Вокруг неё было много молодых людей — парней и девушек. Прямо за её спиной стоял высокий и очень симпатичный парень спортивного телосложения. С такими данными только в модели идти. Может, он был бойфрендом Евы?
— Здравствуйте, — поздоровался я сразу со всеми.
Мне ответил нестройный хор молодых голосов. Молчала только женщина. Она с Евой очень похожа, но если женщина была просто красивой, то Ева была прекрасной.
Неожиданно для меня тощий невзрачный парнишка, на которого я, вообще, не обратил никакого внимания, вполне уверенным командным голосом предложил мне присесть за стол рядом с ним.
— Оперуполномоченный, лейтенант Нечипоренко Константин Васильевич, — церемонно представился он и продемонстрировал мне разворот красных корок с чёрным шнуром, тянущимся из-за пазухи.
— Здравствуйте, — поздоровался я персонально с оперуполномоченным.
Ничуть не смущаясь, он объяснил мне, что решается вопрос о возбуждении производства по факту пропажи несовершеннолетней Евы Александровны Ланской. От меня требовались объяснения по данному факту. Затем он вытащил из потёртой папки какой-то бланк и попросил показать паспорт. Без каких-либо вопросов я послушно протянул ему свой главный документ, и оперуполномоченный принялся, шевеля губами, вписывать в бланк мои паспортные данные.
— Проживаете по месту регистрации? — не поднимая головы, спросил он.
— Что? Простите.
Он поднял голову.
— Гражданин, вы проживаете по месту прописки?
— Да. Это наша собственная квартира, — смутившись ответил я и зачем-то вслух повторил адрес.
Сотрудник полиции вернулся к заполнению формы, а я не мог оторвать глаза от женщины, которая все так же молча смотрела на меня с неугасающей надеждой в глазах.
— Я её мама, — сказала она, наконец. — Моё имя Милана.
Я даже не удивился видимому несоответствию её внешнего вида предполагаемому возрасту женщины. В жизни всякое бывает.
— Очень приятно. Я Максим.
— Что с ней?
— Хм, — деловито вмешался полицейский. — Я, кончено, извиняюсь, но у меня рабочее время подходит к концу. Я предлагаю не отвлекаться и оперативно закончить с формальностями.
— Извините, — тихо сказала Милана и впервые с момента нашей встречи отвела глаза в сторону.
— Вы знакомы с гражданкой Ланской Евой Александровной? — полицейский обратился уже ко мне.
— Лично незнаком, но в лицо её знаю.
— Это как?
— Я на протяжении пяти лет утром выезжаю на работу с одной и той же остановки. Она и её папа, — Я кивнул на представительного мужчину. — тоже подходят на остановку в то же самое время. Я их запомнил потому, что регулярно вижу.
— Да это так, — подтвердил мои слова представительный мужчина. — Я вас тоже помню. Только я не папа, я дедушка, — поправил он.
Я едва удержался от непроизвольного комплимента в адрес мамы и дедушки, это могло выглядеть бестактно.
— Хорошо, — приободрил меня оперуполномоченный. — То есть вы не общались с ней? — дополнительно уточнил полицейский.
— Не совсем так. Я с ней общался как раз в ту пятницу.
— То есть? Поясните.
— Я сел на сиденье в автобусе. Она села напротив меня. Её дедушки там не было.
— Угу, — пробубнил себе под нос оперуполномоченный, не прекращая писать на своём бланке.
— Произошла неприятность. Случайность. Я ей совершенно случайно наступил на ногу, и я извинился перед ней.
— Это все?
— Нет. Я ей тогда обувь ей испачкал и хотел найти в портфеле салфетки. Мне просто очень неудобно было.
— Понятно.
— Я не нашёл салфетки и угостил её конфетой.
Возникла немая пауза. Полицейский поднял на меня глаза от своего протокола.
— Угостили несовершеннолетнюю гражданку конфетой?
Только после этих слов я понял всю двусмысленной неосторожно сказанной фразы. Слабо скрываемый криминальный подтекст слов полицейского отдавал чем-то пошлым и противно-тошнотворным. Взрослый незнакомый дядя угощает наивную малолетку конфетками.
— Вы всех несовершеннолетних конфетами угощаете? — продолжил опер.
Я запаниковал.
— Вы не так поняли. Мне было неудобно перед Евой за испачканную обувь. Я смутился и угостил её конфетами.
— А вы постоянно с собой конфеты носите?
— Нет. Я тем утром опаздывал на работу, я не успел позавтракать и бросил конфеты себе в портфель. Это вместо завтрака. Я не могу работать, если не позавтракаю. У меня настроение тогда плохое и сосредоточиться не могу. Я в портфеле искал салфетки, а под руку попадали конфеты. Вот я и угостил.
— Не переживайте вы так, — с ехидной улыбкой сказал мне прыщавый оперуполномоченный. — Вы с ней говорили о чём-нибудь?
— Ни о чём. Она поблагодарила. Я ещё раз извинился. Она пожелала мне успехов на работе и сказала о том, что я замечательный человек.
— Ей конфеты понравились? — продолжал издеваться надо мной оперативник.
— Да понравились, — разозлился я. — Она ещё сказала, что у неё настроение до нашей встречи было тревожное, а со мной ей стало легче.
— Что её тревожило? — уже без всякого ехидства спросил оперативник.
— Она не сказала. А потом мы на остановке вышли. Я пошёл к метро, а она побежала к какому-то мужику.
— Сама побежала к мужику?
— Да, сама. Она очень ему обрадовалась. На шею кинулась.
Сопливый оперуполномоченный взглядом, означающим «ну я же вам говорил», посмотрел на маму и дедушку Евы. Ещё он вполне мог добавить что-то типа: «дело молодое, нагуляется и вернётся». Мне захотелось врезать мозгляку прямо в его оперуполномоченную мордашку.
— Вы знали того мужчину? — невозмутимо продолжал он.
— Нет. Откуда. Я первый раз его видел.
— А описать его можете?
— Высокий, очень худой, сутулый. Волосы с обильной проседью. Я бы ему лет пятьдесят дал или пятьдесят пять. Мрачный очень.
— Она ему на шею кинулась? — это меня спрашивал уже представительный дедушка.
— Да… — едва успел ответить я.
Тут я понял, что коснулся какой-то очень пикантной темы.
— Уходите! Немедленно уходите! Все прочь!!! — закричал дедушка.
Он стал буквально выпихивать присутствующую молодёжь, включая того самого парня которого я посчитал парнем Евы.
Я почему-то оказался в первых рядах, покинувших квартиру. Среди молодёжи я чувствовал себя не в своей тарелке и спустился по лестнице первым.
Водитель дожидался меня на прежнем месте. Я не стал торопиться уезжать, а остался перед подъездом, чтобы перевести дух. Давящее напряжение ушло и мне стало легче. Я даже почувствовал некую эйфорию, казалось, что за плечами у меня осталось тяжёлое дело, но я наконец-то избавился от него. Если бы я курил, то сейчас непременно достал сигареты и с облегчением глубоко затянулся горьким дымом.
С одной стороны, мне хотелось бежать отсюда как можно быстрее, но с другой стороны меня тянуло обратно. Я хотел быть как можно ближе к своей красавице, увидеть как она жила, услышать людей, которых она слышала ежедневно, узнать о её жизни как можно больше, касаться тех предметов, которых касалась она. Я стоял возле своей машины и пытался найти окна её квартиры. Пришлось взять себя в руки. Неужели я стал одержимым, а, может, так становятся маньяками? Как бы плохого ни вышло. Нужно задавить в себе это странное влечение. Сегодня загляну в ближайшее кафе и надерусь у барной стойки в одиночку.
Но моим планам не суждено было сбыться. Как только я собрался уехать домой, меня окликнул самый сопливый оперативник, выскочивший из дверей подъезда.
— Подождите! Постойте, пожалуйста!
Я замер и уставился навстречу тощему прыщавому оперуполномоченному юнцу.
— Мне от вас ещё объяснения нужно получить.
Теперь в его тоне не было ничего приказного или насмешливого. Просительные интонации сквозили не только в голосе, но и во внешнем виде.
— Уделите мне четверть часа. Мне ваши объяснения нужны в материалы дела.
— Так, я уже все объяснил.
— Не-е-ет, мне нужны письменные объяснения. Я сам напишу, а вы распишитесь. Вы на машине?
— Да.
— А давайте вместе доедем до опорного пункта. Я там все скоренько на компьютере сварганю. Так, быстрее освободимся.
Я понял, что важному оперуполномоченному лень пешком переться в его опорный пункт, и он пытается припрячь меня для подвоза своей сиятельной персоны до места работы. Я подумал и согласился.
Опер оценил мой служебный ауди А8 и наличие персонального водителя. Доехали мы быстро, да и ехать было совсем недалеко. В дежурной части оперативник быстро напечатал на древнем компьютере текст моего объяснения, а я на нём расписался, дописав, что все напечатанное мною прочитано, и я с этим согласен. В самом объяснении не было уже никаких подтекстов. Сухим протокольным языком описывалось всё сказанное мной без лишних акцентов.
