Они спустили конец лестницы в погреб, веревки лестницы развертывались с легким шуршанием. Это показывало, что стены хода отвесны, что, может быть, это даже колодец, который не имел прямого отношения к ходам подземной Москвы и возник по какой-либо другой причине… Голова археолога уже скрылась в темноте. Дротов светил ему фонарем, но вдруг снизу лестницу дернули с такой силой, что Дротов и Боб не удержали ее концы, и, сорвавшись, археолог камнем полетел в глухую черную тьму…
Глава восемнадцатая
ВНЕЗАПНОЕ РЕШЕНИЕ МИЛЛИАРДЕРА
В то же самое время в Адлоне, в великолепной гостинице, где останавливаются короли, миллиардеры и международные прохвосты и где для Фредерико Главича обтянули мебель в цвета хорватского флага, а в вестибюле подвесили гамак,- произошли события, столь же важные для судьбы метрополитена, как и работы концессионеров в Москве. Кто может угадать каприз миллиардера, проснувшегося не в духе? Кто может предусмотреть, какая новая причуда осенит голову человека, когда он потягивает шерри-коблер на веранде, сплошь заставленной живыми цветами и так густо засеянной дамскими шляпками всех стран и рас, что ловкие кельнеры должны продвигаться меж ними не иначе, как высоко поднимая бронзовые подносики, словно это знамена или фамильные драгоценности? Кто бы посмел точно определить, о чем в настоящий момент задумался этот щедро набитый синеватым жиром мешок, у которого по Атлантическому океану плавают восемь пароходов, у которого вырабатывают дензнаки тридцать фабрик в Америке, в Германии, в Далмации, у которого в правом кармане жилета чековая книжка на два с половиной миллиона, отрыжка после вчерашней рыбы, разочарование во всем и геморрой? Нет, никто не в состоянии даже предположить, о чем может задуматься такой могущественный человек! И даже сам могущественный человек не знает, о чем он задумался. Прежде всего, ему жарко. Он обтер платком взбухший желваками лоб и приказал кельнеру подставить под стол два чана со льдом. Потом он подумал: хорошо бы ущипнуть вон ту блондинку в огненных волосах, лорнирующую прыщеватого принца справа; он пальцем поманил кельнера и спросил голосом заснувшего карася:
– Что за женщина?
Кельнер, мальчишка-херувим, какие водятся только в мутной воде больших европейских гостиниц, смазал медом в самое ухо:
– Если его светлость хочет, она постучит сегодня в половине двенадцатого в покои его светлости. Кажется, она-супруга министра.
– Пошлите ее к черту вместе с министром…
Потом он понял, что ему надоела музыка. Джаз-банд, громыхавший барабаном, кастаньетами, автомобильным рожком, битыми тарелками, нечто среднее между симфонией Баха и маршем сифилитиков, умолк, как зарезанный. Конечно, все благожелательно улыбнулись маленькому капризу: не каждому же из смертных приходится распивать кофе в обществе настоящего миллиардера.
И когда наконец кабардинцы в мокасинах проплясали казачка, потому что Главичу крыть свою скуку дальше было нечем, все посетительницы нашли, что светловолосая Кэтт-очаровательная девушка, хоть и несколько простовата для такого высокого жизненного амплуа, как любовница миллиардера. В тот день ее матовый лоб украшала диадема из светлых сапфиров, а платье было так же красно, как и цвет ее румянца.
– Кэтт,- вяло, словно он подавился битым стеклом джаз-банда, сказал миллиардер,- вы не находите, что всю эту сволочь, сидящую и справа от вас и даже слева, за пятьдесят долларов можно поставить вверх ногами, как пескарей? Если вам так же скучно, как мне, и если вас может развеселить подобное зрелище, я готов вам его доставить… Вы знаете, Кэтт, сегодня я чувствую себя демократом… Я почувствовал себя демократом еще во время утренней ванны… И, право, мне хочется сделать что-нибудь очень демократическое в этом отеле для отставных принцев…
Он вынул сигару, откусил кончик и выплюнул его в сливочный пломбир.
Тогда кругом зашелестел шелковый шепот:
– Смотрите: он плюет в пломбир! Вы не видели? Это просто изумительная привычка: плевать во все, что стоит на столе. Смотрите же1 Он плюнул опять!.. Впрочем, говорят, что Карнеги… вы знаете?-тот самый, что усыновил попугая… еще остроумнее в своих причудах. Ведь Главич, в конце концов, просто "золотой осел" из Рагузы…
Джаз-банд просыпался свежим попурри на расколотых стаканах. Две пары пошли по залу в изломанном джимми, а джимми-это способ без помощи рук удержать на плечах спадающие штаны, и, когда мужчины все-таки удержали свои штаны, их разочарованно проводили аплодисментами. Нестерпимо воняло отравой дорогих духов, с лиц и подбородков сыпалась в пломбир и кофе пудра, и кто знает, была ли она примечательнее плевка ошалевшего от скуки миллиардера? До ужина, когда отель приступал к "настоящему делу", когда по коридорам его, с видом министров, спешащих на доклад, сновали кельнеры, а метрдотели, с достоинством придворных советников, наклонялись к тем же столикам, но успевшим принять деловой вид, к тем же людям, но во фраках и смокингах, к тем же дамам, но раздевшимся теперь на три четверти,-оставалось еще два часа. Самое никчемушнее в большом европейском городе время. В окна свисает не то закат, не то просто выжатый лимон. Фонари только пробуют свою силу. Глаза женщин еще не горят теми завлекающими огнями вечера, когда оживают даже дряхлеющие миллиардеры и собственная жена начинает казаться интересной женщиной.
Фредерикo Главич зевком едва не разорвал рот.
Он, приказав принести оранжаду, сказал:
– Кэтт, моя маленькая крошка, вам, должно быть, необычайно скучно с таким больным и старым человеком, как я. Вы были в Испании, в Италии, в Германии, но сумели сохранить в себе некоторую прелесть дыры, которую представляет собой ваша и отчасти моя родина. Моя-я говорю только потому, что имел неосторожность в ней родиться. Но мы, миллиардеры, как великие полководцы и великие мыслители, не принадлежим только одному народу, если даже имеем паспорт с его гербом. Я нахожу, что "негодяй" был прав в вопросах о вечности. Я не признаю простейшего способа удержаться в памяти человечества, притом такой способ испортил бы вашу чудесную фигуру. Вот почему я затеял историю с подземными богатствами и книгами московских царей, которых все равно нам с вами не прочитать. Это не только прихоть, Кэтт, как может это показаться дураку, которому не под силу тяжесть даже одного миллиона!
Закончив это любопытное предисловие, Главич сделал неожиданный вывод:
– Завтра мы улетаем с вами в Москву!
Глава девятнадцатая
МИЛЛИАРДЕР ФРЕДЕРИКО ГЛАВИЧ ЛЕТИТ В МОСКВУ
На аэродроме Темпельгофа, откуда ежедневно отлетают аэропланы и в Вену, и в Кенигсберг, и в Лондон, и в Дрезден, готовили к отлету в Москву новенький сероватый "юнкерс". Миллиардер боялся сквозняков, поэтому всю внутренность кабины выстлали шкурами молодых леопардов. Было зябкое безразличное берлинское утро. Механики, осматривая самолет, переругивались голодными голосами. Из предместий на велосипедах тянулись в город переписчицы на машинках, маляры с кистями за спинами, свинцоволицые наборщики и продавцы пива в вокзалах подземной дороги. В домах, обставивших аэродром серым взводом одинаковых чемоданов, растворялись утренние окна, и в них заботливые хозяйки, торопясь не пропустить положенный час, словно по команде, выставили перины, бецуги и ковры, что можно было делать только с шести до восьми по субботам, а была как раз суббота.
– Вы слышали, герр Шмидт?-сказал молоденький моторист другому.-Он нанял целый аэроплан прямо в Москву!
– Миллиарды! – почтительно отвечал тот.
– Но у нас с вами тоже миллиарды…
– На два наших миллиарда дают только один фунт маргарина…
– Мне рассказывали, что миллиардер купил сто кило наших немецких миллиардов, чтобы оклеить ими комнаты в своей вилле где-то на юге…
Фредерико Главич прибыл на аэродром к девяти. Его сопровождали Кэтт и летчик, которого миллиардер пригласил к традиционному утреннему петуху. Явились также оба патера, когда-то кропившие народ у Адлона. Фредерико их не приглашал, они пришли сами, на всякий случай. Провожать миллиардера прибыли, по меньшей мере, десять автомобилей. Даже те два человека, что вчера танцевали джимми, и прыщеватый принц, сидевший с дамой, которую миллиардеру захотелось ущипнуть, и сама дама, беженка из Кельна, сочли своим долгом выразить сочувствие миллиардеру, отправляющемуся в Москву.
– И вы не боитесь живых большевиков?-спросила дама, слегка склоняя вперед шляпу, отчего ее глаза всегда начинали казаться глубокими, как Рейн.
– Это очень рискованное путешествие…-осторожно согласился патер.-Когда я был в Африке у кафров…
– Вы знаете, вчера я читал в "Берлинер Тагеблатт" о том, что большевики зажарили представителя Ара, который имел неосторожность удалиться из своего отряда, и даже съели его живьем…
