Скука просто неимоверная. Нет, немедленно надо бежать. Хоппер развернулась было к выходу, но пока она искала, куда бы поставить бокал, толпа вдруг раздалась, и перед ней предстал недавний сосед ректора за столом.
— Мисс Хоппер, не так ли?
— Да. — Мужчина, однако, никак не отреагировал, и, дабы избежать неловкой паузы, она затараторила: — Я на втором курсе. Землеведение. Кажется, мы раньше не встречались.
Он кивнул.
— Прошу прощения… Кэролайн сказала, мне нужно самому представиться, — он махнул рукой в другой конец помещения-, где ректор что-то вдохновенно втолковывала двум своим любимчикам, студентам-историкам. — Меня зовут Эдвард Торн. С этого года я работаю на вашей кафедре. Полагаю, буду у вас преподавать.
— Рада познакомиться, доктор Торн, — она протянула руку и тут же пожалела об этом: ну вот, выставила себя деревенщиной. Впрочем, Торн, похоже, так не считал.
— Взаимно. Пожалуйста, называйте меня Эдвард. Всякие формальности не по мне.
Хоппер временно оставила свои попытки избавиться от бокала.
— И что же привело вас в Оксфорд? — поинтересовалась она, памятуя замечание Кэт о его увольнении.
— Всего лишь каприз. Тяга к переменам. Стоит чересчур долго задержаться на одном месте — и все, застой. Так ведь со всеми.
— И вы подались в Оксфорд? Как раз здесь-то ничего не меняется. Хоть полмира сгори, а тут всё еще будут копаться в библиотеке.
Она улыбнулась. Торн тоже, и лицо его тут же преобразилось, на какое-то мгновение озарившись дружелюбием и заговорщической насмешливостью, едва ли не проказливостью.
Он кивнул.
— Что ж, пожалуй, перемены — не совсем подходящее слово. Но для меня все равно хоть какое-то разнообразие. Вам нравится здесь учиться?
— Особых восторгов не испытываю. Такое ощущение, будто многие из наших преподавателей не совсем понимают, чем тут занимаются.
Торн вскинул брови. Хоппер и сама удивилась: ничего такого говорить она вовсе не намеревалась, слова сами слетели у нее с языка.
— Хм, перспектива тревожная. Может, нам стоит обсудить все это на днях?
— Вряд ли вам удастся что-либо здесь изменить. Руководство предлагает мне забрать документы, если к концу семестра положение не улучшится.
— Поскольку теперь я ваш преподаватель, смею надеяться, я и есть тот самый человек, который сможет что-то изменить, — Торн почти сардонически улыбнулся. — А вы делились с семьей своими тревогами?
— Нет.
— У вас вообще есть семья?
— Только брат. За нами приглядывала тетка. Она умерла два года назад.
— Сожалею. Не возражаете, если я поинтересуюсь, по какой причине?
— По болезни. Не скоропостижно.
В действительности смерть тети как раз и была скоропостижной. Ее укусило какое-то насекомое, и даже когда кожа вокруг ранки почернела, она все еще улыбалась, пускай и стиснув зубы. Три дня обливалась потом в своей огромной постели, практически никак не лечась, лишь кутая свое худое тело в одеяла, и в конце концов умерла. Ее огромный дом оказался в реквизиционной зоне, и Хоппер с братом получили лишь жалкий процент от его стоимости.
— А вы жили с ней?
— Да.
На лице Торна отчетливо отображалась борьба любопытства и тактичности. Последняя в итоге взяла верх. Но Хоппер все же решила рассказать.
— Пару лет она присматривала за мной, когда я была не в школе. Отец погиб, когда мне было шестнадцать. Он занимался инфраструктурой.
— Понимаю.
Отец ее был «объединителем» — одним из государственных служащих, в задачи которых входила доставка ресурсов в отдаленные населенные пункты страны. В те годы путешествовать по глубинке было по-настоящему опасно. Но он все равно уезжал, потом возвращался, а потом уезжал снова. Пока во время одной из экспедиций на его снабженческую автоколонну — из водовозов и грузовиков с продовольствием, — сопровождавшуюся неопытными военными в качестве охраны, не напали вооруженные бандиты. Они забрали все, что смогли, в живых оставили двух человек из пятидесяти.
Торн поджал губы.
— А мать?
— Умерла за шесть лет до этого. Мне тогда было десять. — Он кивнул. Хоппер снова сочла необходимым пояснить: — Она была врачом. Работала в Европе. Так и не вернулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Понимаю.
Это произошло девять лет назад, в разгар второго краха, когда массово спасалось бегством население Горячей зоны — части планеты, обращенной непосредственно к солнцу. Правительства тех стран какое-то время еще держались, выращивая сельскохозяйственные культуры в теплицах на гидропонике, активно используя внезапно ставшую избыточной солнечную энергию и ради выживания постепенно переселяясь под землю. Вот только в один прекрасный день — совсем не прекрасный, естественно, и не совсем день (все происходило в течение месяца) — под аккомпанемент бесчисленных бунтов во всем регионе прекратилась любая жизнедеятельность. От жары погибли миллионы. Выжженная территория совершенно опустела, если не принимать во внимание нескольких напрочь свихнувшихся индивидов, и поныне проживающих там в бесконечных тоннелях и выходящих на поверхность в скафандрах.
Десятки миллионов человек нескончаемым потоком устремились прочь, защищая ноги и обеспечивая себе тень всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Мать Хоппер оказывала любую посильную помощь плетущимся на север Европы колоннам — снабжала лекарствами путников, лечила добравшихся до Франции. Вот только задача была попросту невыполнимой. Даже хоронить умерших в пути не представлялось возможным. Хоппер с братом как-то раз навестили мать, когда остались без присмотра. Элен до сих пор не могла забыть тот визит.
— Из-за чего она скончалась?
— Точно неизвестно. Но до побережья добраться ей удалось, это мы выяснили. Она купила себе место на гражданском транспортном корабле. Но как раз тогда возобновились все эти затопления. И она считала, что ее кораблю ничего не угрожает. Только никто не сказал ей, что это не так.
Хоппер удивилась самой себе, что выложила правду о родителях. Обычно ей было куда проще наплести, что они все еще живы.
— Мне очень жаль. Правда жаль.
— У меня хотя бы остался брат. Другие потеряли куда больше близких.
— Но это же не соревнование. Чтобы почувствовать боль, вовсе не нужно терять больше других. А уж лишаться таким образом матери точно никто не должен.
На секунду на лице Торна отразилось сильнейшее волнение. Мимолетное, но несомненное, и Хоппер внезапно ощутила к новому преподавателю прилив острой симпатии, какой она не испытывала уже несколько лет. После смерти тетки она так ни с кем и не сблизилась. Брат целиком отдавался учебе, а других родных у нее не было. Только работа, да и ту она могла в любой момент потерять и отправиться куда глаза глядят.
К ее облегчению, их разговор прервал резкий оклик:
— Тедди!
В их направлении через толпу двигалась ректор, сопровождаемая вялой стайкой студентов-подхалимов. Хоппер одним глотком допила вино и поставила бокал на сервант.
— Что ж, приятно было познакомиться. Будет жаль, если ненадолго.
— Надеюсь, вы все же продержитесь до нашего первого занятия.
Она не испытывала ни малейшего желания записываться на какие-либо новые курсы. Однако ей было приятно внимание собеседника, и неожиданно для себя она проговорила:
— Это ведь через пару дней. Наверняка я все еще буду здесь. Вы преподаете географию или биологию?
— Формально — географию, — Торн вновь улыбнулся. — Но в действительности все это сплошь политика.
8
Человек на койке весьма отдаленно походил на того, которого помнила Хоппер. На вид ему можно было дать лет девяносто, а не реальные семьдесят пять. Он почти полностью облысел, а остававшиеся вокруг темени некогда каштановые волосы приобрели оттенок грязного снега. Покоившиеся поверх одеяла руки в пигментных пятнах казались неестественно тонкими, испещренное морщинами лицо было осунувшимся и дряблым. Старость рост ему не убавила — ноги под одеялом вытянулись до самого конца койки, вот только теперь они напоминали длинные палки. На какой-то момент Хоппер даже стало его жалко.
