Наконец ее посадили на жесткий стул, не снимая шарф-повязку с глаз; нащупав перед собой стол, она попыталась положить руки на столешницу, но ее жест опередили, столкнув грубо и нагло. Она вертела головой, пытаясь расслышать то, что не видела. Вот один из них бросил на стол сумочку, которую отобрал еще в машине, расстегнул, высыпал содержимое.
— Что там? — спросил один, стоящий в отдалении, наверняка возле двери, с той стороны, откуда они вошли.
— Счас. Блокнот, ключи, ручка, телефон. Бабская мелочь, — он открыл косметичку, перебрав пальцами тушь, помаду, тюбик с кремом, коробочки с тенями и румянами, другие вещицы.
— Покажи телефон, — сказал первый, подошел к столу, открыл его, проделывая какие-то манипуляции, бросил в сумочку. Сгреб барахло со стола и отправил туда же.
Наконец он же подвел итог:
— Ладно, ничего существенного. Так и скажем.
Она поразилась, что это не им надо, а кому-то еще; и теперь ее судьба зависит не от этих двух накачанных придурков, а от кого-то третьего, неизвестного ей, и оттого априори жестокосердного и неумолимого.
— Встань! — вдруг резко сказал тот, кто стоял в отдалении. И от резкого приказа она поднялась, сдерживая дрожь. Кто-то подошел к ней, стал ощупывать в поисках карманов, она подергивалась по инерции, но, к счастью, неприятная процедура быстро закончилась. Мужчина не стал лапать беспомощную жертву, его задача была только в том, чтобы найти какие-то сомнительные предметы или какой-то определенный предмет. Не обнаружив ничего, что его бы заинтересовало, он приказал напарнику: — Наручники!
И вот ее подрагивающие руки заведены за спину и закованы в холодный металл. «Зачем? Почему? За что?» — кажется она уже давно повторяет свои мучительные вопросы, остающиеся без ответа. Вместо объяснения она слышит как рвется некая материя, звук, похожий на отрываемый скотч, она всё понимает и поджимает губы. Наконец ей заклеивают рот, перехватывают ноги на уровне лодыжек. Это кто, — приходит ей на ум спасительное…
Это кино — мысль, которая, возможно, и привела ее в чувство. Потому что отчетливо услышав ее в мозгу, она начинает фиксировать всё происходящее словно в другом ритме: вот тот, кто здесь главный, разговаривает с кем-то по телефону, бросает: «Отлично, тогда мы уходим», затем повторяет эти же слова для того, кто является его напарником и для нее — той, кто является его пленницей. «Тебе повезло, сука, посиди тут пару часиков, там разберемся», — бросает ей дерзко, ведь она не видит говорившего, а только кивает ему, словно соглашается посидеть. Она не должна мычать или раздражать их резкими движениями, и это единственное, что она понимает, пока их тяжелые шаги не смолкают за закрытой на ключ дверью.
Глава 14
Действуй! — говорит она себе. Но как? — и боится начать, боится пошевелиться. Она отчего-то думает, что это еще не самое страшное, что настоящие похитители действовали бы совсем по-другому, более профессионально, что ли (хотя как профессионально — она может знать только по детективам и триллерам). Влипла, влипла, дура! — она не знает, как себя подзадорить, чтобы нахлынула ярость, и понимает, что срочно должна, просто обязана что-то предпринять для своего спасения.
Хлебникова подергала руки, почувствовав как неприятно и больно запястьям; на ее движение никто и ничто не отреагировало, и она начала действовать смелей. Какое-то время она пыталась освободиться от наручников, но ничего не получалась, и только мысль пульсировала: думай, думай, ты же умная, ты же звезда эфира… Самоирония наконец сыграла свою роль: женщина утихомирилась, пытаясь припомнить все вещи, которые носила с собой в сумочке. Что и как в данный трагический момент могло бы ей пригодиться? Что? Она перебирала каждую вещь, словно ощупывала ее руками, виртуально пытаясь применить ее в новом, нехарактерном качестве. Но ничего утешительного на ум не приходило.
Вспомнив, что всегда носила с собой тюбик с кремом, она даже глубже вдохнула носом воздух; вот оно, решение! Но как достать вожделенный тюбик? Снова заминка. Снова попытка припомнить: его бросили на стол, оставили в косметичке или швырнули в сумку? Да, в косметичке, да, замок не застегивали, да, он в косметичке (на столе или в сумке?)… Она неуклюже поднялась и, оставаясь в полусогнутом положении, попыталась дотянуться до стола. Ничего не получилось. Хорошо хоть они не приковали ее к стулу или еще хуже — к трубе; салаги, может и трубы тут никакой нет. Вот наконец она опирается на стол, шаря руками с краю. Ничего. Она медленно продвигается вдоль, пытаясь дотянуться хоть до чего-нибудь. Ее шаги медлительны и осторожны, попытки всё гибче, будто она размялась и теперь готова на рывок. Но нет, стол в диапазоне ее манипуляций пуст.
Наконец Ольга понимает, что пальцы дотягиваются до чего-то, что оказывается ремешком от сумочки, она уже решает попытаться уронить, перевернуть стол, но боится шума, боится потерять с трудом обнаруженную находку. После настойчивых усилий ремешок плотно захвачен, сумочка подтаскивается к ней. Наручники давят натертые запястья, но ей надо спешить. Журналистка с замиранием перебирает то, что находится внутри, обнаруживает корпус телефона и облегченно радуется: только глупцы могут оставить ей телефон, но радость оказывается преждевременной, она понимает, что корпус открыт и симка исчезла. Она отпускает свою бесполезную находку, ощупывая дальше. Вот косметичка, в ней есть крем для рук, он довольно жирный и помогает защитить кожу, когда ей кажется, что после работы на компьютере или долгого нахождения в студии ее пальцы негибкие, а руки слишком сухие. В косметичке есть еще жидкий тональный крем, его немного, но он тоже может пригодиться.
Она даже не знает, как эта мысль пришла ей в голову, и не пытается разобраться, просто делает то, что считает важным в данный момент. Она откручивает тюбик и выдавливает его весь, сколько может, себе в ладони, после чего начинает их тщательно растирать, обмазывая круговыми движениями, пытаясь растереть и горящие огнем запястья. Наконец весь крем истрачен, она вдыхает и, затаиваясь, потихоньку продвигает одну руку из кольца наручников. Попытка освободиться удается не сразу. Но удается!
Ольга почти счастлива, но в следующую долю секунды она вновь озабочена: срывает скотч с губ, глотает ртом воздух. Затем сбрасывает шарф и осматривается.
Пленница в полутемной комнате, источник света тут один — небольшие щели в двери, окна нет. Обстановка спартанская: стол, стулья, компьютер, плакаты на стене, какие-то знаки, книги; большую часть можно увидеть только тогда, когда ее зрение приноравливается к такому освещению. Теперь ей надо снять скотч с лодыжек, вот если бы ей удалось найти нож или ножницы. Она пробирается в темноте, наталкиваясь на предметы, пока не оказывается у какой-то тумбы, где стоят стаканы и действительно в одной из шуфляд находит нож, судя по ручке — самодельный, крепкий, охотничьего типа. Она ловко перерезает широкий скотч и дергает ногами, разминая. Еще повезло, что она недолго провела в скованном положении.
Теперь надо выбираться.
Она подходит к двери, наклоняется к щелям, но они слишком узкие, чтобы через них хоть что-то разглядеть. Тогда Ольга решает найти выключатель, ощупывает стены, и вскоре комната освещена. Теперь можно видеть где она и у кого. На стенах надписи на немецком и русском, портреты людей в нацистской форме, флаг у стены со свастикой; свастика здесь повсюду, кажется, она окружает пленницу со всех сторон. Что здесь может ей помочь? Что она может сделать? Включить компьютер, но зачем тратить время, если надо пытаться выбраться. А если она не успеет выбраться, то хоть может отправить сообщение о помощи. Женщина в растерянности.
Наконец она концентрируется на ноже с широким лезвием и, подойдя к двери, начинает просовывать его в щель, пытаясь понять, насколько крепко держатся доски старой дверной панели. Похоже, их можно выломать, но на это уйдет много сил и времени. Расшатывая доску, она еще раз осматривается в поисках окна, но ничего не обнаруживает. Ольга только сильнее налегает на нож. Может, ей удастся расширить трещину, чтобы всунуть туда каблук туфли, попытавшись использовать его как рычаг? Но каблук оторвется, — это не выход. Разные варианты: от нелепых до счастливых непрестанно прокручиваются в ее мозгу. А уже израсходовано минут десять, время, за которое она вполне могла включить комп и отправить свой сигнал SOS.
Она кладет нож и бросается на поиски чего-либо более конкретного, могущего ей помочь в эту минуту, например, железной скобы, отмычки, на худой конец пистолета {нож — тоже оружие, — попутно возникает в ее мозгу). Женщина начинает лихорадочно шарить по столу, тумбочке, пока не подбегает к книжной полке. Она сбрасывает содержимое: тома «Майн камф» самиздатовского исполнения, листовки с нацистскими значками, буклеты, какие-то предметы непонятного предназначения. Но всё это не может ей помочь, никак, разве что подогревает крепнущую ярость, не давая в ее сердце места отчаянию. Ее рука вдруг натыкается на связку ключей, журналистка опешила, не верит своим глазам, она боится поверить, что промелькнувшая в голове мысль может быть правдой.
