– Предложение принимается, – улыбнулась Ева. – Теперь мы можем не опасаться, что будем выглядеть белыми воронами на фоне остальных участников экспедиции.
Они подозвали официанта и сделали новый заказ.
Через несколько минут их стол был уставлен всевозможными блюдами.
Ева заказала салат, овощное рагу, рыбу, запеченную на гриле, и кофе. Левин взял суп-пюре из шампиньонов, телятину с отварным картофелем и чай. Еда, подаваемая в ресторане, оказалась очень вкусной. Ко всем блюдам полагался неизменный соус из сыра, томата и острого чилийского перца. Ева с удовольствием сдабривала им все блюда, наслаждаясь непривычным вкусом мексиканской кухни. Левин, наоборот, отодвинул судочек с соусом от себя подальше и даже не стал его пробовать.
– Вам не по душе мексиканская кухня? – поинтересовалась Ева, с аппетитом уплетая салат.
– Я не привередлив в еде, но все острое, пряное меня смущает.
– И в людях тоже? – спросила Ева, добавляя очередную порцию соуса к рыбе.
– Пожалуй, – немного подумав, ответил Левин.
– Тогда вам надо быть осторожней с Доменос, – заметила Ева. – Мне кажется, она из той породы красавиц, у которых всегда наготове кинжал как оружие поражения мужчин.
– Она жена Спенсера, поэтому надеюсь, что ее оружие не массового поражения, – улыбнулся Левин.
– А вы заметили, какими взглядами они обмениваются с Готье? – спросила Ева.
– Даже такой слепец, как я, это увидел. – Левин отрезал ножом тонкий кусочек телятины и с удовольствием отправил его в рот.
– Как вы думаете, Спенсер тоже это видит?
– Понятия не имею. – Левин пожал плечами. – Во всяком случае, внешне он невозмутим. Но насколько я знаю Спенсера, он мало замечает что-либо вокруг себя. Спенсер очень увлеченный человек и видит только то, что касается непосредственно археологии.
– Хорошо бы, если бы это так и было, – задумчиво протянула Ева.
– Почему? – не понял ее логики Левин.
– Потому что любая геометрическая фигура, будь то квадрат или треугольник, заключает в себе конфликт. А конфликт в такой экспедиции, как наша, дело опасное.
– Нас пятеро, значит, максимум, во что мы можем втянуться, – это в квадрат, – быстро подсчитал Левин.
– Это если кто-то из нас двоих подключится к их треугольнику. Лично я не собираюсь этого делать. Вот разве только вы? – В глазах Евы заплясали чертики. Левин отчего-то смутился и уткнулся в свою тарелку.
– Предлагаю держаться вместе, – не поднимая глаз на Еву, скомканно проговорил он.
– Это очень разумно. Ничего не имею против, – улыбнулась Ева.
– У меня возникло предложение – скрепить наш уговор совместной прогулкой по городу сразу после ужина, – предложил Левин.
– С удовольствием, – обрадовалась Ева, – вы мне покажете свой Мехико. Ведь вы бывали в нем часто?
– Когда-то я жил здесь, но это было давно. Но мне кажется, я отлично помню этот город.
– Тогда вперед. – Ева вскочила со стула. – Мне просто не терпится посмотреть ваш Мехико.
– Чтобы показать вам мой Мехико, не хватит и дня, а нам завтра рано вставать. – Левин благоразумно напомнил своей спутнице о предстоящем отъезде. – Предлагаю просто небольшую прогулку.
– Ерунда, хочу в ваш Мехико, – капризно протянула Ева.
– Не смею возражать. – Левин жестом подозвал официанта.
Они расплатились за ужин и вышли на улицу.
9
Томи открыла глаза, и в то же мгновение яркий солнечный свет хлынул ей в лицо. Она сомкнула веки. Через прикрытые ресницы по ее смуглому лицу скатилась слеза. Томи сцепила зубы, чтобы не разрыдаться в голос, но сиделка, сидящая рядом с ее постелью, заметила, что Томи проснулась. Женщина быстро встала и скрылась за дверью. Через минуту она уже вернулась, прижимая к груди небольшой сверток. Томи рванулась с постели, намереваясь встать. Но женщина опередила ее.
– Лежи, милая, ты еще очень слаба, и тебе нельзя вставать. На вот, покорми-ка лучше его. А то он голодный. – Женщина бережно положила Томи на кровать маленький сверточек.
Томи схватила его и откинула покрывало.
– Сын! Мой сын! – Она жадно вглядывалась в его крохотное личико и никак не могла насмотреться. Вдруг губы ее задрожали, лицо сморщилось в страдальческой гримасе, и из глаз хлынули слезы.
– Прости меня, мой сыночек, – шептала Томи сквозь слезы, – прости, что не уберегла твоего брата. Ведь вас было двое, но твой маленький братик умер. Он никогда не сможет увидеть этот прекрасный мир. Прости, мой мальчик, свою мать за это.
– Ну, вот еще, что за слезы, – недовольно заворчала сиделка, – хватит убиваться-то. Бога благодарить надо, что хоть одного ребенка оставил. И скажи спасибо доктору, если бы не он, еще не известно, была бы ты сама жива. Оставила бы сына сиротой. Так что радоваться надо, а не рыдать.
Слова сиделки возымели свое действие, Томи вытерла слезы, и, как оказалось, вовремя. Дверь распахнулась, и на пороге возник Диего. Сиделка тут же выскользнула за дверь, оставив их вдвоем.
Диего стремительно приблизился к Томи и в нерешительности остановился около нее. Ему так хотелось сжать ее и своего новорожденного сына в объятиях, но он не осмелился. От его взгляда не укрылась боль, затаившаяся в глазах жены. Диего опустился перед Томи на колени и робко заглянул в лицо сына. Томи протянула ему ребенка, Диего неловко принял крошечный сверточек и стал с жадностью всматриваться в его черты.
– Настоящий испанец! – удовлетворенно воскликнул он.
– Настоящий воин, достойный сын моего народа. – Томи выхватила ребенка из рук Диего и прижала к своей груди.
Диего не стал возражать. Он понимал Томи. Она родила двойню, и один ребенок умер при родах. Она тяжело переживает смерть их сына, и ей сейчас лучше не возражать. Но настанет день, и он докажет ей, что их первенец достойный сын не ее, а его народа.
Диего поднялся с колен. Его рука скользнула под плащ. Он пошарил в складках своего походного костюма и извлек оттуда небольшой сверток.
– Это тебе, подарок за сына. – Диего протянул сверток Томи.
Она приняла сверток и развернула его. На ее ладони сверкало редкой красоты ожерелье. Томи узнала его. Это ожерелье принадлежало дочери императора Монтесумы. Томи видела его на ее шее, когда была еще девочкой. Они приезжали с отцом в столицу ацтеков Теночтитлан на празднество в честь бога Уицилопочтли.
Теночтитлан поразил Томи богатыми кварталами, застроенными зданиями, сложенными из красного кирпича, площадями, великолепными дворцами и храмами. В их небольшом городке, скромно приютившемся между гор, не было ничего подобного. Но самое большое впечатление на нее произвела главная пирамида столицы ацтеков, располагавшаяся на большой торговой площади города, или тьянкес. К вершине этой гигантской пирамиды с четырех сторон света вели четыре каменные лестницы. Ступени этих лестниц были завалены человеческими черепами, а на самой вершине пирамиды стоял величественный храм с высеченными на всех стенах изображениями извивающихся змей. На то, что происходило на жертвенном алтаре храма, Томи старалась не смотреть. Вид жертв и льющейся рекой человеческой крови не привлекал ее внимания. Ей было достаточно слышать предсмертные вопли обреченных на смерть. Она смотрела совсем в другую сторону. Ее взор был прикован к семье императора Монтесумы, которая пришла на этот праздник смерти, по обычаю сопровождающийся песнями, цветами и танцами. Монтесума был в окружении знатных мужчин и женщин. Среди них была его дочь. Томи жадно впилась глазами в принцессу и с любопытством провинциалки рассматривала ее во все глаза. Дочь Монтесумы была почти ровесница Томи, пожалуй, всего на несколько лет старше. На вид ей было не больше шестнадцати лет. Девушка была необычайно красива и облачена в дорогую одежду, украшенную драгоценными камнями. Но больше всего сразило Томи ожерелье, украшавшее тонкую шейку принцессы. Оно было очень массивным. Казалось, оно вот-вот переломит нежную шею принцессы. В самом центре ожерелья выделялся огромный рубин, который больше напоминал каплю крови, а не драгоценный камень. Ожерелье плотно охватывало шею и плечи девушки. Складывалось впечатление, что на принцессе надето не ожерелье, а воротник, богато украшенный драгоценными камнями. Этот воротник-ожерелье ослепительно сверкал и переливался на солнце, и Томи казалось, что само светило сошло с неба и примостилось на секунду на плечах у принцессы…
У Томи закружилась голова, ей казалось, что она перенеслась в пору своего детства, в тот далекий день, когда она имела счастье любоваться этим ожерельем на плечах принцессы.
– Ну, как тебе мой подарок? – Диего не выдержал продолжительного молчания Томи. Он ожидал от нее совсем другой реакции. Всего, чего угодно: бурной радости, изумления, восторга, но никак не молчания. Томи в очередной раз поставила его в тупик.
