С облегчением он обнял ее. Губы их соединились.
«Все идет хорошо».
Глава седьмая
1
В городе Злине Гоуска задержался не больше, чем требовало дело. Он понимал, почему Борн интересовался состоянием знаменитых заводов Бати. В годы войны эти заводы готовой обуви, крупнейшие на земном шаре, работали на гитлеровскую армию. В конце сорок четвертого года, когда любому фашисту стало ясно, что гибель нацистской Германии неизбежна, в сумрачный ноябрьский день над Злином неожиданно появились бомбовозы «союзников», и самые крупные многоэтажные корпуса заводов Бати превратились в развалины. Батя сбежал в Бразилию. Его предприятие, созданное путем многолетней жестокой эксплуатации чешских рабочих, перешло в руки государства.
А поработал Батя много. Его имя значилось не только на обуви всех видов и фасонов. Оно стояло на машинах, самолетах, камерах, покрышках, чулках, фотопленке, на разнообразных каучуковых изделиях, на всевозможных детских игрушках. Бате принадлежали аэропорты, автобазы, трассы, рестораны, отели, киностудии. Ему по существу принадлежал весь город Злин.
Гоуска долго, до боли в загривке, смотрел на самый высокий в стране, семнадцатиэтажный небоскреб, в котором было размещено управление многотысячного комбината. Не так уж давно здесь хозяйничал Батя. Его служебный кабинет помещался в лифте. Батя метался вверх и вниз, останавливался на промежуточных этажах, вызывал подчиненных, слушал их доклады, отдавал приказы.
Ну, что он, Гоуска, доложит Борну? Что комбинат почти полностью восстановлен? Что его продукция растекается по всей Европе, Азии? Что чехи собственными руками подняли город из руин и спокойно обошлись без американской помощи? Нет, в таком тоне он, конечно, говорить не будет. Вернее, умолчит о последнем. Но факт остается фактом.
Примерно к таким же печальным выводам пришел он, осмотрев предприятия в Пльзене.
Здесь тоже похозяйничали янки. За четырнадцать дней до изгнания фашистов из Праги, в тот час, когда в районе Торгау войска Первого Украинского фронта соединились с союзными войсками, за тринадцать дней до полной капитуляции фашистов и за неделю до падения Берлина на горизонте показались бомбовозы, числом более четырехсот.
Пльзенцы с удивлением смотрели на запад. Куда летят машины? Одни говорили, что бомбить немецкого генерал-фельдмаршала Шернера; другие полагали, что с самолетов будет сброшен большой десант в тыл к Шернеру и Туссену; наконец, третьи были убеждены, что бомбовозы летят на Берлин. Но в таком случае, почему через Чехословакию?
Никто не хотел и не мог поверить, что бомбовозы летят на Пльзен. Но это было так. В течение часа они бомбили заводы Шкода.
Янки знали, что делали. Они понимали, кто через самое короткое время станет хозяином стальных гигантов. У них был свой план: если нельзя завладеть, то надо уничтожить. Когда придет время – и новые или старые хозяева захотят возродить заводы, им придется бежать с поклоном к ним же, американцам, и умолять: «Помогите! Без вас мы погибли!»
Но не таким оказался свободный, независимый народ Чехии. У него нашлись и силы и подлинные, бескорыстные друзья. Он не пошел на поклон к американцам.
Человек Сойера, явный недруг чехов, сказал Гоуске:
– Заводы Шкода восстановлены почти на восемьдесят процентов.
– Неужели? – поразился Гоуска.
– Да, как это ни странно.
– И это за какие-нибудь два с лишним года?
Собеседник развел руками. Кого-кого, а этого человека никак нельзя было обвинить в необъективности. Он добавил:
– С конвейеров уже давно сходят локомотивы, тракторы, подъемные краны, станки.
Гоуска поцокал языком и выразил желание заглянут на Праздрой. Они долго бродили по обширной территории старейшего в стране пивоваренного завода, познакомились с производством, осмотрели знаменитые погреба-холодильники, высеченные в скалах, отведали превосходного пльзенского пива.
– Чудесное пиво, правда? – спросил человек Сойера.
Гоуска сделал еще несколько глотков, «прислушался» к своим вкусовым ощущениям и ответил:
– Превосходное! По-моему, оно не хуже, чем до войны. Сколько сейчас выпускает завод?
– Четыреста гектолитров.
– А его производительная мощность?
– Один миллион.
Гоуска присвистнул.
– За чем же остановка? – поинтересовался он.
– За ячменем.
Гоуска подмигнул спутнику, и они вышли из лаборатории. Гоуска огляделся и сказал:
– Через пять-шесть дней завод получит распоряжение правительства об изъятии со складов семидесяти процентов зерна. Поняли?
– Да.
– Это зерно в связи с недородом частично должно пойти на снабжение основных промышленных центров, а частично в семенной фонд. Вам это понятно?
– Да.
– Поэтому в ближайшие же дни зерно придется пустить в переработку. Надо замочить его, но замочить так, чтобы оно перепрело, покрылось плесенью и оказалось непригодным ни на пиво, ни на семена, ни на еду. Как это сделать, я вас учить не буду. Здесь играют роль и сроки, и вентиляция, и разные другие фокусы.
– Понимаю вас.
2
Слива был точен и явился ровно в восемь вечера. Гоуска провел гостя в кабинет, извинился и оставил его.
Прохаживаясь по знакомому обширному кабинету, Слива вспоминал о том, как он впервые вошел в этот дом, как его принял тогда Гоуска, как было решено привлечь в качестве истопника Ярослава Лукаша.
С тех пор минуло два с лишним года. Где был это время Гоуска? В Швейцарии. Чем он занимался там? Пока неизвестно. Известно лишь одно: он возвратился в Прагу, надеясь, что никто не знает о его причастии к гестапо. Еще задолго до приезда Гоуски из Корпуса национальной безопасности пропало досье на его имя, заведенное в свое время начальником островного особого пункта гестапо, штурмбаннфюрером Зейдлицем. Таить нечего, Корпус был и остается объектом жгучего внимания реакции, и работникам Корпуса еще не раз придется тщательно проверять свои ряды. Враги просочились и в Корпус национальной безопасности. Хищение досье на Гоуску – дело их рук. Но они просчитались. Они забыли о том, что, кроме документов, существуют еще и люди.
На что же рассчитывает Гоуска? Что он собирается предпринять? Почему о нем так заботятся Зенкл, Дртина, Рипка?
Верное чутье у начальника Сливы, Ярослава Лукаша. Он сразу сообразил, что Гоуска неспроста явился в Прагу. Другой вопрос – зачем? Но это должно выясниться в самое ближайшее время. Если не проболтается он сам, то сведения будут добыты без его участия.
Но вот явился в кабинет Гоуска. Он был надушен, выбрит, причесан. Его лицо с отвисшими жирными щеками больше, чем всегда, напоминало морду откормленного мопса.
Он взял гостя за обе руки и усердно потряс их.
– Я поражен! Буквально поражен трансформацией, происшедшей с вами, – начал Гоуска, щуря свои маслянистые глазки.
– И я не меньше. Поражен и вашим возвращением в Прагу, и вашим новым положением, – в тон ему ответил Слива.
– Охотно верю. Но вы не станете мне доказывать, что министерство внешней торговли – это совершенно то же, что и Корпус национальной безопасности. А?
– Нет, не стану. Но скажу откровенно, что предпочел бы оказаться на вашем месте. Я не стремился попасть в этот Корпус. Это было бы не только дерзостью, но и сущим безумием. Меня взяли в Корпус вопреки моему желанию.
– Ц-ц-ц! Не горячиться. Только не горячиться. Я не вижу в этом ничего плохого. Между прочим, вы обедали?
– Благодарю. Я сыт.
– Но от стаканчика вина не откажетесь? А? Я привез чудесное вино из Берна. Сосешь и боишься язык проглотить. Полакомимся?
– Пожалуй. Ради нечаянной встречи.
– Вот и прекрасно!
Несколько минут хозяин и гость смаковали действительно редкостное швейцарское вино.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Гоуска.
– Через два месяца стукнет тридцать.
Гоуска сочувственно покачал головой и вновь наполнил небольшие бокальчики. Он обдумывал: расспрашивать ли Сливу или сначала кое-что рассказать о себе? Лучше сначала о себе. Пусть Слива убедится, что Гоуска с ним откровенен.
– Представляю себе, как вы были удивлены, когда я внезапно исчез, – начал Гоуска.
– Не только удивлен, – ответил Слива, закуривая сигарету.
– Но и…
– Если говорить правду, то и обижен.
Неожиданно для Гоуски Слива коротко, но очень ясно изложил свою историю.
Он был бы горячо благодарен Гоуске, если бы тот в критическую минуту взял его с собой в Швейцарию. Каждый в те проклятые дни думал лишь о спасении собственной шкуры. Гестаповцы в панике бросили своих друзей. И можно только удивляться, что все обошлось гладко. Понятно, чтобы замести следы, пришлось кинуться в другую крайность. Пятого мая Барабаш оказался случайно среди восставших. Конечно, помогло то, что его сотрудничество с гестапо продолжало быть тайной. Если Гоуска помнит, он еще задолго до майских дней перешел на нелегальное положение. Вот с этого и началось. А потом подвернулся удачный случай. В бою с немцами был убит некий Антонин Слива, его ровесник. Отец Сливы был социал-демократом и погиб при крушении поезда. У Сливы не осталось никого из родных, и явилась возможность воспользоваться его документами. Получилось так, что Барабаш, сотрудничавший с гестапо, погиб, а коммунист Слива остался в живых. А как только в стране восстановился порядок, его сразу взяли в Корпус национальной безопасности.
