– Полтора года назад Шанталь Спектер арестовали. Нашли кокаин.
– Она употребляла?
– Не вполне ясно. Девушка настучала на друзей, и ее освободили без проверки на наркотики. Приятели ее оказались наркоманами.
– Торговала?
– Вряд ли. Прошлым летом ее опять арестовали. Та же история. Полиция накрыла притон в дешевом отеле, и Шанталь, среди прочих, угодила в сети. Вскоре после этого папаша послал ее в Канаду поправить здоровье. Она вернулась на Рождество, пошла в январе в школу – и исчезла через неделю после начала занятий. Посол пытался искать дочь самостоятельно, но в конце концов сдался и сообщил о ее пропаже.
Палец детектива переместился к лабиринту улочек старого города.
– Оба раза Шанталь арестовывали в Первой зоне.
– Молодежь порой бывает склонна к мятежу, – заметила я. – Вероятно, она вернулась домой, поругалась с отцом и сбежала.
– На четыре месяца?
– Скорее всего, это просто совпадение. Шанталь не вписывается в схему.
– Люси Херарди исчезла пятого января. Через десять дней то же случилось с Шанталь Спектер. – Галиано повернулся ко мне. – Судя по некоторым данным, Люси и Шанталь были близкими подругами.
6
Фотографии с места преступления позволяют легко проникнуть в чужие тайны. В отличие от фотоискусства, где специально подбирают свет и композицию, чтобы подчеркнуть мгновения красоты, полицейские фото фиксируют во всех деталях суровую, ничем не приукрашенную реальность. Их просмотр доставляет мало удовольствия, а порой повергает в уныние.
Разбитое окно. Забрызганная кровью кухня. Женщина лежит в постели, раздвинув ноги; лицо ее закрывают порванные трусики. Распухшее тело ребенка в вентиляционной шахте. Кошмар возвращается раз за разом – мгновения, часы, дни спустя.
Или даже месяцы.
В девять сорок Хикай принес фотографии из «Параисо». В отсутствие костей для анализа эти фото давали мне единственную надежду восстановить облик жертвы, а может, и связать скелет в отстойнике с одной из пропавших девушек.
Я открыла первый конверт. Было немного страшно, но вместе с тем не терпелось узнать, сколько анатомических подробностей сохранилось.
Или потерялось.
Переулок.
«Параисо».
Обветшалый маленький оазис на заднем дворе.
Я разглядывала всевозможные виды отстойника до вскрытия и после, до, во время и после осушки. На последнем снимке пустые камеры пересекали тени, похожие на длинные костлявые пальцы.
Убрав первую пачку обратно в конверт, я взяла следующий.
Первая фотография изображала мою устремленную к небу задницу на краю отстойника. На второй виднелась кость на простыне в мешке для трупов. Даже с увеличительным стеклом деталей различить не удавалось. Отложив лупу, я продолжила просмотр.
Через семь снимков обнаружила крупномасштабную фотографию локтевой кости. Ведя вдоль нее лупой, изучила каждую впадину и углубление. И уже готова была сдаться, когда вдруг заметила тонкую, как волос, линию на конце со стороны запястья.
– Взгляните.
Взяв лупу, Галиано склонился над снимком. Я показала кончиком шариковой ручки.
– Это остаточная эпифизарная линия.
– Ay, Dios, – проговорил он, не поднимая взгляда. – И что это значит?
– Видно, как головка кости врастает в конец ее ствола.
– И что это значит?
– Это значит, что жертва была молода.
– Насколько?
– Вероятно, не старше девятнадцати.
Он выпрямился:
– Muy bueno[26], доктор Бреннан.
На середине третьей пачки начались фотографии черепа. Я разглядывала снимок за снимком – и желудок мой сжимался в еще более тугой узел, чем тогда, в отстойнике. Хикай фотографировал череп по меньшей мере с шести футов. Грязь, тени и расстояние скрывали все черты. Даже увеличительное стекло не помогало.
Обескураженно досмотрев до конца третий конверт, я двинулась дальше. Одна за другой появлялись разложенные на простыне части тела. Линии роста на нескольких длинных костях подтверждали примерный возраст, который я определила по локтевой кости.
Хикай сделал не меньше полудюжины снимков таза. Мягкие ткани удерживали вместе три его части, что позволяло различить сердцевидное входное отверстие. Длинные лобковые кости соединялись наверху под тупым углом.
Я перешла к видам сбоку.
Широкая и неглубокая седалищная борозда.
– Женщина, – сказала, ни к кому не обращаясь.
– Покажите. – Галиано вернулся к моему столу.
Развернув перед ним фотографии, я объяснила каждую деталь. Детектив молча слушал.
Собирая снимки, я случайно посмотрела на несколько странной формы пятнышек с брюшной стороны правой подвздошной кости. Поднесла к глазам фотографию, а к ней – лупу. Галиано наблюдал за мной.
Фрагменты зубов? Растительность? Гравий? Крошечные частицы казались знакомыми, но, как бы я ни пыталась, опознать их не могла.
– Что там? – спросил полицейский.
– Не знаю точно. Может, просто мусор.
Вернув фотографии в конверт, я вытряхнула новую пачку.
Кости ступней. Кистей рук. Ребра.
Галиано вызвали к нему в кабинет. Двое детективов продолжали корпеть у своих досок.
Грудина. Позвонки.
Вернулся Бартоломе.
– Где, черт побери, Эрнандес?
Ответа не последовало. Я представила, как позади двое пожимают плечами.
Заболела спина. Я вытянула над головой руки и потянулась – сперва назад, потом в стороны.
А когда вновь взялась за фотографии, случилось чудо.
Пока я наблюдала за осушкой отстойника, Хикай вернулся к черепу. На последних его снимках были виды сверху, снизу, с боков и спереди, с расстояния примерно в один фут. Несмотря на грязь, я многое смогла увидеть.
– Хорошие фото.
Галиано тотчас же оказался рядом. Я показала на вид черепа спереди:
– Округлые глазницы, широкие скулы.
Перейдя к снимку основания черепа, указала на скуловые кости:
– Видите, как они выступают?
Детектив кивнул.
– Череп короткий вдоль и широкий поперек.
– Почти шарообразный.
– Именно. – Я постучала по верхнему нёбу. – Параболической формы. Жаль, что передних зубов нет.
– Почему?
– Лопатообразные резцы могут указывать на расу.
– Лопатообразные?
– Вогнутая эмаль со стороны языка и приподнятая бороздка вдоль края. Вроде лопаты.
Я сменила вид снизу на вид сбоку, отметив низкую переносицу и прямой профиль.
– Что думаете? – спросил Галиано.
– Монголоид. – Я вспомнила последний мимолетный взгляд на череп и сопоставила тогдашнее впечатление с лежащими передо мной фотографиями.
Он тупо посмотрел на меня.
– Азиат.
– Китаец, японец, вьетнамец?
– Кто угодно. Или тот, чьи предки пришли из Азии. Коренной американец…
– Вы имеете в виду старые индейские кости?
– Однозначно нет. Эти совсем недавние.
Мужчина ненадолго задумался.
– Передние зубы выбиты?
Я понимала, что он имеет в виду. Зубы часто разрушают, чтобы затруднить опознание. Но в данном случае было не так. Я покачала головой.
– Резцы имеют только один корень. Когда мягкие ткани разлагаются, их ничто не удерживает. Скорее всего, они просто выпали.
– И куда делись?
– Могли просочиться через канализационную систему. Или до сих пор остаются в отстойнике.
– От них есть какая-то польза?
– Конечно. По этим чертам можно лишь строить предположения. – Я махнула в сторону фотографий.
– Так кто же этот незнакомец в отстойнике?
– Женщина, вероятно, лет восемнадцати-девятнадцати, возможно, монголоидного происхождения.
Я прямо чувствовала, как за коровьими глазами вспыхивают нейроны.
– Но у большинства гватемальцев монголоидные черты…
– У многих, – согласилась я.
– И у крайне малого числа – канадцев.
– Местные народности, иммигранты из Азии и их потомки.
Галиано долго молчал.
– Вероятнее всего, – сказал он, – перед нами не Шанталь Спектер.
Я уже собиралась ответить, когда Эрнандес вкатил в кабинет свою тележку. Вместо ящиков на ней лежали два мешка для мусора и черный парусиновый чемодан.
– Где тебя носило, черт побери? – спросил его напарник.
– Эти придурки не желали одолжить мне освещение. Будто это драгоценности короны. – Голос – словно из забитого мусорного бака. – Куда это все сложить?
Галиано показал на два складных столика у стены справа. Эрнандес выгрузил содержимое тележки и поставил ее возле оставшихся ящиков.
– В следующий раз пусть все это таскает кто-нибудь другой. – Вытащив из кармана желтый платок, он вытер лицо. – Тяжелые, зараза.
Сунув платок в задний карман, Эрнандес выбежал за дверь. Я успела заметить лишь торчащий клочок желтой ткани.
– Давайте взглянем на фотографии, – сказал Галиано. – Большинство от родственников. Одна из посольства.
Я послушалась, хотя особой нужды в том не было. Не впервые участвуя в расследовании серийных убийств, я прекрасно представляла, что увижу. Лица: враждебные, счастливые, озадаченные, сонные. Молодые или старые, мужчины или женщины, изящные или неопрятные, красивые или непритязательные – все застигнуты в некий момент времени, еще не подозревая о грядущей беде.
