Но он не пронзил меня стальным взглядом. Он вообще не поднял на меня глаз. Холмс протянул руку вперед, медленно — о другом человеке можно было бы сказать, нерешительно — положил трубку на стол, принялся натягивать запятнанные солевыми отложениями башмаки.
— Мне нужно ненадолго отлучиться, — сказал он. — Часа на три-четыре. Поспите пока, в восемь разбужу, если к тому времени сами не проснетесь. К девяти лучше отсюда улетучиться, пока народ не припыл на службу.
Он завязал шнурки и поднялся.
— Холмс, я… — Я замолчала. Что дальше? В этот момент я, кажется, начала догадываться, о чем он долго размышлял в полной тишине мой друг.
— Все в порядке, Рассел. В полном порядке. Постель там, за дверью. Отдыхайте, вам нужно вы спаться.
Он коснулся рукой спинки моего кресла, мне показалось даже, что палец его притронулся к моему плечу. Захотелось схватить его руку, не отпускать его от себя, но я сдержалась. Холмс пригнулся и нырнул в шкаф. Тишина изменила звучание после его ухода.
Тишина эта становилась все громче, сна ни в одном глазу. Я занялась хозяйством. Вымыла, вытерла, прибрала все, что можно, заварила себе чашку чаю без молока, сунула курительную трубку Холмс а в стойку, взяла с полки какую-то первую попавшуюся книгу, открыла наугад, тупо уставилась в середину страницы. Вспомнила о чае, пригубила, выплюнула, вылила, вымыла чашку, прошла в соседнюю комнату. Постель. Долго я на нее смотрела. Вышла, взяла покрывальце, скрючилась на диване. Встала, выключила свет, вернулась на диван. Затихла, глядя на тлеющие угольки. Что же мне делать?
ГЛАВА 6
Вторник, 28 декабря
Как может женщина быть образом Божиим, будучи подчиненной мужчине и не способной ни учить, ни свидетельствовать, ни судить, ни управлять народом или государством?
Блаженный Августин (354–430)
Шерлок Холмс вошел в мою жизнь в тот момент, когда я в силу юного возраста и страшной катастрофы, сделавшей меня сиротой, была очень неустойчива эмоционально и легко подвержена любым посторонним влияниям. Так что, окажись тогда на месте Холмса взломщик или делатель фальшивых ассигнаций, я бы прогуливалась сейчас по улицам, приглядываясь к замкам и оконным переплетам, или подбирала оттенки цветных чернил.
За прошедшие с той поры годы я овладела азами ремесла сыщика, что не помешало мне увлеченно изучать в Оксфорде богословие и химию. Без сомнения, странное сочетание устремлений, но если то, чем занимался Холмс, отвечало моей потребности жить активной жизнью, то теология стала моей внутренней сущностью. Ну а химия образовала своеобразный мостик между этими двумя занятиями. Не обошлось, разумеется, без внутренних конфликтов, но нужды отказываться от одного в пользу другого — и даже третьего — пока не возникало.
Толысо вот эта постель…
В ходе совместных сыскных операций мы с Холмсом иной раз проводили вместе бессонные ночи. Приходилось нам спать и рядом, ему в моей постели, мне — в его. Однажды мы даже ночевали в одной кровати — если это можно назвать кроватью. И никаких неудобств! Никаких посторонних мыслей… Приключилось с нами этак года два назад и легкое головокружение, началась игра, чем-то похожая на брачные ритуалы птиц и животных. Но по взаимному согласию мы решительно положили конец этому несерьезному занятию и с тех пор оставались близкими — но не в физическом смысле — друзьями.
Возможно, следует упомянуть, что реакции тела и их значение в жизни мужчины и женщины не остались для меня тайной. Послевоенные годы привели в Оксфорд значительное число зрелых молодых людей. Нашелся среди них и один весьма напористый господин, очень многому меня научивший.
Разум, однако, живет по своим законам, и вплоть до примечательного ночного диалога в хэнсоме я не сопоставляла этих своих знаний с Шерлоком Холмсом. О замужестве, конечно, размышляла, но вплоть до иронического упоминания моего друга о «прелестях брачного ложа» не представляла его в качестве супруга. Теперь же все барьеры убраны, все точки над «и» расставлены. С момента появления Холмса в ту ночь на дождливой темной улице я не находила покоя. Когда он проходил мимо, мне вспоминалась детская игра с наэлектризованным воздушным шариком. Шарик проносят мимо руки, и каждый волосок вытягивается в его сторону, следит за его движением.
Единственный способ избавиться от этого наваждения — прогнать его и тем самым добиться спокойствия. Ненадолго и дорогой ценой. И вот я спокойно лежу на диване и размышляю, что делать дальше. До рассвета еще далеко, но я уже приняла единственное возможное решение: бежать.
Едва забрезжил рассвет, как я, продрогшая и промокшая, постучалась в двери женского клуба, в который вступила год назад. Неприметное феминистское заведение, где, несмотря на безрадостно-обманчивое название «Превратности судьбы», всегда, однако, можно найти горячую воду и вкусную пищу. Пожилая дежурная матрона, увидев меня, разахалась и мгновенно засунула в горячую ванну, заставив выпить кружку чего-то обжигающе горячего и наспиртованного. Затем принесла мне комплект белья и предоставила постель. Спала я не слишком долго, но как приятно было снова оказаться в сухой, чистой и теплой постели!
В музей я прибыла точно в оговоренное время, голодная и невыспавшаяся. В половине первого Вероника не появилась. Я решила подождать до часу. Без десяти час она вынырнула из-за угла, одетая еще более неряшливо, чем я, бледная, с заплаканными глазами. Я поздоровалась с подругой, гадая, какая еще приключилась напасть.
— Извини, Мэри, тут такой кошмар приключился, что немудрено забыть, как тебя зовут. Хорошо еще, Марджери напомнила, что у нас с тобой встреча.
— Что случилось? — На ней разномастные чулки, волосы почти не расчесаны, на темно-зеленое шерстяное платье косо напялено черное пальто. — Надо было послать весточку, что не можешь прийти, я бы не обиделась. Что-нибудь в Храме?
— Нет… То есть да, и в Храме тоже. Сестра Майлза ведь тоже из наших. Ты видела ее. Айрис. Высокая, с завивкой.
— Сигарета в мундштуке, красные ногти, перстенек на правой руке и страшный насморк, — вспомнила я. Точно, эта Айрис была в числе женщин, недоуменно разглядывавших мой наряд.
Ронни кивнула.
— Что с ней?
— Ее… убили. — Ронни покачнулась, но тотчас овладела собой. — Айрис вышла вчера вместе с остальными, в самом начале двенадцатого, но до дома не добралась. Полицейский нашел ее в переулке в четыре утра, в Вест-Энде. Она… Шея… Горло… Боже мой!
Она всхлипнула и прикрыла рот рукой. Я подхватила Ронни под руку и, несмотря на дождь, потащила на улицу, в ближайший ресторан. Хозяин меня хорошо знал, и на столе мгновенно появились еда и выпивка. Прозелень оставила наконец лицо Ронни, она снова обрела дар речи.
— Их отец позвонил мне около семи утра и спросил, не в курсе ли я, где можно разыскать Майлза. Я ответила, что не в курсе, и он попросил, чтобы я немедленно направила его домой, если увижу. Я хотела сказать, что вряд ли увижу Майлза, но он уже дал отбой. Когда я окончательно проснулась и выпила кофе, до меня дошло: их отец был чем-то ужасно расстроен. Я позвонила — долго никто не отзывался — и спросила, что случилось. И он сказал мне это… об Айрис.
— А Майлз… — начала я, но Вероника не слушала.
— Мы с Айрис были не слишком близки. Уж очень мы разные. Но она тоже сильно любила Майлза и много делала для Храма. Собственно, она-то и познакомила меня с Марджери. Нам ее будет не хватать, очень…
Глаза Ронни наполнились слезами. Я воспользовалась паузой и как следует набила рот. Прожевав и проглотив, безжалостно вернула подругу к реальности очередным вопросом:
— Когда ты позвонила отцу, Майлза не было дома?
— Не было. Но это не удивительно. Айрис говорила, что он иногда по трое суток дома не ночует.
— Что он еще сказал? Мистер Фицуоррен, я имею в виду.
— Майор Фицуоррен. Только то, что Айрис убита, а миссис Фицуоррен — мать Айрис и Майлза — приняла кучу успокоительных и хочет видеть сына. У них только двое детей, — добавила Ронни и тяжко вздохнула над нетронутым салатом.
— А больше он ничего не сказал?
— Ничего. Я пообещала ему заехать сегодня, но майор велел сначала позвонить, поскольку миссис Фицуоррен очень плохо себя чувствует.
— И что ты делала потом?
— Оделась и поехала в Храм. Думала, Марджери подскажет. Видишь ли, у меня в голове все перепуталось.
— Ну и?..
— Ее не было, когда я приехала. Я зашла в часовню. Потом она появилась. Я ей все рассказала. Марджери выслушала, как всегда слушает, внимательно. Она умеет слушать. Велела мне молиться и пошла звонить. Созвала наш совет, кого застала, вызвонила одну знакомую из редакции «Клариона», которая что-то уже знала об убийстве.
— Мне кажется, тебе стоит сейчас позвонить Фицуорренам и спросить, можно ли приехать?
