— Я и не надеялся, — отозвался Иеронимус просто. Повернулся к Арделио, махнул ему рукой: мол, все в порядке, можно ехать дальше. Арделио причмокнул губами, тронул поводья.
Дитер посторонился, пропуская мимо себя караван.
Прогрохотала телега, с каменным лицом проехал мимо Арделио. Прошел Ремедий и рядом с ним Мартин, оба бледные. Опустив голову, просеменил Валентин. Погруженные в бесконечную беседу, минули монаха и дьявола Варфоломей и Михаэль. Воинственно протопали блаженные братья Верекундий и Витвемахер. Опираясь на руку Бальтазара Фихтеле, проковылял Шальк, все еще слабый после ранения.
— Я ведь только поговорить, — пробурчал Дитер. Он был по-настоящему обижен.
Иеронимус подошел к нему вплотную и сказал:
— Пшел вон. Живо.
Как побитая собака, побрел Дитер вниз с горы. И никто не посмотрел ему вслед.
Вышли к Разрушенным горам. Старые горы, поросшие лесом. Смотреть от Раменсбурга, с плоского берега Оттербаха, — невысокими кажутся. А подниматься к перевалу тяжело, особенно по распутице.
С каждым днем ощутимо холодало. Слишком быстро отступала в этом году осень.
Однажды утром Балатро разбудил Иеронимуса еще до света. Иеронимус сразу проснулся, сел, кутаясь в плащ. Комедиант, едва различимый в утренних сумерках, приложил палец к губам, поманил за собой. Они отошли от лагеря. Иней похрустывал на опавших листьях у них под ногами.
За месяц путешествия Мракобес заметно сдал. Балатро не знал, сколько ему лет. Сорок, пятьдесят? Спрашивать не решался, а догадаться не мог. Иеронимус выглядел усталым.
В полумиле стояла комедиантская телега, готовая к отбытию. Лошадь запряжена, Арделио держит в руках поводья, на Иеронимуса не смотрит, отворачивается.
— Мы уходим, — сказал Балатро. — Арделио, Клотильда и я.
Иеронимус молчал.
— Проклятье, святоша, — сказал Балатро, уже не чинясь. — Ты затащил нас в эти проклятые горы. Там, внизу, мы боялись тебя. Здесь — чего бояться? Все позади, впереди только смерть. И в Страсбург нам не дойти, покуда ты с нами.
Иеронимус удивился. И скрывать не стал.
— Почему? Разве не ты сам выбирал дорогу?
— Дорогу-то выбирал я, — медленно проговорил Балатро, — но, похоже, она повернула не туда, куда хотелось. Завтра нам всем перережут глотки. Тебе-то что, ты и варфоломеевы разбойники — все вы попадете в рай. Ну а комедиантам надеяться не на что. Вся наша жизнь — здесь, на земле. Так что мы уходим.
— Перережут глотки? Кто?
— Ты, святой отец, действительно блаженный? — разозлился Балатро. Невозмутимый вид Иеронимуса выводил его из себя. — Там, на горе, замок.
И показал рукой — где.
Еще вчера никто из них ничего не видел, никакого замка. Но теперь, прищурившись, Иеронимус разглядел высоко на вершине укрепленные стены, высокие башни.
Иеронимус покачал головой:
— Сколько жил в этих местах, никогда не слышал о таком.
Балатро сдвинул брови.
— Я тоже. Ох как мне это не нравится. Сегодня же спускаемся с гор. Арделио приметил уже дозоры. Не знаю, кто засел в этом вороньем гнезде, но ничего хорошего ждать не приходится. Жуть здесь творится какая-то. Мы — простые актеры. Для чего живем? Делаем бесполезное дело для радости других. А здешние ужасы не для нас.
Иеронимус помолчал еще немного. Потом тихо спросил:
— Зачем ты позвал меня?
— У тебя с собой деньги, — прямо сказал Балатро.
— Да, — сразу отозвался Иеронимус.
— Много?
— Гульденов семьдесят или около того.
— Отдай.
Иеронимус снял с пояса кошелек, отдал комедианту. Балатро взял, развязал, сунулся, поворошил монеты.
— Ладно, — только и проворчал он.
И напрягся, глядя куда-то за плечо Иеронимуса.
Мракобес обернулся. Тень рослого мужчины. Ремедий. И в руках аркебуза.
Балатро оттолкнул от себя Иеронимуса, шагнул навстречу Ремедию. И Клотильда, выскочив из телеги, бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее мельничным жерновом — увесистая все-таки девица. Растерявшись, Ремедий смотрел в ее сумасшедшие глаза. А женщина прошептала в самое его ухо:
— «Любовь» бьют только «Любовью», монашек.
Балатро повернулся к Иеронимусу.
— Отпусти его с нами.
— Я никого не держу, — возразил Иеронимус.
— Отпусти, мать твою, — зарычал Балатро. Бледное рябое лицо комедианта пошло красными пятнами.
И Иеронимус сказал:
— Ремедий, уходи с ними.
Балатро забрался на телегу, устроился рядом с Арделио. Клотильда сняла руки с шеи Ремедия, пошла за своими товарищами. Гордо шла, танцующим шагом, будто готовилась запеть перед толпой.
Телега скрипнула, дернулась, тронулась с места.
Иеронимус кивнул Ремедию.
— Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.
Ремедий все еще мешкал.
— Идти за ними?
Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.
А Иеронимус молчал.
Ремедий переступил с ноги на ногу.
— Так мне что… за ними? — снова спросил он.
— Идти куда-то — по-твоему, значит обязательно за кем-то? — спросил его Иеронимус.
Очень тихо спросил.
Путаясь в одежде, Ремедий пошел вниз по лесной дороге. Несколько раз спотыкался, оборачивался, но Иеронимус больше не смотрел на него.
И с тем ушел солдат.
Дозор дал о себе знать к полудню. Неприятная это была встреча. Из-за деревьев бесшумно выступили солдаты. Как на подбор, все рослые, с красивыми сумрачными лицами. И вроде бы немного их было, а казалось, что лес полон ими.
И они не проронили ни слова. Просто показались из леса. Безмолвные, грозные. Их темные глаза смотрели на путников неподвижным, ничего не выражающим взглядом.
Под этим взглядом вдруг съежился, сжался и заверещал невразумительное Варфоломей. Румянец залил его бледное, тонкое лицо.
Бурно зарыдал Михаэль Клостерле — в голос, не стыдясь.
А Витвемахер побледнел и пал на колени.
Стоя рядом, сказал Валентин:
— Можно было бы перечесть все кости мои, а они СМОТРЯТ И ДЕЛАЮТ ИЗ МЕНЯ ЗРЕЛИЩЕ…
При этих словах блаженный Верекундий рванул на тощей груди ветхие одежды, выставив напоказ все свои кости.
А дозорные стояли и смотрели.
Иеронимус поднял голову и встретился глазами с одним из солдат. И вдруг увидел, что в этих бесконечных глазах таится вовсе не безразличие.
Любопытство. И грусть.
— Да будет воля Твоя, — сказал Иеронимус.
Торопя пленных тупыми концами копий, стражи гнали их через лес. Замок, невидный вчера и едва различимый сегодня на рассвете, вдруг приблизился, увеличился в размерах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
