к партии, которая всю свою идеологию строила на тотальной лжи, бдительно наблюдая за тем, чтобы запрет на правду ни в коем случае не был нарушен? Коммунисты и сейчас такие же, стоит сказать правду, как они тут же вопят: клевета! Некогда обманутые люди, которых уже никто не пытается обмануть, теперь проявляют поразительную способность к самообману. Нелегко признать себя идиотом, которого полжизни обманывали. Гораздо легче объявить правду обманом.
Подобное тянется к подобному. Но если то, к чему человек тянется, это плохо, то у него два варианта: либо себя признать плохим, либо плохое объявить хорошим.
Психологические истоки Белой Гвардии
Представьте себе горстку офицеров, оборванных, голодных, изможденных, которые уходят в кубанские степи – почти на верную смерть, с призрачными шансами на успех. Их всего тысячи три, они – капля в многомиллионном море. Они, похоже, никому не нужны и неинтересны. Зачем они идут на страдания и на смерть? Зачем?!
Большинство людей не захочет идти на войну, если есть возможность от неё уклониться. Во вторую мировую воевали многомиллионные армии, со всех сторон солдат поднимали в атаку высокими, красивыми словами, и нам теперь кажется, что они воевали за значение этих слов. Но вы представьте себе, что в любой из этих армий командиры вдруг сказали бы: «Кто не хочет воевать, можете расходиться по домам». Не трудно представить с какой скоростью пустели бы окопы – подавляющее большинство солдат тут же разбежались бы, и тогда стало бы понятно, чего на самом деле стоили те высокие слова, которые им говорили и которые они повторяли.
А ведь Добровольческая армия была на самом деле добровольческой. Туда приходили только по собственному желанию и легко уходили, если желание воевать пропадало. Например, после первого кубанского похода некоторое количество офицеров ушло из армии. Подавляющее большинство, заметьте, осталось, но те кто ушел, своим примером доказали, что это легко можно сделать.
Генерал Марков тогда сказал по этому поводу: «Вот здесь лежит несколько рапортов. Их подали некоторые из чинов моей бригады. Они устали, желают отдохнуть, просят освободить их от дальнейшего участия в борьбе. Не знаю, может быть к сорока годам рассудок мой перестал понимать некоторые тонкости, но я задаю себе вопросы. Одни ли они устали? Одни ли желают отдохнуть? И где, в какой стране они найдут этот отдых? А если паче чаяния они бы нашли желанный отдых, то за чьей спиной они будут отдыхать? И какими глазами эти господа будут смотреть на своих сослуживцев, в тяжелый момент не бросивших армию? А если после отдыха они пожелают снова вступить в армию, то я предупреждаю: в свою бригаду я их не приму. Пусть убираются на все четыре стороны к чертовой матери».
Так в Белой Гвардии относились к тем, кто уходил, но ведь не удерживали, причем принципиально не удерживали – нам такие не нужны.
Позднее Белая Гвардия перестала быть чисто добровольческой, хотя проводимые белыми мобилизации по своей деликатности больше напоминали разговоры в пользу бедных. Но и тогда воевали по сути добровольно, потому что покинуть армию по-прежнему было не сложно. Вот хотя бы несколько фактов для примера.
Подходит солдат к офицеру и говорит: «Господин капитан, я пришел вам честно сказать, что ухожу домой. Что с моей женой и ребенком не знаю. Я не красный, ни когда не служил у них, и служить им меня ни кто не заставит». Офицер приказал солдату сдать коня и оружие, и они обнялись на прощание.
В команде конных разведчиков было 11 прекрасных бойцов. Однажды один из них подошел к командиру и сказал: «Армия отходит, и мы решили разойтись по домам». А командир просто ответил: «Ну что ж, коли так – прощайте».
Капитан Орлов, георгиевский кавалер, однажды сказал сослуживцам: «Теперь я не верю в победу». Потом снова сказал: «Бороться дальше бессмысленно». Ему возразили, напомнили о долге и чести, но он тихо подвел итог: «Я кончил воевать». Вскоре он ушёл, и ни кто его не остановил.
Итак, кто хотел – уходил, и всё-таки ни когда из Белой Гвардии не было повального бегства даже в дни самых тяжелых поражений. А ведь так легко было бросить винтовку и снять с себя погоны, не дожидаясь, когда красные их к плечам гвоздями приколотят. Им почти ни чего не платили, они ходили в дырявых штанах, они непонятно как выдерживали нечеловеческое напряжение почти непрерывных боёв, и продолжали сражаться. Зачем, когда ни кто не заставлял? Можно было уйти домой, а можно было перейти к красным, которые охотно принимали к себе офицеров. Во время новороссийской эвакуации, когда белые уходили в Крым, а места на кораблях не хватало, достаточно было не рваться на корабль, к тому же ведь было уже понятно, что белое дело проиграно, и всё-таки основная масса белогвардейцев не оставила армию. Почему? Что было в душе у этих людей?
У красных воевали по принуждению. По деревням насильственные мобилизации проводили при помощи карательных отрядов. Красные командиры из бывших офицеров были связаны круговой порукой – если один дезертировал – расстреливали его товарищей. Причем каждый такой «красный офицер» давал расписку, что его семья будет расстреляна в случае его дезертирства. Так что подавляющее большинство красных воевало не «за что», а «почему». Потому что не было другого выхода. Конечно, были и у красных добровольцы, которые воевали
