Через некоторое время они снова перешли на шаг. Сначала ехали молча.
Шон, очарованный величественной красотой древнего леса, немного отставал от спутников.
Рыжая Соня, наплевав на хорошие манеры, с любопытством разглядывала Тротби. Черты его бледного лица были резки и прямы; белые брови вразлет; твердый подбородок рассекал широкий розовый шрам; длинные нестриженые волосы цвета соломы достигали плеч. Затем он оглянулся на миг, девушка увидела его глаза и взгляд, и вздрогнула в мистическом ужасе и восхищении. До того он щурился, взирая на мир насмешливо, высокомерно, а сейчас, задумавшись, посмотрел открыто. Огромные, обрамленные темными густыми ресницами глаза его были странного сиреневого цвета, с голубыми чистыми белками, умные, проницательные и глубокие. Еще Соня заметила в них печаль, но не преходящую, а долгую, ставшую уже привычной. Что-то странное таилось в душе этого парня. Страх? Тревога? Предчувствие боли и смерти? Конечно, юная воительница не могла сего определить, но очень хотела. Пока одно для нее было несомненно: Тротби родился не в хижине пастуха и не в лачуге сапожника. Его колыбель стояла или во дворце короля или в замке благородного рыцаря — в том Соня нисколько не сомневалась.
Вздохнув, девушка отвернулась от нового знакомого. Рациональный ум ее не задержался на бесполезном размышлении о его странной внешности, прекрасных глазах и причинах столь постоянной печали; он занялся совсем иным. Почему на Тротби простая одежда? Куда он ехал с Лоблом и железными воинами? Кто он? Соня намеревалась непременно получить от него ответы на все свои вопросы, ибо яд подозрения уже давно, много лет назад, проник в ее душу и не давал покоя. Едва удостоверив личность Одинокого Путника, волею судьбы девушка встретила Тротби, и теперь настала его очередь доказывать чистоту помыслов и свою непричастность к стану врагов.
Новый вздох вырвался из нежной груди Сони, а что он означал, она и сама не знала.
— Трупный день,— пробормотал Шон, догоняя спутников.
— Что? — девушка с недоумением посмотрела на него.
— Нынче трупный день,— повторил Шон.— Он начался с жалкого трупика бедной мыши, продолжился пятью трупами шемитских стражников, а чем закончится?
— Чьими трупами? — уточнила Соня.
— Ну да.
— Надеюсь, что не нашими.
— Я тоже надеюсь.
И Шон мрачно замолчал, уставясь в далекую точку горизонта. Видимо, его все еще терзали мысли об убиенных им железных воинах.
Тротби, уловив его настроение, сказал:
— Не стоит сожалеть о них. Если б вы не оказались проворнее, они непременно прикончили бы вас, как до того прикончили одного беднягу, который попался нам при выезде из города. Он всего лишь замедлил шаг и всмотрелся в мое лицо… И потом, эти воины Лобла — коварные воры и подлые убийцы. Сотни бедняков Асгалуна смогут теперь жить спокойно — во всяком случае, пока…
— Пока градоправитель не назначит нового сотника, а тот не наберет в свой отряд новых негодяев,— закончила фразу Рыжая Соня.
Тротби кивнул; взор его на мгновение затуманился, как будто странная мысль посетила вновь и сразу пропала, оставив лишь воспоминание о себе. Он тряхнул головой, так что прямые соломенные пряди перелетели за спину, и прошептал себе под нос: «Наваждение…»
— О чем ты? — мягко спросил Шон, отвлекаясь от созерцания светлой дали.
Соня, которая ничего не слышала, насторожилась. В серых глазах ее вспыхнуло любопытство.
— Нечто в прошлом мучает меня,— тихо сказал Тротби, опустив ресницы.— Оно возникает вдруг, не проявляясь отчетливо, а потому я не могу дать ему названия. Бывает ли с тобой такое, Одинокий Путник?
— Всякое бывает, милый.
Соня удивленно приподняла рыжие брови: Шон разговаривал с этим парнем, как с ребенком, коего несправедливо обидели — ласково, участливо… И, кажется, ему даже в голову не пришло для начала узнать о его жизни и его сути, а потом уж и жалеть — кстати, неизвестно за что. «Нечто в прошлом»! Вот это бред! Да у каждого в прошлом есть то самое нечто, какое может и мучить и терзать, если дать ему волю.
— Ты родом из Асгалуна? — наконец задал Шон дельный вопрос.
— Нет,— покачал головой Тротби.— Я родился в плодородных землях Кофа и рос там до двенадцати лет. Затем мои родители умерли, и я переехал в Шем, к дяде.
— А кто твой дядя? — решительно вмешалась Соня, видя, что разговор вот-вот снова угаснет, ибо вежливый Шон вряд ли пожелает допрашивать этого мрачного парня с пристрастием.
— Обычный гражданин Шема,— ответил Тротби на удивление охотно.— Он не шемит, а такой же кофиец, как я и мои родители. Но в юности влюбился в красавицу из Асгалуна, приехал к ней со всем своим скарбом и намерением немедленно на ней жениться, однако она, как назло, внезапно скончалась. Дядя предался унынию и возвращаться домой не пожелал.
— Он жив сейчас? — продолжал спрашивать Шон, по обыкновению мягко улыбаясь.
— Да.
— Богат?
— Да.
— Как же он позволил сотнику забрать тебя против воли твоей?
Тротби заколебался. Он не собирался открывать первым встречным все тайны своей жизни, но перед Одиноким Путником почему-то чувствовал некоторое смущение — так ученик робеет наставника и не решается слукавить, беседуя с ним.
— Хорошо,— сказал он твердо.— Я расскажу вам, как я попал в руки Лобла и его людей.
Соня удовлетворенно усмехнулась и мысленно поздравила себя с победой. Сейчас она все узнает…
* * *
— Моя дядя Лансере, верный памяти своей красавицы, более никогда не думал о женитьбе. И, будучи весьма добродетелен, не завел детей на стороне, как это делают в наше время многие одинокие мужи. Потому всю свою жизнь он прожил в большом доме, с полусотней слуг, но без семьи. Так продолжалось до того самого дня, когда я в одночасье лишился своих дорогих родителей.
Узнав о смерти брата и его супруги, дядя послал за мной карету с десятком охранников. Они прибыли вечером, ночь провели в доме, а утром, после погребения, повезли меня в Асгалун. Я ехал и вспоминал, как комья сырой земли падали на деревянные ящики с холодными телами моего отца и моей матери… Мне было всего двенадцать лет, я плакал и обещал богам отмстить им за смерть Анжелиаса Тита Бада и Винченсы, дочери Килина…
Тут Тротби запнулся, бледные щеки его порозовели. Даже не взглянув на спутников, он пустил вороного вскачь и вскоре исчез в легкой туманной дымке горизонта. Листья, вздыбленные копытами его коня, порхали в воздухе словно бабочки; потом дунул ветер и унес их в лес; дорога снова была пуста и тиха.
— Он удрал! — крикнула девушка в гневе, оборачиваясь к Одинокому Путнику.— Скорее за ним!
