Через неделю ударной работы по 12 часов наша сваренная в одно целое «трубочка» одним концом лежала на шарнире на высоте фундамента, вторым упиралась на землю. На трубе были закреплены два яруса тяжелых оттяжек с талрепами: потом эти работы пришлось бы выполнять на большой высоте. Подъемная стрела – рама из толстых труб – лежала с другой стороны фундамента, упираясь в его основание. Лебедки надежно закреплены на бетонных якорях, к которым потом будут крепиться оттяжки трубы. Заведены все троса, все готово к подъему.
И тут мы спохватились: трубу надо красить до подъема. Чем? «Старожилы» и маляры об этом ничего не ведали. Опять листаем многократно уже пролистанный проект – нет ничего. И только в смете находим стоимость краски, приготовляемой на месте. Ее компоненты, «забитые» в смету, – битумный лак и алюминиевая пудра, – две вещи «несовместные», как гений и злодейство. Чтобы доказать это, смешиваем толику компонентов и получаем некую бурую субстанцию. С отвращением покрываем ею металлический лист и видим все ту же бурую красоту, да еще с неопрятными разводами. Чертыхаясь, уходим на ночное чаепитие: утром предстоит что-то решить…
Утром приятно «обалдеваем»: бывшее бурое пятно, высохнув, сверкает чистым алюминиевым покрытием!!! Возносим благодарственную молитву добросовестным сметчикам, готовим бочку бурой смеси, бросаем половину личного состава на покраску трубы и всех ее оттяжек. Завтра – подъем.
Все-таки мало развлечений на военно-морской стройке: все руководство расселось в удобных местах, на приличном, однако, расстоянии, для созерцания редкого зрелища. Отдельно сидит Журид со своим штабом, отдельно – «морозовцы-эксплуататоры», некоторые – с женами. В сторонке стоят Иван и Коля: при таких подъемах должен быть только один командир.
Я напряжен до предела. Если не выдержит шарнир или внезапно просядет ограда фундамента – махина трубы рухнет, сокрушая всё. Хорошо бы, чтобы в это «всё» не попала котельная с котлами и локомобилем… Вторая моя тревога – уравнительный блок на вершине подъемной стрелы-рамы: у него очень мелкая канавка, и трос может соскочить и заклиниться при несинхронной работе двух лебедок. Каждую лебедку вращают по два матроса, один из них следит за моими командами: «быстрее», «медленнее», «стоп». Лебедок две, поэтому для каждой выделена отдельная рука – правая и левая. Команды – строго оговорены: вверх – быстрее, горизонтально – медленнее, вниз – стоп. Забираюсь на крышу пристройки, поближе к проблемному блоку и так, чтобы меня хорошо видели «лебеди» – вращатели лебедок.
Первый подъем
Обе руки горизонтально – лебедки медленно начали набивать троса. Правая лебедка движется чуть быстрее, и блок нехотя проворачивается. Немного снижаю правую руку, лебедка замедляется, блок останавливается. Пошел подъем стрелы. Подлый блок все же поворачивается то в одну, то в другую сторону: очень трудно синхронно вращать лебедки. Дело не только в оборотах: барабаны с тросом разного диаметра, и мне все время приходится замедлять то правую, то левую лебедки…
Наконец подъемная рама поднята почти вертикально и натягивает троса, прикрепленные к анкерам. Дальше начинается подъем собственно трубы, вращать лебедки станет труднее, но и трос плотнее ляжет в желобок блока. Продолжаем подъем. Конец трубы под радостные крики матросов отрывается от земли, на нем закрепляют красный флажок. Теперь труба одним концом лежит на шарнире, большая часть ее веса приходится на туго натянутые троса. Останавливаю лебедки, обхожу и осматриваю хозяйство. Как будто все в порядке: троса и блок держат, махина трубы стоит без перекоса, шарнир, опора и стрела – держат. Забираюсь на прежнее место, продолжаем подъем. Вот уже достигнуты 45 градусов – половина пути, вращать лебедки становится легче, и подлый блок начинает это чувствовать: вращается туда – сюда. Скоро у трубы будет самое опасное положение: тяга тросов ослабевает, ее держит только шарнир внизу. Достаточно ветерка – и труба может завалиться в любую сторону. Совсем некстати, ветерок, кажется, усиливается, судя по трепету красного флажка, еще недавно бывшего у земли.
Труба поднимается все легче, угол с горизонтом уже градусов семьдесят. Я на минутку теряю бдительность, чтобы дать отдохнуть шее, долго держащей голову в задранном к небесам положении. Трос тут же соскакивает с уравнительного блока и защемляется между блоком и щекой! Стоп лебедки! Маклаков с ужасом смотрит на меня, «царственные» зрители не понимают, почему остановился спектакль. Я молча начинаю надевать монтажный пояс со страховкой: надо лезть на стрелу и монтировкой вытащить защемленный трос. Ко мне подбегает матрос Пронин, рыжий-рыжий, густо покрытый веснушками:
– Товарищ лейтенант, я! Разрешите мне! – его глаза просто горят от желания совершить подвиг.
– Нет, Женя, что я буду говорить твоим родителям, если ты разобьешься?
– Да не разобьюсь я! Товарищ лейтенант… – Женя умоляюще смотрит на меня. Я осматриваю его гибкое и сильное тело, – такой действительно не разобьется… И тут меня осеняет:
– А никому не надо лезть! Черт с ним, с этим блоком! – я понял, что усилия на тросе стали совсем маленькими и мы вполне можем поднимать трубу только одной лебедкой, второй достаточно просто выбирать слабину троса, чтобы избежать резкого скачка при случайном проскальзывании троса. Объясняю задачу «лебедям» – подъем одной лебедкой.
Все получается. Двигаемся дальше. Огромное тело трубы уже полностью в небе: чтобы увидеть ставший совсем маленький флажок, надо смотреть почти в зенит. Дальше поднимать опасно: махина может перемахнуть через вертикаль, не останавливаясь. Матросы заводят оттяжки на штатные якоря. Одну оттяжку «набиваем». Теперь подъем возможен только после ослабления талрепа оттяжки. Труба стоит уже почти вертикально, тросы к лебедкам бессильно повисают: махина сама уже хочет стать на место. Мы разрешаем ей это, отпуская один талреп и набивая противоположный.
Спектакль окончен, труба – на месте, зрители расходятся. Они в целом довольны, хотя потом скажут, что во время подъема я слишком выпендривался, непонятно зачем размахивая руками…
Нам еще остается работы на несколько часов, чтобы точно выверить и закрепить трубу, убрать все троса, приспособления и лебедки.
Подходит Иван: с его плеч свалился большой груз. Он радостно жмет мне руку:
– Быть тебе черпалём, а не на подхвате!
Я не понимаю и вопросительно смотрю на него: о чем разговор? Иван объясняет, что «черпаль» – самая высокая, а «на подхвате» – последняя квалификации в среде московских золотарей (ассенизаторов). Я благодарю друга за столь высокую оценку моего скромного труда, незаслуженно сравненного с доблестным трудом и высочайшим мастерством столичных асов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
