– Эй, я же не просил меня тарелкой делать. Джок, это твои штучки? Сделай меня назад!
– Как это я сделаю тебя назад? Я всего лишь маленькая тарелочка, я ничего не умею. У меня трудная судьба – в меня все время наливают какую-то горячую жижу, потом бросают в грязную мойку, и все равно на мне всегда остаются жировые отложения.
– Секундочку, амиго, – заговорил тот, который ругал ренегата Аттала III. – Как это мы втроем можем быть одной и той же тарелкой? Не постигаю!
– Вчетвером, – поправил я не вполне мужественным голосом и мрачно добавил: – Вот так и становятся одержимым бесами.
– Мерзавцы, прекратите религиозную пропаганду, – сказала та часть тарелки, которая была Митькой. – Не плюйте в душу светом немеркнущим. Тут проблема конкретная. Надо, мужики, разбегаться. Я не могу делить свою личную жизнь с вами троими. Еще подумают, что мы геи.
– Кто б еще разъяснил, как трахаются тарелки.
– У меня идея. Надо хлопнуться об пол.
– Думай, что говоришь. Тогда нас уже будет не четверо, а десятка два. Разного калибра.
– Позвольте мне, – сказал я.
– Не томи, вежливый.
– Нам нужно каждому сосредоточиться на чем-нибудь своем. Кому что нравится, предположим. Тогда тарелка уйдет на задний план и, если повезет, больше не вернется.
– А мы вместе с ней не уйдем?
– Полагаю, нет. Мы останемся.
– Устами, как говорится, младенца, – вздохнул бывший подданный Аттала III.
И все принялись сосредоточиваться.
Не знаю, как другие, а у меня получилось сосредоточиться настолько, что голова моя едва не пошла вразнос – потому что сосредоточиться я пытался не на чем-нибудь, а на силе собственной мысли. Когда в черепной коробке у меня ураганом просвистели прямо-таки дремучие ветры, а Вселенная вокруг окрасилась в блевотные тона, мне пришлось спешно умерить силу своей мысли и сконцентрироваться на чем-нибудь менее грандиозном.
Через какое-то время я внезапно обнаружил, что тарелкой в результате всех моих усилий я быть перестал – но теперь меня вообще не было в комнате. Я стоял за окошком и шумел на ветру зеленой листвой. Дышалось привольно. Ростом я был с четырехэтажный дом, а руки, раскоряченные в стороны, росли у меня в явном избытке. Я принялся было считать их, но сбился на втором десятке. Мне стало весело и захотелось проказничать. Я решил немного попугать моих случайных и, скорее всего, одноразовых товарищей и поскреб зелеными пальцами по окну митькиной квартиры. Я скреб, стучал, бил и царапал по стеклу, пока не удовлетворился эффектом: дурным удивлением на бледных рожах Митьки, Джокера и Аттала III. Потом я просунул лапу в открытую форточку и потянул ее со зловещим видом к Митькиной шее, душераздирающе шелестя при этом листьями. Митька не выдержал, сполз с кресла и на четвереньках бросился наутек.
Мне стало безумно смешно, и, наверное, от сильного хохота вся моя листва с шорохом обтряслась с меня, после чего я уже целиком ввалился в комнату, умудрившись не разбить при этом стекла.
Эта игра в превращения начинала мне нравиться. Новые ракурсы привели меня в состояние тихого, мечтательного экстаза. После дерева под окном я испробовал еще несколько обличий: стола, настенных часов, мухобойки, валявшейся в углу, а напоследок какая-то могучая сила, тряханув меня так, что извилины мои заплелись в косички и я откуда-то и обо что-то грохнулся, – так вот, эта могучая сила вознесла меня, как я догадался, на вершину меня-эволюции, и я осознал себя – кем бы вы думали? все равно не догадаетесь, – Террористом № 1 в мире. Моя террористская сущность тут же потребовала радикальной реализации своих потенций, но я не успел ничего сделать. Игра внезапно закончилась, как будто в один миг упал занавес и отсек меня от всех моих воплощений. Осталось лишь четкое ощущение невыполненности чего-то – я чувствовал, что у меня вдруг появилось какое-то предназначение, но в чем оно состояло и что мне надлежало сделать, я не знал. Предназначение зудело где-то внутри меня, и я испытывал острое желание изблевать его из себя, избавиться от него любым способом. Только я тогда еще не понимал, что сделать это можно, лишь до конца исполнив свое предназначение – и только так, как это нужно тому, кто вложил его в тебя.
Но зато в тот же момент я понял совсем другую, крайне важную для меня вещь. Мне даже показалось тогда, что именно к этому пониманию я и стремился в последние два года. Я четко осознал, что нет никакой надобности выяснять, кто такой «Я» на самом деле. «Я» реально не существует. Есть только нечто, принимающее разные формы – и все они абсолютно истинные, поскольку наделены способностью чувствовать, воспринимать и встраивать самих себя в некую концепцию, которую они называют «Я». Собственно, эта концепция и нужна для того, чтобы чувствовать, воспринимать и еще, может быть, иногда думать без риска слететь с катушек. То есть «Я» – это всего лишь предохранительная функция и, значит, неодушевленная абстракция. А как функция может быть кем-то?
Теперь мне было совершенно непонятно, как я мог столько времени искать ответ на столь бессмысленный, чудовищно абсурдный вопрос. Все оказалось настолько просто, что я, наверное, даже покраснел от стыда за былую свою наивную тупость. Впрочем, нет – то был не стыд (вообще-то я даже не знал, что это такое, и никогда его не испытывал), то было неописуемое, потрясающее чувство распирания. Меня пучило знание, мне сделалось невыносимо тесно в себе самом, в митькиной квартире, во всем мире. Я понял, что могу сейчас же взорваться, лопнуть, как мыльный пузырь, но эта мысль отнюдь не испугала меня. Напротив, это была очень веселая, смешная мысль, поскольку она принадлежала тому самому «Я», которое должно лопнуть и которого в действительности не существует и лопнуть оно, соответственно, не может.
Точно сейчас не помню, но, кажется, я тогда заорал, как резаный, от возбуждения и ринулся вон из комнаты, из квартиры, из дома, едва успев по пути прыгнуть в свои ботинки. Когда я вылетел на лестничную площадку, услышал позади отчаянный крик:
– Эй, подожди. Я с тобой.
Я не обратил на него особого внимания и ждать не стал. Перепрыгивая через четыре ступеньки, я скатился по лестнице вниз, выбежал из подъезда и быстрым шагом пошел по приснопамятной улице Бакунина.
Было, наверное, раннее утро. На улице никого – ни людей, ни машин. И поэтому, пройдя метров пятьдесят, я очень удивился, услышав сзади внезапный автомобильный взвизг, скрежет и человеческий вопль, а затем мощный рев движка и звук набираемой скорости.
Я оглянулся и в тот же миг мимо меня пронеслась черная «Волга» с затемненными стеклами и без номеров. Я смотрел ей вслед секунды две, после чего она, никуда не сворачивая, вдруг исчезла, как будто была натуральным привидением. Просто испарилась на ровном месте. Тогда я снова обернулся и увидел что-то лежащее на дороге. Издалека я не мог хорошо рассмотреть, что это такое, и подошел поближе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
