“компетентные органы” очень интересуются моей персоной. Кого бы из коллег туда ни вызывали, о чем бы их ни расспрашивали, всегда задавались вопросы и обо мне (и коллеги меня при всем испуге все-таки извещали). Это было, конечно, лестно, но жить в такой обстановке становилось все более неуютно. Из выпускников факультета некоторых брали на работу в органы. Встретив как-то одного из них, потолстевшего, приобретшего лоск и осанку, я спросил: “Если можно, скажи, пожалуйста, что во мне так интересует ваше учреждение — мои связи с заграницей, мое общение со студентами, мой чересчур молодежный быт?” Он прищурился, подумал, стоит ли отвечать, и все же ответил: “Ни то, ни другое, ни третье. Вы сильно удивитесь, но интересует прежде всего ваша позиция в науке”. — “Вот как! А разве у вас так детально разбираются в науках?” — “Ну, запрашиваем отзывы у солидных авторитетов”. Я печально сказал: “Тогда мне не светит ничего хорошего. Кто для вас авторитет, я догадываюсь”. Он улыбнулся: “Конечно”.
6. Теория и практика. Собственно, вряд ли консультировал их по нашей отрасли какой-либо один авторитет, но все авторитеты, которым государственные и партийные органы доверяли, были одной школы — той, что господствовала в нашей науке. Возглавлял школу и, следовательно, всю науку Московский Академик. Коренастый, массивный, как глыба, с тяжелым лицом, он вздымался над нашей отраслью больше 30 лет и все это время давил всякое инакомыслие, искренне полагая, что делает благое дело. По его настоянию однажды несколько сотрудников провели сутки, вырезая мои тезисы из всего тиража сборника и замазывая мою фамилию в оглавлении. Потом, получив этот сборник, ученые из соцстран слали запросы о состоянии моего здоровья — они-то понимали, что значит фамилия, залитая черным. Но это была ложная тревога. Академик забежал вперед.
Безусловно талантливый человек, субъективно честный в науке — чего же еще желать от лидера? Но в его образовании были сильные пробелы — он не владел иностранными языками, плохо знал мировую научную литературу и придерживался сугубо консервативных устоев. Чем дальше, тем больше он терял чувство самоконтроля. Человек страстный, он увлекался собственными гипотезами, и для него они быстро превращались в факты. А гипотезы вырастали из пристрастий, в частности из патриотических чувств и национальной гордости, а ведь эти чувства способны затуманивать зрение. И то, что он страстно хотел доказать, превращалось в исходный пункт его рассуждений. Для него и volens nolens для всех. Как и во всех науках у нас, отрасль жила в режиме монополии.
По всем параметрам я не вписывался в эту систему. Я продолжал традицию моего покойного учителя — он противостоял, где мог, Московскому Академику. Но более всего Академика раздражали мои стремления разработать для нашей отрасли специальную теорию. Я потратил на это много сил. И добился в этом деле некоторых успехов, какого-то признания.
В библиотеку прибыл вузовский учебник одной из соцстран. В учебнике содержалась целая галерея портретов: пятьдесят ученых должны были представлять развитие нашей науки с XVI в. до современности. Полистав учебник, мой друг съязвил: “Твой портрет есть, а его портрета нет? Это тебе так не пройдет”. Другой добавил: “И в теоретическом сборнике (из той же страны) — я посмотрел указатель: на тебя полсотни ссылок, а на него — четыре. Такое не прощается”. Я посмеялся: “Бросьте, ребята. Он такой мелочи и не заметит”. И получил ответ: “Он не заметит — ему подсунут”. Друзья и в самом деле были убеждены, что все дело в личном соперничестве. Это, конечно, не так: статус, вес фигур был несоизмерим.
Отец и мать, врачи: Самуил Семенович и Ася Мойсеевна
В студенческие годы с младшим братом Борисом (на фото справа). Впоследствии Борис также подвергался преследованиям (лишен степени и звания и т. п.) — за критику вторжения советских войск в Чехословакию и за дружбу с писателем Василем Быковым.
Выступление академика Н.Я.Марра на заседании Академии наук в 1931 г.
Студенческий доклад в ИИМКе в 1949 г. против теории академика Н.Я.Марра.
Похороны председателя ГАИМК, академика Н.Я.Марра 23 декабря 1934 г., проводимые с воинскими почестями. Гроб Н.Я.Марра, установленный на траурную автомашину после выноса — у Мраморного дворца.
В учительские годы в школе, когда неоднократно и тщетно поступал в аспирантуру.
Работа на кафедре археологии ЛГУ, 60-е годы.
Аккомпанируя выступлению студентов на вечере самодеятельности исторического факультета ЛГУ.
Глава советской археологии академик Борис Александрович Рыбаков ведет юбилейное заседание НИМИ АН СССР в 1969 г.
Научный руководитель — проф. М.И.Артамонов, бывший директор Эрмитажа и проректор Университета, умер в 1972 году.
В конце 70-х или самом начале 80-х, когда тучи сгустились.
Серебряные чаши и золотые фалары с камнями — сокровища, раскопанные под руководством Л.С.Клейна в 1962 г. близ Новочеркасска, в Садовом
