Человек-на-Луне щелчком свернул телескоп, и они продолжили путь.
– Возьми назад свои крылья, – сказал он, когда они достигли башни. – Ну, а теперь лети и забавляйся. Не приставай к лунным зайчикам, не убивай моих белых кроликов и возвращайся домой, когда проголодаешься или когда у тебя что-нибудь заболит.
Роверандом сразу же полетел искать лунного пса, чтобы рассказать ему про другую сторону Луны. Однако тот слегка ревновал, что пришельцу разрешили увидеть то, что не разрешали ему, и сделал вид, что ему совершенно не интересно.
– Все это звучит премерзко, – прорычал он. – Уверен, мне не хочется это увидеть. Полагаю, теперь тебе будет скучно на светлой стороне, где у тебя есть только я и нет твоих двуногих друзей. Жаль, что персидский волшебник так уперся и ты не можешь вернуться домой.
Роверандом был слегка уязвлен. Он снова и снова говорил лунному псу, что очень рад своему возвращению и что ему никогда не будет скучно на светлой стороне.
Вскоре они опять стали добрыми друзьями и продолжали заниматься вместе массой самых разнообразных вещей.
И все-таки сказанное лунным псом в порыве дурного настроения оказалось правдой. В том не было вины Роверандома, и он делал все что мог, чтобы не показать этого, но почему-то ни одно из приключений или исследований не радовало его так, как прежде: пес постоянно думал о том, как они с мальчиком веселились в саду.
Они навестили долину белых лунных гномов (сокращенно – «луномов»), ездящих верхом на кроликах, делающих блины из снежных хлопьев и выращивающих в своих ухоженных садиках маленькие, не больше лютика, золотые яблоньки. Они насыпали битых стекол и гвоздей около логовищ нескольких малых драконов, пока те спали, и до полуночи лежали неподалеку, чтобы услышать, как те ревут от ярости – ведь, как я уже говорил вам однажды, у драконов весьма нежные желудки, и ровно в двенадцать часов ночи, каждую ночь в течение всей своей жизни – не говоря уже об ином времени суток – они выходят из дому немного промочить горло. Иногда псы даже осмеливались дразнить пауков, кусая паутину, освобождая запутавшихся в ней лунных зайчиков – и улетая как раз вовремя, покуда пауки кидали им вслед с вершины холмов свои лассо. Но все время Роверандом ждал почтальона Мью и «Мировых новостей»{48} (ведь даже маленькая собака знает, что хотя в основном они касаются убийств и футбольных матчей, но, бывает, в самом дальнем уголке в них можно найти и кое-что получше).
Он пропустил следующий прилет Мью, так как был на прогулке. Однако когда он вернулся, старик все еще был занят чтением писем и новостей. И похоже было, его здорово что-то развеселило: он сидел на краю крыши, свесив ноги, попыхивал чудовищного размера белой глиняной трубкой, выпуская целые облака дыма наподобие паровоза, и улыбался во все свое круглое старое лицо.
Роверандом почувствовал, что не может больше этого вынести.
– У меня болит внутри, – сказал он. – Я хочу вернуться к мальчику, чтобы его сон мог сбыться.
Старик отложил письмо (а оно было об Артаксерксе, и презабавное!) и вынул изо рта трубку.
– Действительно? Может быть, останешься? Это так неожиданно! Рад был встретить тебя! Непременно как-нибудь свались сюда снова! Сча-а-астлив буду видеть тебя в любое время, – выпалил он на одном дыхании.
– Замечательно, – продолжил он уже более отчетливо. – Артаксеркс пристроен.
– …Каким образом?! – спросил Роверандом, задрожав от возбуждения.
– Он женился на русалке и живет теперь на дне Глубокого Синего Моря.
– Надеюсь, она лучше заштопает его брюки! Зеленая заплата из морских водорослей будет хорошо гармонировать с его зеленой шляпой.
– Мой милый пес! Он женился в целом новом костюме из зеленых водорослей с розовыми коралловыми пуговицами и эполетами из актиний. И они сожгли его старую шляпу на берегу! Все это устроил Саматос. О! Саматос глубок, как глубоко Глубокое Синее Море, и я ожидаю, что таким образом он полагает выгодно уладить множество дел. Множество – а не только твое, мой пес.
Интересно, чем все обернется?! По-моему, Артаксеркс впадает в детство в двадцатый или двадцать первый раз. Суетится из-за пустяков. Трудноизлечим, выражаясь точнее. Прежде он был неплохим магом, но у него портится характер: в последнее время он стал совершенно непереносим. Когда он заявился к старому Саматосу и, откопав его деревянной лопатой средь бела дня, вытянул из норы наружу за уши, саматист счел, что это уж слишком, – и меня это нисколько не удивляет. «Столько беспокойства, как раз в мое самое лучшее время для сна, и все из-за какой-то там несчастной шавки», – так он мне пишет, и можешь не краснеть.
Итак, когда оба они слегка поостыли, он пригласил Артаксеркса на русалочью вечеринку, и вот так все и произошло. Они вытащили Артаксеркса поплавать под луной – и он теперь никогда уже не вернется ни в Персию, ни даже в Першор. Он влюбился в пожилую, однако премилую дочь очень богатого морского царя{49}, и они поженились на следующую же ночь.
Возможно, это и неплохо. В Океане некоторое время не было постоянного официального Мага. Протей, Посейдон, Тритон, Нептун{50} и прочие им подобные – все они давным-давно превратились в пескарей или в мидий; и в любом случае они никогда не интересовались ничем и не заботились ни о чем за пределами Средиземноморья: слишком уж увлекались сардинами. Старина Нйорд{51} тоже давным-давно отошел от дел. И потом, разумеется, он ведь мог уделять делу только половину внимания после своей глупейшей женитьбы на великанше. Ты, вероятно, помнишь, что она влюбилась в него, потому что у него всегда были чистые ноги (это так удобно дома!), и разлюбила его, когда уже было слишком поздно: оказалось, что ноги у него всегда мокрые. Я слышал, нынче он совсем развалился. Совершенно одряхлел, бедняга. Ужасно кашляет из-за мазута в Северных морях. Греется сейчас на солнышке где-нибудь на побережье Исландии.
Был, конечно, еще Старик-из-моря…{52} Ну, этот хоть и мой двоюродный брат, но гордиться здесь абсолютно нечем. Та еще обуза: не желал ходить, вечно требовал, чтобы его кто-нибудь носил, – о чем, смею надеяться, ты слышал. Оттого и помер: сел год или два назад на плавучую мину (если ты знаешь, что это такое), прямо на одну из кнопок!{53} Даже моя магия в данном случае ничего не смогла поделать. Это было хуже, чем с Шалтаем-Болтаем{54}.
– А как же насчет Британии? – спросил Роверандом, поскольку он все-таки был английской собакой, хотя в действительности ему было скучновато слушать все это, а хотелось услышать еще что-нибудь о своем волшебнике. – Я думал, Британия правит волнами…{55}
– В действительности она никогда даже ног не замочила. Она предпочитает фамильярно похлопывать на бережку львов по загривку и восседать на пенсе, держа в руке вилку для рыбных блюд. И уж конечно, из моря можно извлечь нечто гораздо большее, нежели волны.
Ну, теперь-то они заполучили Артаксеркса, и, я надеюсь, от него будет хоть какая-то польза. Правда, я полагаю, что в первые несколько лет он попытается выращивать сливы на полипах, если ему позволят, конечно. И это будет гораздо легче, чем управлять морским народом.
Ну-ну-ну! О чем бишь я?.. Разумеется, ты можешь теперь вернуться, если хочешь. Вообще-то, отбрасывая церемонии, тебе просто необходимо вернуться, и как можно скорее. Твой первый визит – к старику Саматосу. И не следуй моему дурному примеру – не забывай говорить «Пс»{56} при встрече!
Мью возвратился на следующий же день и принес новую почту – бесчисленное количество писем для Человека-на-Луне и связки газет – «Иллюстрированную еженедельную прополку водорослей», «Океанские взгляды», «Русалочью почту», «Моллюск» и «Утренний всплеск». Во всех газетах были помещены (на правах исключительной публикации) совершенно одинаковые фотографии свадьбы Артаксеркса: на берегу, при полной луне, в присутствии мистера Псаматоса Псаматидеса, известного финансиста (просто титул, в знак уважения), ухмылявшегося на заднем плане. Надо сказать, качество фотографий было получше, чем в наших газетах. По крайней мере, они были цветные{57}, и на них было видно, что невеста-русалка действительно очень красива (ее хвост был в пене).
Настало время прощаться. Человек-на-Луне лучился улыбкой, глядя на Роверандома. Лунный пес старался выглядеть безразличным. У самого Роверандома был слегка поджат хвост. Однако он лишь сказал:
– Счастливо, щен! Береги себя. Не приставай к лунным зайчикам, не убивай белых кроликов и не переедай за ужином!
– Сам ты щен! – отвечал лунный Ровер. – И прекращай есть брюки волшебников!
И все. Тем не менее я верю, что с тех пор он беспрерывно приставал к Человеку-на-Луне, упрашивая послать его на каникулы к Роверандому, и что тот несколько раз разрешал ему такое путешествие.
