– Хорошо, – ответила она своему невидимому помощнику. – Скажите делегату Орозко, что я буду через пять минут.
Она снова обратилась к Ли.
– Извините, майор. Я – вся в делах, как обычно. Ассамблея голосует за военные ассигнования, но там еще нужно кое-что доработать. – И улыбнулась. – Вы, наверно, догадались, майор, что у меня для вас небольшое задание.
Ли попыталась заставить свое онемевшее лицо принять выражение вежливого ожидания. Ей приходилось выполнять для Нгуен дела гораздо серьезнее «небольшого задания». Все, что поручала генерал, было сопряжено с риском и требовало личной преданности, подразумевающей гибкое отношение к правилам или даже их полное нарушение. Но благодарности ее были очень щедрыми. И она хорошо помнила добро, но никогда не забывала ошибки.
Следующие слова Нгуен были так же неожиданны, как и неприятны:
– Вы с Мира Компсона, майор?
– Да, – ответила Ли, почувствовав себя неуютно в кресле.
«Матерь Божья, только не на Мир Компсона. Куда угодно, только не туда».
– И вы ни разу не были дома со дня зачисления на службу?
Ли не ответила. Сказанное вовсе не было вопросом: Нгуен имела допуск на просмотр ее психофайлов и через пять минут могла узнать столько же о ее личной жизни, сколько помнила сама Ли. Даже гораздо больше, если казарменные пересуды о вытягивании памяти были правдой.
– А почему? – спросила Нгуен.
Ли начала было отвечать, но поперхнулась.
– Это не то место, которое можно считать домом.
– Не то место, которое можно считать домом, – повторила Нгуен, и в ее устах слова прозвучали как загадка. – А теперь скажите мне, что вы собирались сказать сначала, но передумали.
Ли помедлила с ответом. У нее высохли губы, желание облизнуть их было таким же сильным, как желание расчесывать болячку.
– Я хотела сказать, что, уезжая оттуда, поклялась: лучше умру, чем вернусь обратно.
– Я надеюсь, что вы изменили свое мнение, поскольку через четыре часа ваш корабль причалит к орбитальной станции АМК Мира Компсона.
Нгуен дотянулась до серебряного подноса, на котором стояли графин воды со льдом и два хрустальных стакана. Она налила воды в стакан и подала его Ли. Ли поднесла его к губам, услышав, как кусочки льда позвякивают о хрусталь.
Вода была хороша, но линию с Альбы в целях безопасности так защищали, что высоконагруженные сенсорные данные можно было передавать по ней прерывистыми импульсами. Она сделала маленький глоток, ничего не почувствовала, затем через полсекунды во рту появилась холодная до ломоты в висках вкусовая вспышка. Ли встряхнула головой и поставила стакан.
– Это не там, где вы ожидали проснуться? – спросила Нгуен.
– Я ожидала проснуться на Альбе. Мне нужно на Альбу. Мне требуется продолжить восстановление, начатое в полевом госпитале…
– Альба была бы сейчас неподходящим местом для вас, – прервала ее Нгуен, стараясь быть вежливой.
Она уловила смущенный взгляд Ли и подняла одну из своих безупречно ухоженных бровей.
– Вы ознакомились с докладом комиссии по надзору?
– Пока нет. Я…
– Они уже отправили его выше.
– Выше кому?
– Хотите, я перечислю вам все, о чем в нем говорится, майор? Потеря личного состава в условиях, предполагающих неправильное поведение командира. Использование летальных средств в отношении гражданских лиц. Использование оружия, не разрешенного к применению. Где, по-вашему, вы находились, когда устроили все это? На Гилеаде?
– Они хотят меня под трибунал? – спросила Ли, пытаясь сосредоточиться на мысли.
– Не совсем.
«Не совсем». «Не совсем» означало, что в управлении секретных операций не хотят преждевременно устраивать шум по поводу операции на Метце, что они планируют проверить каждый факт, выслушать все мнения и собрать все свидетельства, прежде чем придать делу огласку. И если Ли не оправдают, никто не будет волноваться.
– Когда я буду давать показания?
– Вы уже дали. Мы загрузили данные с Метца и открыли резервные файлы для адвокатской службы. Вы можете, если хотите, внести изменения в ваше экстраполированное свидетельство. Но я сомневаюсь, что вам захочется это делать. Ваш поверенный хорошо поработал.
– Хорошо, – сказала Ли.
Ей стало противно от мысли, что с ее файлами обошлись подобным образом. Хотя резервные файлы именно для этого и предназначались. Они создавались в кэш-памяти, совместимой с «оракулами» в архивах штаба Космической пехоты, обновлялись и редактировались в ожидании момента, когда могли понадобиться медтехам. И они совсем не предназначались для использования в качестве свидетельств, способных положить конец вашей карьере, при рассмотрении дел военного трибунала.
– Комиссия еще не приняла окончательного решения, – сказала Нгуен. – Было бы благоразумно дать этому делу немного остынуть. И когда на Мире Компсона возникла эта… ситуация, мы подумали, что вы – самая подходящая кандидатура.
– То есть вы убедили их, что я – подходящая кандидатура.
Нгуен улыбнулась, но эта улыбка не изменила холодного выражения ее глаз.
– Вы получали какую-нибудь спин-информацию с момента размораживания?
Ли отрицательно помотала головой.
– Десять дней назад на одной из шахт месторождения «Анаконда» произошел пожар. Директор шахты – я забыла, как его зовут, но вам нужно поговорить с ним сразу по прибытии – взял ситуацию под контроль. Но при взрыве, предшествовавшем пожару, мы потеряли начальника службы безопасности станции, и нам срочно нужен кто-то, способный руководить расследованием и помочь людям из АМК возобновить производство.
Нгуен замолчала, а Ли сдерживалась, чтобы во время наступившей паузы не задать вопросы, ответы на которые очень интересовали ее: какое отношение она имеет ко всему этому и зачем Нгуен транспортировала ее на половину расстояния до территории Синдиката, чтобы расследовать происшествие на шахте, с которым справилась бы Комиссия по безопасности горных работ Объединенных Наций?
– Все, что я сказала, – это всего лишь прикрытие для широкой публики, – продолжила Нгуен. – Никто еще не знает, что при пожаре погибла Ханна Шарифи.
Ли постаралась скрыть чувство вины и страха, пронзившее ее при звуках этого имени. Нгуен не знала и не могла знать, что для Ли значила Шарифи. Это была тайна. И чтобы сохранить эту тайну, она потратила полжизни. И была уверена, что это удалось.
Почти уверена.
Ханна Шарифи являлась самым знаменитым физиком-теоретиком в пространстве, подконтрольном Объединенным Нациям. Ее формулы сделали возможным квантовое перемещение, основанное на принципах Бозе-Эйнштейна. Ее открытия перевернули всю общественную структуру Объединенных Наций, и вряд ли можно было назвать какую-либо технологию, которая не была бы связана с теорией когерентности. Но все созданное Шарифи было всего лишь частью легенды о ней. Ко всему прочему она была самой известной генетической конструкцией в пространстве Объединенных Наций. Весть о ее смерти всколыхнула бы все потокопространство. А малейший скандал вызывал бы новый всплеск дебатов о клонах среди военных, об обязательной регистрации генетических конструкций, обо всем, что вообще было связано с генетикой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
