Конечно, она тоже знала о нем больше, чем кто-либо другой, но он не волновался из-за этого. Тилли никогда не пыталась использовать эту информацию, чтобы получить с него деньги. Она с каким-то странным безразличием относилась к своей жизни в захудалом салуне небольшого городка. Ее глубокие карие глаза выражали только скуку. Любого мужчину Тилли воспринимала таким, каким он был, и не ожидала от него ничего другого. Многие мужчины в Проспере, в том числе и женатые, побывали в ее объятиях. Она была щедрой на ласки, даже уже получив вознаграждение.
«Ей скорее можно дать лет двадцать, чем двадцать пять», — думал Кайл, восхищенно глядя на ее бархатистую кожу и темные волосы с красноватым оттенком. Она по-прежнему была стройной и гибкой, длинноногая, с высокой грудью. Подойдя, Тилли облокотилась о стойку.
— Кайл, — прошептала она вместо приветствия.
Ему не требовалось особого приглашения. Его мягко произнесенного имени было достаточно. Он отставил бокал и взял ее за руку.
— Пойдем наверх.
Она насмешливо прищурилась:
— Приветствую тебя. Не правда ли, хороший денек?
Не обратив внимания на легкий сарказм в ее голосе, Кайл повел Тилли к лестнице. При этом он махнул рукой Пирсу и Фронтерасу, давая понять, что некоторое время будет занят. Прежде чем вернуться к стоявшему перед ним пиву, Фронтерас наблюдал, как Беллами поднимался по лестнице, обняв Тилли за талию. Пирс сидел рядом, молча потягивая пиво: он редко произносил три слова подряд.
Луиса разозлил легкий укол ревности, которую он испытывал, следя за тем, как Беллами и Тилли вместе поднимались наверх. Не из-за Тилли, хотя она, видел Бог, была потрясающей женщиной, а из-за того простого факта, что между ними существовала связь. Правда, связь, основанная только на сексе. Луис не помнил, когда он ощущал душевную близость с кем-либо за последние десять лет. Десять лет странствий, случайных связей со сговорчивыми женщинами, которым он не давал ничего, кроме своего тела. В юности ему было необходимо интеллектуальное и эмоциональное уединение, но потом это стало привычкой. И теперь ему казалось невозможным измениться, несмотря на то, что иногда ему хотелось большего. Больше… чего?
Больше женщин? У Луиса был дар обольщать их. Он любил женщин и прощал им все слабости, и они понимали это. В женщине ему нравилось все: характер, ревность, явное упрямство. А какая женщина могла устоять, когда даже ее не лучшие качества столь высоко ценились? Для Луиса же все было просто: он был кавалером и, следовательно, любил прекрасных дам. Для него они были самыми желанными существами в мире. А женщины тянулись к Луису Фронтерасу уже тогда, когда его голос только еще начинал крепнуть. Но сейчас его интересовала только одна: блондинка, с которой разговаривал Беллами у входа в банк. Мисс Милликен, дочь банкира. Оливия. Ему понравились ее спокойствие и прелестное лицо. Он также отметил стройность ее фигуры в облегающем костюме для верховой езды.
То, что Беллами решил жениться на мисс Милликен лишь для того, чтобы завладеть деньгами ее отца, казалось Луису бесчестным. Женщина заслуживала большего, в особенности, если она была столь хороша, как Оливия. Беллами не колеблясь воспользовался бы ею. Но Луиса была безошибочная интуиция, когда дело касалось женщин, и она подсказывала ему, что такая бесчувственность могла бы убить Оливию. В этих очаровательных голубых глазах, которые он видел лишь мгновение, была печаль. И Беллами не смог бы ее развеять, а сделал бы молодую женщину еще более несчастной.
Луису хотелось бы стереть поцелуями эти грустные тени под ее глазами и держать Оливию в объятиях, ласкать и говорить, как она прекрасна. Ведь женщине всегда нужно знать, что ею восхищаются. Но он тут же усмехнулся этим своим мечтам. Он был бродягой и мексиканцем, достаточно хорошо владевшим револьвером для того, чтобы выжить в этом жестоком мире. А она была дочерью банкира и, похоже, должна была сделать выбор между двумя богатейшими землевладельцами в округе. Ни одного шанса, что мисс Оливия Милликен когда-либо узнает хотя бы его имя, не говоря уже о том, что когда-либо он сумеет понравиться ей.
Глава 4
Ди не удивилась, когда через три дня после его первого визита увидела подъезжающего к ее дому Лукаса. Было раннее утро. С кастрюлей в руках она кормила во дворе цыплят, собравшихся у ее ног.
— Мистер Кохран, — произнесла она в качестве приветствия, когда он оказался достаточно близко, чтобы услышать ее.
Он не спешился, а нагнулся, опираясь локтем на луку седла и наблюдая, как она сыплет корм.
— Доброе утро, сказал он. — Я ехал в город и решил проведать вас.
Ее глаза сияли на ярком утреннем солнце.
— Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь намекала на то, что меня нужно проведывать, мистер Кохран, — довольно резко ответила она, поскольку ценила свою независимость и гордилась ею, а Лукас считал, что она не способна позаботиться о себе.
— Зовите меня Лукас, — сказал он. — Или Люк.
— Зачем?
— Затем, что я хочу, чтобы мы стали друзьями.
— Не похоже.
Он наслаждался ее непреклонностью. Его освежало присутствие женщины, которая не старалась угодить ему и не считалась с его мнением.
— Почему бы и нет? Мне кажется, что мы бы оба выиграли, став друзьями.
— Мне нравится быть одной, — ответила Ди, переворачивая кастрюлю и слегка похлопывая ее по бокам, чтобы вытряхнуть последние крошки корма.
Она подошла к маленькому заднему крыльцу и повесила кастрюлю на гвоздь, вбитый в стену. Лукас направил за ней свою лошадь, когда она торопливо зашагала в сарай; ее юбка подлетала вверх при каждом шаге. Она носит только одну нижнюю юбку, решил он, наблюдая за стремительными колыханиями синей ткани. И, к тому же, тонкую. Наклонив голову, чтобы въехать в сарай, он машинально закрыл на секунду глаза, чтобы они привыкли к мраку, а затем стал наблюдать, как Ди раздает корм единственной лошади и двум коровам.
Лукас видел, что она совершенно игнорировала его присутствие. Такое поведение молодой женщины раздосадовало его. Чтобы унять раздражение, он напомнил себе, что это ее ферма и хозяйка его не приглашала. Лошадь Лукаса нетерпеливо переступала, когда Ди принесла табурет и поставила подойник под одну из коров.
Лукас вздохнул и спешился, намотав поводья на перекладину. Вторая корова тоже нуждалась в дойке.
— У вас есть еще один подойник? — спросил он.
Когда она повернула к нему голову, струйка молока ударилась в подойник в такт с движениями ее рук. Теперь ее глаза смотрели угрожающе.
— Я не нуждаюсь ни в какой помощи.
— Понятно, — его раздражение росло. — Но вы никогда не задумывались о том, чтобы воспользоваться помощью не из-за того, что вы сами не можете справиться с чем-то. Ведь работа может быть выполнена быстрее двумя людьми, чем одним человеком, не правда ли?
