Жители деревни тоже ели цыплят, но только на свадьбах и похоронах. Все остальное время они питались выращенными ими же самими овощами на участках площадью по четверть акра на одну семью. Участки эти обрабатывались столь же тщательно, как обрабатывает искусный ювелир грани бриллианта. На выращивание одного качана капусты затрачивалось до ста рабочих часов за те девяносто дней, что проходили от посева до созревания, и эти часы затрачивали бабка, дед, сын, дочь, старший внук и так далее вплоть до самого последнего малыша. Теоретически, вся семья должна была бы умереть с голода, ибо один качан капусты не запасал энергию, эквивалентную ста часам трудозатрат. Тем не менее, почему-то этого не происходило, а люди просто оставались худыми, приветливыми, работящими и плодовитыми.
Согласно императорскому указу говорили они все по-английски. Причиной этого, скорее всего, было лишь то, что они были простой недостойны того, чтобы объясняться по-японски, так же, как и рисовать на стенах своих домов императорские хризантемы, а оставлять им их прежние родные языки и диалекты было неблагоразумно исходя из политических соображений.
Жители деревни представляли из себя смесь китайцев, индусов, дравидов, и, к удивлению Ройланда, японцев низших каст и японцев-отверженных. Ранее ему было бы даже невдомек, что такое бывает. Согласно деревенскому преданию некий господин по имени Угецу, разумеется, самурай, когда-то давным-давно, сказал, указывая на пьяную гурьбу в одной из гонконгских тюрем: «Я забираю эту партию», — и эта «партия» и стала предками жителей деревни, которые были вывезены в Америку по дешевке в качестве балласта и поселены вдоль «канала», получив распоряжение выращивать положенную им квоту редиски. Место это во всяком случае называлось деревней Угецу, и, если и некоторые из потомков были трезвенниками, то другие, подобно Ли По, придали яркий колорит легенде в отношении первопричины переселения их предков в Калифорнию.
Через неделю он перестал притворяться, что страдает болезнью Хоузена, и смог смыть грязь со своего лица. От него только требовалось не попадаться на глаза японцам из высших каст, и, в особенности, самураям. Но в этом не было ничего необычного. Не попадаться на глаза самураям было весьма благоразумно со стороны кого угодно.
В деревне этой Ройланд вскоре обнаружил, что не были настоящими, на всю жизнь, ни его первая любовь, ни первая религия, которую он исповедовал.
Он обустроился, привык к неспешному ритму жизни, свойственному уроженцам Востока, их повторяющимся непрестанным трудам. Его уже совсем не удивляло то, что он запросто может пересчитать все свои ребра. Когда он съедал миску искусно приготовленных овощей, то ощущал достаточную сытость. Он был сыт настолько, что мог еще один день не торопясь ковыряться в поле. Было даже по-своему приятно обрабатывать тучную почву деревянной мотыгой. Разве некогда люди не покупали специально песок, чтобы предоставить своим детям возможность делать то же, что теперь делал он? И еще завидовали этому их невинному занятию? Вот Ройланд и занимался этим вполне невинно и только после того, как грузовик приехал за урожаем в шестой раз со времени его прихода в деревню, он впервые стал ощущать, как в нем просыпается вожделение. Находясь на грани голодной смерти (только кто это осознавал все жители деревни находились на этой грани), разум его отупел, чего нельзя было сказать о нижней части тела. Она вся полыхала пламенем, и он стал озираться по сторонам, работая в поле, и первую же девушку, которая не показалась ему отталкивающей, он полюбил безо всякой меры.
Смущенно поведал он об этом Ли По, который по совместительству был еще и сватом в деревне Угецу. Сказитель в восторге закатил глаза. Он тут же побрел вперевалку за необходимой информацией и вскоре вернулся.
— У моего господина очень разумный выбор. Рабыня, на которой он изволил остановить свой божественный взгляд, известна как Вашти, дочь Хари Босе, самогонщика. Она — седьмой ребенок в семье, и поэтому вряд ли следует ожидать с нее хорошего приданого (я запрошу пятнадцать сорокалитровых бочонков самогона, но соглашусь и на семь), однако всей деревне известно, что она искусна в ремеслах и очень работящая как в поле, так и дома. Боюсь, что у нее характерная для индусов привычка все время хныкать и горестно сокрушаться по всяческой причине, но дюжина — и не больше — хороших взбучек заставит ее сохранить эту привычку для подобающих случаев — таких, как например, посещение матери или сестер.
Вот так, в полном соответствии с мудрыми обычаями деревни Угецу, Вашти в тот же вечер перешла в хижину, которую Ройланд делил с Ли По, а китаец отправился спать к своим закадычным дружкам, искренне удивляясь странному распоряжению своего господина. Он униженно молил Ройланда о том, чтобы тот разрешил ему остаться, поясняя свою просьбу тем, что в хижине будет совершенно темно, и поэтому любые ссылки на отсутствие уединения являются по самой меньшей мере ничем не оправданной блажью.
Однако Ройланд был неумолим, и поскольку Ли По по сути в общем-то не возражал, то сразу же повиновался.
Это была удивительная и странная ночь, за время которой Ройланд познал все, что касалось главного индийского национального развлечения и наиболее развитого вида искусства. Вашти, даже если и считала его слабоватым по части теории, в общем-то не жаловалась. Совсем напротив, ибо когда Ройланд проснулся, то обнаружил, что она то и дело что-то непонятное делает с его ногами.
— Еще? — недоверчиво подумал он. — Ногами?
Вслух же робко попытался выяснить смысл ее манипуляций.
— Поклоняюсь большому пальцу ноги моего повелителя — будущего мужа, покорно ответила она. — Я — женщина набожная, и чту обычаи старины.
Она намазала его большой палец красной краской и обратилась к нему с молитвой, после чего приготовила завтрак — острый овощной салат, оказавшийся очень вкусным. Пока он ел, она молча глядела на него, затем скромно облизала миску с его объедками. Затем дала ему одежду, которую перестирала, пока он спал, и, умыв его, помогла одеться. Ройланд подумал недоверчиво: «Невероятно! Наверное, это для видимости, чтобы набить себе цену перед женитьбой». Однако тут же увидел, как она без всякого промедления, сразу же после того, как одела его, стала полировать его деревянные грабли. В этот день, работая в поле, он окольными путями стал расспрашивать других жителей деревни и узнал, что она будет ему служить точно так же всю оставшуюся жизнь после свадьбы. Если же женщина обленится, то ему следует поколотить ее, но такое может произойти не более одного-двух раз в год. Здесь у нас, в деревне Угецу, девушки очень хорошо воспитаны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
