Засада на Венском почтамте на ожидаемого получателя почти не должна была прерываться с самого начала — со времени водворения на Почтамте второго письма, поскольку не позднее, а скорее даже раньше 17 мая (когда четвертое письмо последовало в Берлин) там было водворено третье письмо — в этом-то и был смысл его создания.
Третье письмо было рассчитано на то, что получатель (как мы теперь знаем — полковник Редль!), мог по собственной инициативе заявиться на Почтамт раньше, чем хотелось бы Ронге — то есть тогда, когда четвертое письмо (которому предстоял небыстрый маршрут) там еще не появилось.
Тогда бы возникла необходимость схватить получателя этого третьего письма!
Такому решению Ронге и должен был соответствовать текст этого третьего письма.
24 мая 1913 года на Венском почтамте оказалось несколько писем на адрес Никона Ницетаса — по меньшей мере два: это следует из одной мелкой детали, указанной посторонним незаинтересованным свидетелем.
Если ровно два (в чем сходятся и Роуэн, и Урбанский), то это были третье и четвертое письма по нашей классификации.
Почему же, однако, текст четвертого письма был позднее опубликован, а текст третьего — нет?
Какие-то детали в этом последнем могли оказаться не совсем продуманными — все-таки нужно учесть полнейшую неожиданность всего происходящего для Максимилиана Ронге. Не было в этом письме и денег — как следует из текста четвертого письма; но что-то о деньгах там должно было сообщаться.
Рубли наверняка были отобраны у получателя второго письма, если они в этом письме все еще находились. Вот не позднее этого было решено их бесследно изъять — и больше они в деле не фигурировали, но когда и почему это в точности произошло — так и не ясно. Все это, так или иначе, должно было найти какое-то отражение в тексте третьего письма.
На этом этапе расследования, ведущегося теперь с максимальной скоростью, Ронге обязан был прибегнуть к помощи, совету и поддержке вышестоящего начальства. От кого-то из начальства он и должен был получить санкцию на использование денег, вложенных уже в четвертый конверт — эти упоминавшиеся семь тысяч крон, что было немалой суммой с учетом постоянных (и уже однажды процитированных нами) сетований Ронге на недостаток финансовых средств — ниже мы проведем более подробные оценки уровней тогдашних денежных единиц.
Должен был Ронге получить санкцию и на привлечение участия Берлина в фабрикации четвертого письма.
Все это и создавало известный разрыв не только по времени, но и в ситуационном отношении между третьим письмом и четвертым, что и объясняет, таким образом, возможные погрешности в третьем письме и невозможность его последующей публикации.
При приходе четвертого письма в Вену (23 мая) было решено оставить на почте и третье.
Или же оно могло быть заменено в тот момент на вариант с уточненным текстом, вытекающим из того, что отдельно это третье письмо так никто и не получил, а теперь оно должно было фигурировать совместно с пришедшим четвертым. Так в принципе могло быть сфабриковано и пятое в общем числе письмо — вместо первоначального третьего.
Могло также существовать и шестое письмо, о смысле и предназначении которого мы поведаем позднее.
Если вы немного запутались — не огорчайтесь!
Ведь и Максимилиан Ронге спустя годы сам немного запутался, вспоминая все это. Очень возможно, что на руках у него оказались различные текстовые варианты третьего письма — и он, поэтому, не решился опубликовать ни один из них, равно как и текст четвертого письма, лишь позднее опубликованный Урбанским — без текста третьего.
Во всяком случае, Ронге в своей книге совершенно зря проговорился о содержании второго письма — с адресом Ларгье. Лучше бы ему этого не делать! Но тогда едва ли и нам удалось бы со всем этим разобраться!
Пока что мы, дорогой читатель, уже можем утешить себя тем, что продвинулись в расследовании «Дела Редля» куда дальше, чем все наши предшественники.
Небольшой перерыв в дежурстве засады на Почтамте — не более пары дней, мог происходить лишь сразу после ареста получателя второго письма и до момента, когда арестованный дал откровенные показания и выяснилась необходимость ловить нового получателя.
Такой арест все еще может выглядеть нашей фантазией, но ее подтверждением и является изменение содержания писем, произведенное Ронге — это-то факт заведомо реальный и бесспорный.
Для того, чтобы разобраться в том, почему именно такое изменение содержания должно было произойти, необходимо более подробно рассмотреть служебные биографии и Альфреда Редля, и Максимилиана Ронге.
1.3. Альфред Редль и его тень
Альфред Редль родился 14 марта 1864 года во Львове, который с 1772 по 1918 год носил название Лемберг, а теперь прозывается Львiв — при жизни и после смерти Редля последовательно австрийский, австро-венгерский, польский, советский и украинский город; все это — не считая нескольких периодов временной оккупации во время обеих Мировых войн.
Родители Редля, несмотря на немецкую фамилию, были русинами — славянское племя, населявшее Карпаты и Прикарпатье.[120] Отец Редля служил в армии младшим офицером, но ввиду малого жалования был вынужден перед женитьбой выйти в отставку и поступить служащим на частную железную дорогу. Там он дослужился в итоге до немалого уровня старшего инспектора.
Альфред Редль был вторым по старшинству из семерых детей — пяти мальчиков и двух девочек.
С юных лет Редль и его братья и сестры владели всеми местными диалектами: немецким, польским, галицийским наречием украинского, возможно — идиш; позднее это облегчило Редлю знакомство с другими языками и работу в разведке.
Отметим, что основной костяк зарубежных резидентов советских разведывательных служб эпохи Дзержинского, Менжинского, Ягоды и Берзина составляли выходцы из этого же интернационального региона Восточной Европы, преимущественно евреи — им легче было выдавать себя за коренных европейцев, нежели иным функционерам из коммунистической России, почти начисто лишившейся своей прежней космополитической аристократии, от рождения не имевшей проблем ни с иностранными языками, ни с цивилизованными манерами.
Начальное образование (до 15 лет) Редль получил в реальном училище там же в Лемберге, а затем был принят в кадетский корпус — близ Брюнна (ныне — Брно). С этого времени Альфред оторвался от нормальной семейной жизни, которую ему заменила казарма.
Предполагают, что с того же момента начался отсчет лет и его нестандартной сексуальной ориентации, но никаких конкретных сведений об этом не обнаружено и, скорее всего, никогда уже не обнаружится.
Таинственная сексуальная жизнь Альфреда Редля, остававшаяся секретом почти для всех окружающих, оказывала безусловное влияние на все его поведение.
Это, однако, страннейшим образом не мешало его служебной карьере.
В 1883 году девятнадцатилетний Альфред Редль закончил кадетский корпус с блестящими оценками. Ему было присвоено звание кандидата в офицеры — и он начал тянуть служебную лямку.
Первоначальные этапы его карьеры протекали неспешно: лишь после четырех лет службы в пехотном полку в родном Лемберге Редлю было присвоено звание лейтенанта.
Затем в 1892 году уже двадцативосьмилетний Редль выдерживает сложнейший конкурс на поступление в Академию Генерального штаба. В 1894 году Редль в числе 25 лучших слушателей Академии зачислен на ее дополнительный курс, который также блестяще окончил в 1895 году.
Некоторое время Редль служит в транспортном отделе Генерального штаба — и с этого времени фактически специализируется на разведывательной деятельности, конкретно — по России.
Из Генштаба Редля переводят на службу в Будапешт, а затем, уже в звании капитана — снова в Лемберг.
Непосредственно к работе в центральном аппарате разведки Редля привлек барон Артур Гизль фон Гизлинген[121] (1857–1935).
В 1892–1898 годах Гизль служил в штабе кавалерийской дивизии в Лемберге, где и состоялось его знакомство с Редлем. С июня 1898 по апрель 1903 года Гизль возглавлял Эвиденцбюро — отдел разведки и контрразведки Генерального штаба, куда и перетащил Редля в 1899 году.
Артур Гизль не только имел аристократическое происхождение, но и успешно обзоводился личными связями. С 1887 года Гизль состоял адъютантом наследника престола, эрцгерцога Рудольфа — сына императора Франца-Иосифа. Гизль стал ближайшим другом и доверенным лицом своего патрона, прочно втесавшись в замкнутый круг императорской фамилии.
