В отличие от этой лжерелигиозной философии, правда Божия, правда Евангельская, говорит о другом: о том, что это не так, что муки – вечны. Церковь не знает такого учения, что муки прекратятся. Для нас самый главный авторитет слова Божьего – это слова Иисуса Христа. В Евангелии мы сколько раз встречаем это: Он говорит – вечная мука, плач, скрежет зубов, вечный огнь называет адом. Если уж Господа переосмыслить, что он говорит неправду, тогда вообще не известно, что нужно говорить.
На решении этого вопроса можно увидеть и решение других. Каких? Нам очень сложно говорить о Боге. О существе нашего небесного Отца. Устами пророка Исайи Господь говорит: «Я – не человек». Кто представляет себе Бога, как необыкновенного, величественного, но как бы человека, тот ошибается в корне, смотрит совсем не в ту сторону. Господь – не человек. Он, как Творец, создал и ангельский, и человеческий мир вне времени. Он был, когда ещё не было времени. И уже фраза неправильная. Вот как трудно бывает выразить истину Божию. Он был, глагол в прошедшем времени «был». А Господь вне времени, нельзя сказать, что Он был. А как сказать правильно? Ближе всего человеческим языком сказать: «Он был всегда». Время Им создано – Он вне времени. И временные понятия к существу Божьему неприложимы.
Бог сотворил человека бессмертным. И душу, и тело – бессмертными. Мы помним: не только душа наша наследует бессмертие, тела наши воскреснут в последний день. На Пасху что празднуем? Воскресение тела Христа. Поэтому и тела наши – наследники Вечности. Часто мы думаем, что вечность – это века веков; это много, много времени. Нет. Вечность – это отсутствие времени вообще. Поэтому, когда мы говорим о вечности, нам нужно попробовать оторваться от условностей времени. Это очень тяжело, особенно тем, кто об этом не думал никогда. Это – одно.
Второе, когда человек уходит в вечность из временной жизни через смерть, то именно в вечность, и входит туда, где нет времени, поэтому приближается к Господу. В зависимости спросили Господа: «Зачем Ты говоришь притчами? Почему Ты прямо не говоришь?» Христос-Спаситель сказал причину этого: невозможно человеческими понятиями сказать о тайнах Царствия Божьего. Он говорит приблизительно.
Не только небесные, вечные, но и земные понятия порой очень трудно выразить. Если, например, перевести фразу с одного языка на другой, то стопроцентно нельзя перевести. Можно хорошо перевести слово – потеряешь смысл. Смысл дать – слово теряется. Равноапостольный святитель Японии – Николай, когда переводил богослужение с церковнославянского на японский язык, встретился с затруднениями, как перевести словосочетание «Господи, помилуй». В японском языке есть два близких по смыслу слова. Одно говорит о помиловании, но в таком ключе: преступника по каким-то причинам амнистировали, то есть «помилуй» в смысле «амнистируй». А второе слово очень близкое по значению к русскому «пожалей». Но ведь не совсем так тоже. Поэтому святитель Николай был в затруднении: выбор только из двух слов, и ни одно из них стопроцентно не подходит. Ему пришлось выбрать второе. Поэтому если на японском языке идёт богослужение, то дословный перевод фразы: «Господи, помилуй!» будет звучать так: «Господи, пожалей».
Невозможно точно выразить словами земные вещи порой, а глубинные духовные – и подавно сложно. Самое главное, следующее помнить: вечность – это не дикое количество времени, а отсутствие такового вообще. Входя в вечность, мы переживаем Господа, в зависимости от того, как мы жили, какими себя сделали. Это переживание – радость или мука. Не Бог наказывает, а сами себя такими сделали. Кому-то при этом больно и не хотелось бы быть в вечной муке. Но я сам себе говорю: «А кто мне мешает в вечной радости-то быть?» Сам себе мешаю.
Последний год моей жизни был очень поучительный. Я отпросился у архиерея с церковно-административных должностей настоятеля и благочинного. Я был 25 лет настоятелем, потом благочинным. Эту церковь с нуля начал. Слава Богу, освободили. Я просился на покой и за штат. «Ладно, отпущу, ну только когда вперед ногами из алтаря понесут, до гроба будешь», – сказал архиерей. Всё. Точка.
Теперь вместо меня – мой старший сын. Он не может делать, как я делал, один в один. Это не значит, что он неправильно делает, просто по-другому. У каждого свои особенности. Я рад, но маленько поправить бы надо. «Я уж тебе скажу, как я считаю нужным, – говорю ему, – ты сам смотри, как сделать, но я всё-таки скажу, как я считаю нужным».
Так и в других вещах. Например, дети выросли, большие. Да, большие, конечно, самостоятельные, взрослые. Но они, может, чего не понимают, а я им подскажу. Дочери скажу. И сыну скажу. И вот этот год заставил меня много переосмыслить. Я понял: лучше молчать. Они, может, ошибаются. Но я молчу. И мне остается говорить, только не им, а о них Господу, – молиться за них. И они не раздражаются, и их не обижаю, не лезу, а даю Господу действовать. А Он, в отличие от меня, будет с любовью управлять-то. Кто мне мешает так действовать? А я опять спотыкаюсь, порой скажу что-нибудь, а лучше бы молчать.
Поэтому, кто мешает мне забыть тему вечных мук и жить так, чтобы уже теперь испытывать рай на земле? Никто не мешает.
У кого вопрос возникает, что Бог несправедлив? У того, кто живёт греховной жизнью и не хочет исправляться. И всё ищем себе отмазки, формы какие-то. Как бы и с грехом жить, и в вечном раю быть. За этими вопросами стоит внутреннее наше душевное чувство. Господь знает наперед, что у каждого есть возможность быть наследниками Царствия Божьего и жить в радости. У каждого без исключения. И поэтому даёт нам жизнь.
Какой смысл быть второму суду Божьему?
Вот я умер, мне суд износится, потом воскресение мёртвых. Что второй раз пересуживаться будет, когда и так всё ясно? Ну ладно, те, которые доживут до того времени, не умерли ещё, а так, какой смысл: первый раз Бог ошибся, что ли? Что, адвокаты новые, взятки какие-то подействуют? А дело не в этом. Это образное понятие – суд, второй суд. Не так правильно сказать.
Когда мы уходим в вечность душами, то естества, тела нет, а только душа. Потому полноты радости и мук мы не испытываем. Если сейчас говорить о рае и аде, то нужно говорить вот так: сейчас умершие испытывают предчувствие, предначатие рая или ада, так правильно сказать, более точно. А когда тела воскреснут, то придёт полнота рая и ада. Так церковь говорит, это есть церковное учение, поэтому будем чувствовать радость или муку всей полнотой своего естества: и душевно, и телесно. Только это будут другие чувства, тело будет другим, и чувства будут другими. А какими будут? Есть очень четкое описание рая и ада. Например, о рае Иисус Христос сказал дословно: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2: 9). То есть, что бы мы ни сказали, это не выразит полноты, не выразит того, что тогда будет. Можно говорить приблизительно, отчасти. Апостол Павел говорит: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу» (1 Кор. 13:12). Смотрим, как сквозь стекло закопченное. Сейчас мы имеем возможность влиять на усопших своей любовью, выраженную через молитву.
Мы сейчас это не чувствуем, и понятно, мир в грехе, грех – это распад. Крайняя форма распада – смерть. Наше тело во время смерти распадается, гниет. Душа от тела отделяется – тоже разделение. А когда нет греха, нет разделения, становится понятным: насколько все люди между собой взаимосвязаны.
По-моему, у Василия Великого есть такая фраза, если дословно перевести, он говорит «плодиться» значит «размножаться», оно слово-то библейское ближе к еврейскому по содержанию, размножаться. Что такое размножаться? Дробиться. Вот один фрукт, его размножить, дробим, режем. Это не новое получается, а части единого, они меньше, они слабее, – вот что такое человечество. Поэтому в данном случае размножение человечества, как раздробление, по мысли Василия Великого, это следствие упадка, распада.
Григорий Нисский, например, говорит, что размножение, если бы не было греха, было бы другим. Не распад делением, а что-то иное, нам сейчас трудно сказать что. Мы же видим, что в природе размножение по-разному происходит.
Мы – единое целое, человечество – сообщающийся сосуд. Что мы здесь делаем, то в вечности отражается. Здесь – кричим, там – аукается. И наоборот. Мы знаем, что и обратная связь есть. Святые за нас молятся, мы же знаем, мы же чувствуем это, переживаем опытно. На нас это влияет. Они молятся – Господь за их молитвы действует. Я бы так сказал: они, своей любовью, усиливают любовь Бога к нам. Так и мы по отношению к нашим усопшим.
В каноне Новозаветных книг древней Александрийской церкви было послание апостола Варнавы, оно и сейчас есть в церкви. Его локально читали некоторое время за богослужением в Александрии, но потом и там вывели. Это первое творение из творений уже апостольских, то есть учеников апостолов. Апостол Варнава, мы знаем, с Марком был, с Иоанном. У него есть мысль в послании, которая кроме него у многих встречается, он говорит о том, что все законы, Богом созданные, в этом мире настолько взаимосвязаны, что когда придёт конец света: грех возобладает, Антихрист придёт, – много составляющих. Одна из них – когда число, количество праведных наполнит число падших ангелов. Есть такая мысль. И поэтому восстановится Богом изначально заложенное. Нет смысла дальше чему-то быть. Потому что Он изначально сделал так, как надо, насколько максимально лучше. Равновесие будет достигнуто.
