С сожалением приходится отметить, что один скандал был напрямую связан с ее именем. Однажды, часов в одиннадцать вечера, двое кутил, поужинав и выпив сверх меры, решили в компании дам поехать в загородный домик, принадлежащий портье „Лондонской" Льву Давыдовичу. Они хорошо знали, что для людей, желающих скрыть свои грешки, двери дома открыты, и сами раньше неоднократно находили здесь тайный приют. Но им было невдомек, что с начала лета дом был сдан инженеру Михаилу Ивановичу Богданову.
Итак, они подъехали к дому и позвонили в дверь. Никто не отозвался. Раздраженные молчанием, они начали дубасить в дверь. Та наконец отворилась, и перед ними предстала старуха служанка, заявившая, что дом снят Богдановым, а им лучше бы убраться, не устраивая шума. Однако ей не удалось убедить ночных гуляк – не желая внять уговорам, они решили войти и напиться. Старуха подняла крик, они отстранили ее и начали подниматься по лестнице. В коридор вышел Михаил Иванович с тростью в руке, предлагая им удалиться. Они оттолкнули и его. Он вернулся в комнату и вызвал оттуда полицию. Во время свары открылась еще одна дверь, в коридор выскользнула молодая женщина и, прикрывая шарфом лицо, выбежала на улицу. Две дамы, оставшиеся в коляске, узнали тонкий и элегантный силуэт Арины Николаевны, известной всему городу.
На другой День о происшедшем узнали все. Добавлялось множество подробностей. Девушку застали якобы в постели Богданова, она убежала в одной рубашке, одна из спутниц гуляк одолжила ей свой плащ. Рассказывали также, что с Ариной случился обморок, полиция вызывала к ней доктора и все в таком же духе. Каждый из „фактов" преподносился в качестве неопровержимого людьми, не сомневавшимися в своей правоте.
Скандал был колоссальный. Арина продолжала гулять по городу, заходить в Александровский парк, ужинать с друзьями, будто все эти слухи ее не касались. Правда, через неделю она уехала дней на десять в имение тетки.
Я забыл отметить, что накануне скандала она пригласила к себе того, кто называл себя ее женихом. Она долго беседовала с ним и объявила о своем отъезде в университет. До Николая доходили городские сплетни об Арине Николаевне. Стоит ли говорить, что он не верил ни единому слову. Он бросал на сплетников такой взгляд, что те тотчас замолкали и спешили сменить тему.
Сообщение Арины его не удивило. Казалось, он предвидел это. Он не впал в отчаяние, а самым спокойным и убежденным тоном заверил, что понимает ее решение, что она имеет право заниматься своими образованием еще два-три года, но он все же не отказывается от нее, будет ждать и в конце концов они поженятся, поскольку иного быть не может. „Это записано на небесах", – были его собственные слова. После этой беседы он довольно долгое время пробыл в своем имении.
В начале сентября Арина собралась в путь. При ее отъезде на вокзале произошла еще одна странная сцена. Арину провожали Варвара Петровна, Владимир Иванович, Ольга и несколько молодых людей. Она обнимала тетку в дверях вагона. Внезапно высоченный детина растолкал провожающих – это был Николай Иванов. Он увлек Арину в купе, где сидела Ольга. Николай выглядел бледнее обычного и, казалось, был вне себя. Он вскинул голову, мгновение в упор смотрел на Арину, а потом ударом кулака свалил ее на сиденье. Потом задрожал, бросился перед Ариной на колени и стал целовать край ее платья, затем вскочил и, не поднимая упавшей шляпы, исчез в темноте.
Послышался третий удар колокола, раздался свисток паровоза, и поезд медленно двинулся мимо ошеломленных свидетелей этого дикого происшествия.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
„БОРИС ГОДУНОВ"
В этот апрельский вечер впервые в сезоне на сцене Большого театра Шаляпин пел Бориса Годунова. Все места были распроданы на три недели вперед. Как великолепен был зрительный зал!
Парадные формы офицеров и государственных чинов, эмаль орденов, яркие пятна аксельбантов, светлые туалеты женщин, мерцание жемчуга, сияние бриллиантов – все это создавало непередаваемый по богатству красок блестящий ансамбль.
В четвертом ряду партера сидела Арина. Прозвенел последний звонок, но кресло рядом с ней оставалось пустым. Она равнодушно поглядывала на соседей и время от времени погружала взор в программу спектакля, смятую машинальным движением рук, не затянутых в перчатки. Обернувшись, она посмотрела во второй ярус. С трудом ей удалось различить среди множества людей бледное лицо студента с золотыми эполетами. Он смотрел в ее сторону. Она дружески кивнула ему и получила в ответ учтивый поклон.
Началась увертюра. Кресло рядом с ней по-прежнему пустовало.
Арина пребывала в дурном настроении, которое не покидало ее вот уже несколько недель. Полгода жизни в Москве не принесли ей ожидаемого удовольствия. Она чувствовала себя одинокой, потерянной в этом огромном городе. У себя дома она была повелительницей; здесь надо было начинать все сначала. У Арины, пожалуй, хватило бы на это сил, но недавний неудачный опыт отбил у нее охоту. Борясь с одиночеством и стремясь бежать от скуки семейной жизни, – в качестве последней уступки отцу – она жила у дяди, с которым, равно как и с его женой, не смогла найти общего языка – Арина часто ходила в театры, в частности, в знаменитый Художественный. Ее интерес вызвал один из первых актеров труппы, и она посещала все спектакли, где он был занят.
Наконец она была представлена ему. Они совершали совместные автомобильные прогулки, ужинали в ресторане или у него дома. Как вдруг спустя несколько недель, обнаружив его ничтожность, она презрительно оставила его, даже не объяснившись. От этого приключения у нее остался горький осадок. Она пыталась прилежно заниматься, но университетские профессора не оправдали ее ожиданий. Короче, она сердилась на Москву за постигшее ее там разочарование.
На сцене народ у стен монастыря умолял невидимого Бориса принять корону и положить конец нищете и страданиям. Печальное пение многоголосого хора разрывало душу.
В этот момент по ряду, где сидела Арина, стал пробираться мужчина. Извинившись перед ней, он занял пустовавшее кресло. Арина успела заметить, что, державшийся свободно и уверенно, мужчина – высок и моложав, хотя определить его возраст было затруднительно. Она чувствовала, что сосед бросает на нее взгляды. Наконец, спустя несколько минут, он обратился к ней вполголоса:
– Кто сегодня поет Бориса?
Она взглянула на него с изумлением:
– Шаляпин, конечно.
Он удовлетворенно вздохнул, улыбнулся и добавил:
– В антракте я объясню вам…
Подавив неожиданное желание рассмеяться, Арина промолчала. Упал занавес по окончании первого акта, в зале дали свет.
