Элени подошла к причалу. Люди по-прежнему молчали. Заплакал какой-то ребенок, но мать поскорее заставила его замолчать. Чувствовалось, что достаточно одного фальшивого выплеска эмоций – и сдержанность покинет провожающих, а тогда вся торжественность момента будет непоправимо испорчена. Элени остановилась на причале и обернулась, чтобы окинуть всех последним взглядом. С этого места ее дом не было видно, но она знала, что ставни сейчас закрыты и ее дочери плачут в полутьме комнат.
Внезапно послышался крик. Это были громкие, душераздирающие рыдания женщины, и ее горе было настолько же безудержным, насколько полным было самообладание Элени. Элени на мгновение застыла. Да, эти звуки были эхом ее эмоционального состояния, точным внешним выражением того, что происходило в ее душе, но она знала, что рыдания звучат только в ее сердце. Все как по команде перевели взгляды с Элени в дальний угол площади, где рядом с привязанным к дереву мулом стояли мужчина и женщина. Здесь же был мальчик, которого почти не было видно в материнских объятиях. Ростом мальчишка едва доходил женщине до груди. Она стояла, склонившись и охватив его руками, словно не собиралась никуда отпускать.
– Сынок! – всхлипывала она. – Милый мой, дорогой мой мальчик!
Стоявший рядом мужчина повторял:
– Катерина, Димитрию пора. У нас нет выбора – лодка ждет.
Он осторожно оторвал руки женщины от мальчика. Катерина в последний раз выговорила имя сына, тихо, неразборчиво:
– Димитрий…
Но мальчик так и не оторвал взгляда от пыли, покрывающей землю.
– Пойдем, Димитрий, – твердо произнес мужчина, и мальчик повиновался.
Он по-прежнему не отводил взгляда от поношенных кожаных сапог отца и старался ступать точно по следам, которые тот оставлял в пыли. Он делал это машинально – в эту игру они играли сотни раз. Обычно отец Димитрия двигался размашистыми шагами, и мальчик вынужден был совершать все более длинные прыжки, пока наконец не падал на землю, задыхаясь от смеха. Однако на этот раз мужчина шел медленно и неуверенно, и Димитрию было несложно следовать за ним. Его отец снял ношу с мула с печальной мордой и поднял небольшой ящик с вещами мальчика себе на плечо – то самое плечо, на котором он столько раз носил сына. Путь сквозь толпу к краю пристани, который им предстояло пройти, казался обоим очень длинным.
Прощание отца с сыном было кратким, почти мужским. Уловив неловкость, Элени сердечно приветствовала Димитрия, подумав, что отныне основной ее задачей станет забота о мальчике.
– Пойдем! – бодро сказала она. – Скоро мы увидим наш новый дом.
Взяв мальчишку за руку, она помогла ему сесть в лодку – как будто они отправлялись в захватывающее путешествие, а в ящиках лежало все необходимое для веселого завтрака на природе.
Люди все так же молча следили за происходящим. Никто не знал, что следует делать или говорить в такую минуту – махать ли руками вслед, произносить ли слова прощания? Многие побледнели, у всех было тяжело на сердце. Кое-кто испытывал к мальчику смешанные чувства, обвиняя его в случившемся с Элени. Другие дети тоже могли заразиться от Димитрия, и это беспокоило родителей. Но сейчас люди, собравшиеся на площади, испытывали лишь жалость к несчастным, которым приходилось навсегда расстаться с родными.
Гиоргис оттолкнул лодку от причала, и весла начали обычную битву с течением. Казалось, само море не хочет, чтобы они уезжали. Некоторое время толпа еще наблюдала за происходящим, но вскоре людей в лодке стало плохо видно, и все начали расходиться.
Последними с площади ушли женщина примерно одного с Элени возраста и ее дочь. Женщину звали Савина Ангелопулос, она была подругой детства Элени, а девочка, Фотини, – лучшей подругой Марии, младшей дочери Элени. Платок на голове Савины прикрывал ее густые волосы, подчеркивая большие добрые глаза. Рождение детей плохо сказалось на ее внешности: она сильно раздалась в бедрах. Фотини же, наоборот, была худенькой, как побег оливкового дерева, но зато унаследовала от матери замечательно красивые глаза. Когда лодка почти растворилась в дымке моря, мать и дочь повернулись и быстро пошли через площадь. Они шли к дому с выгоревшей зеленой дверью – той самой, из которой недавно вышла Элени. Ставни были опущены, но входную дверь никто не запирал, и Савина с Фотини вошли. Спустя несколько секунд Савина уже прижимала девочек к себе – дарила то, чего больше не могла дать им собственная мать.
Когда лодка приблизилась к острову, Элени крепче сжала руку Димитрия. Ее радовало хотя бы то, что бедняжка не останется в незнакомом месте совсем один – грустной иронии, которая заключалась во всем этом, она пока не осознавала. Женщина сказала себе, что будет учить мальчика и заботиться о нем, словно о родном сыне, – словом, сделает все, чтобы болезнь как можно меньше сказалась на его жизни.
Они уже подплыли к острову достаточно близко, чтобы видеть, что на причале под стенами крепости стоят какие-то люди. Видимо, их встречали, иначе зачем было выходить на берег? Вряд ли они собирались покинуть остров.
Гиоргис мастерски подвел лодку к причалу и помог жене и Димитрию сойти на берег. Он поймал себя на мысли, что невольно пытается избежать прикосновения к коже мальчика: помогая Димитрию выбраться на берег, он взял его за локоть, а не за руку. После этого мужчина тщательно привязал лодку и приступил к разгрузке немудреного скарба, стараясь не думать о том, что ему придется оставить на острове жену. Вскоре оба деревянных ящика – маленький с вещами Димитрия и побольше, принадлежащий Элени, – стояли на причале.
Они были на Спиналонге. И Элени, и мальчику казалось, что они пересекли огромный океан и их прошлая жизнь осталась далеко позади.
Не успела Элени как следует осмотреться, а Гиоргис уже отчалил. Они еще ночью договорились, что не будут затягивать прощание, и оба сдержали слово. Повернувшись, Элени увидела, что муж успел отплыть от берега на сотню метров. Его голова была понуро опущена, лицо почти полностью скрыто полями шляпы, и женщина могла видеть лишь потемневшее дерево лодки.
Глава четвертая
Группа людей, которых Элени заметила с моря, приблизилась к ним. Димитрий по-прежнему молчал, глядя себе под ноги. Элени протянула руку пожилому мужчине, который вышел вперед, приветствуя их. Этим жестом она словно давала понять, что приняла Спиналонгу в качестве своего нового дома. Рука старика была скрючена, как посох чабана, и обезображена проказой настолько сильно, что почти не повиновалась хозяину, так что Элени пришлось приблизиться к мужчине еще на шаг. Но его улыбка была достаточно красноречивой. Элени ответила на нее вежливым «Каминера», Димитрий не сказал ничего – как молчал он и следующие несколько дней.
На Спиналонге существовал обычай: по прибытии новых членов колонии устраивать нечто вроде маленькой приветственной церемонии. Элени и Димитрия встретили так, словно они прибыли в землю обетованную после далекого, полного опасностей путешествия. В некоторых случаях это так и было, ведь остров предлагал приют людям, которые долго пребывали на положении изгнанников. Часть больных приезжали сюда после нескольких месяцев или даже лет жалкого существования на задворках общества, когда они жили в трущобах и питались чем придется. Для этих жертв болезни Спиналонга действительно была землей обетованной – пусть даже положение изгоев общества сильно тяготило их.
Человека, который первым приветствовал их, звали Петрос Контомарис. Он был на острове чем-то вроде вождя, вернее, президента. Две сотни обитателей Спиналонги каждый год избирали главу колонии вместе с группой старейшин: на острове царили демократические порядки, а ежегодные выборы давали недовольным возможность быстро сменить руководство. В обязанности Контомариса входила встреча новоприбывших, и покидать стены крепости разрешалось только ему и еще нескольким людям, облеченным доверием местных обитателей.
Держась за руки, Элени с Димитрием прошли за Петросом Контомарисом по туннелю. Поскольку Гиоргис постоянно бывал на Спиналонге, Элени знала об острове больше, чем многие другие критяне, но даже ее поразило зрелище, открывшееся перед глазами. Узкая улочка, лежащая перед ними, была запружена людьми. Все это очень напоминало рынок в Плаке: туда-сюда сновали люди с корзинами каких-то товаров. Из церкви вышел священник, вдоль по улице верхом на усталых ослах медленно двигались две старушки. Многие люди поворачивались, чтобы рассмотреть новоприбывших, кое-кто приветствовал их жестом или кивком головы. Элени огляделась. Ей очень не хотелось показаться невежливой, но сдержать любопытство она была не в состоянии. Рассказы, которые ей доводилось слышать, оказались правдой: большинство прокаженных выглядели так же, как она, – никаких пятен на их коже не было видно.
