— Мне тоже так кажется. — Боденштайн кивнул и взглянул на часы. — Навещу-ка я его.
— А нам что делать? — спросила Пия.
— Вы с Бенке поезжайте в бистро Паули, оно сейчас должно быть открыто.
Оливер не заметил ее недовольного взгляда. Из всех коллег Пия с трудом выносила именно Бенке. Ее неприязнь объяснялась тем, что они были слишком разными людьми. Сначала она полагала, что ему не нравится, насколько к ней расположен Боденштайн, но со временем поняла, что Бенке ее просто терпеть не может. Пия считала своего коллегу высокомерным, его сексистские шуточки — плоскими и детскими, а то, как он с ума сходил по своей навороченной машине, — тошнотворным.
Пока она раздумывала, как бы уговорить шефа поменяться с ней, зазвонил ее мобильный.
— Привет, Хеннинг, — сказала Пия, взглянув на высветившийся номер. — Что хочешь сказать?
— Я еще раз осмотрел тело убитого около «Опель-Цоо», — ответил Кирххоф. — Он какое-то время лежал на спине, прежде чем его перетащили на луг. Пятна уже довольно бледные, но в местах пролежней на плечах и ягодицах отпечаталась структура, напоминающая деревянный поддон.
— Поддон? — удивилась Пия.
— Да, и сюда подходят занозы, которые я вчера вытащил из кожи предплечья и икры. Помнишь, я еще не понял тогда, откуда они взялись.
— Занозу можно подцепить где угодно. Есть у тебя что-нибудь еще?
— Да, — сказал Кирххоф. — Я обнаружил на задней стороне рук и ног следы хлорида натрия.
— Хлорида натрия? — изумилась Пия. — А что это такое?
— Я знал, что у тебя с химией плохо, — Кирххоф явно развеселился, — но это все помнят со школы. Хлорид натрия — это поваренная соль.
— И с кем мы тут должны разговаривать? — Бенке с тоскою осмотрелся вокруг.
Ничего особенного кафе собой не представляло, за дальним столиком сидели три молодые женщины и пили кофе.
— Скоро, наверное, еще кто-нибудь подтянется.
Пия представляла себе экокафе как замызганную забегаловку с небритыми громко спорящими типами и была приятно удивлена, увидев прекрасно оборудованное современное бистро в первом этаже углового дома на главной улице. Ближе к входу поблескивали высокие хромированные столики с барными табуретами, а в зале, отделенном длинной зеркальной стойкой, виднелись уютные кожаные кресла и деревянные столы. Распахнутая рядом с входом на кухню дверь вела во внутренний двор, где рядами стояли пивные столы и скамейки. На стене, между баром и входом на кухню, висел большой черно-белый портрет Ганса Ульриха Паули в траурной рамке. Пия остановилась посмотреть на лицо человека, к которому столь неоднозначно относились в Келькхайме. Вьющиеся седые волосы, узкое лицо, круглые очки. Он не показался Пии воплощением харизматичности. Что же заставляло одних восхищаться им, а других — ненавидеть его? Она вернулась и села за один из столиков. Тут же будто из ниоткуда появилась совсем молоденькая девушка.
— Здравствуйте, меня зовут Айдин.
Она протянула меню и поставила миску с горкой чипсов. Бенке отправил полную горсть чипсов в рот и с явным одобрением уставился на девушку. Он развалился в кожаном кресле и, как обычно, начал корчить из себя мачо.
— Я здесь не ем, — сообщил он. — У меня сыпь от тофу и зелени.
— Вот оно что! Значит, вчера вы ели овощи? — ехидно спросила Пия.
Бенке злобно на нее покосился. Бесконечные аллергии одолевали его в летние месяцы. Но он ничего не сказал, когда вернулась Айдин. Пия заказала сок манго и бублик с травами и молодым сыром. В бистро зашли четыре девушки и сели у стойки позади парня, возившегося со стереоаппаратурой. Через некоторое время зазвучала тихая фоновая музыка. Бенке, отважившийся в конце концов на гавайский сэндвич, угрюмо жевал. Пия разглядывала постепенно собиравшуюся публику. Большинство устраивалось за высокими столиками в первой половине кафе или у стойки. Они выглядели опечаленными и растерянными, переговаривались приглушенными голосами и дружески обнимались, стремясь ободрить друг друга. Некоторые молодые люди проходили через помещение и исчезали за дверью с надписью «Частное помещение». Около половины седьмого в дверях появился Лукас ван ден Берг. Его сразу же окружили ищущие утешения девицы, явно в надежде на объятия. Лукас быстро прошел за стойку и принялся за работу. Затем внутрь вошли еще двое парней с мотошлемами на сгибе локтя. Они поздоровались с Лукасом, почти не обращая внимания на траурное девичье общество, и целеустремленно направились к двери в глубине бистро. Определенно, некоторых среди этой молодежи смерть Паули не лишила душевного равновесия.
Супруги Граф были архитекторами и, судя по спроектированному ими дому, в котором находился их офис, настоящими мастерами своего дела. На Боденштайна произвел впечатление необычно отреставрированный фахверковый дом в старой части Бад-Зодена. Уже добрую четверть часа Оливер сидел в приятной прохладе переговорной на первом этаже. Визит к Норберту Захариасу закончился ничем. То ли того действительно не было дома, то ли он прятал свою нечистую совесть за опущенными жалюзи собственного приюта. Боденштайн прикрепил свою визитную карточку на самом видном месте почтового ящика и решил заглянуть попозже. В половине шестого Марайке Граф наконец вернулась со стройки и сразу же прошла в переговорную. Боденштайн мгновенно понял, что Паули предпочитал вполне определенный тип женщин. Марайке Граф была такой же хрупкой и милой, как Эстер Шмит, но выглядела несравнимо более ухоженной. Облегающее льняное платье и приталенный пиджак подчеркивали ее девичью фигуру. Она вовсе не производила впечатления человека, способного на насилие, как утверждала Эстер Шмит.
— Простите за опоздание. — Она обворожительно улыбнулась, и на щеках у нее выступили ямочки. — Вам предложили что-нибудь выпить?
— Да, спасибо!
Боденштайн улыбнулся в ответ и снова сел.
— Я слышала, что мой бывший муж мертв, — сказала Марайке Граф. — Подобные вести быстро распространяются. Вчера мне звонил господин Шварц.
— Как долго вы с Паули были женаты? — спросил Боденштайн, прикидывая, кому еще смог сообщить вчера печальную весть о кончине своего неприятного соседа Шварц.
— Четырнадцать лет, — ответила Марайке Граф и поморщилась. — Он был моим учителем, и еще в девятом классе я поняла, что ему суждено стать мужчиной моей жизни. — Она усмехнулась. — Вот как можно ошибаться.
— Что вас в нем привлекло?
— У него были убеждения. — Ее голос звучал ровно. — Я полагала, что это здорово — быть настолько убежденным в том, что делаешь.
— Почему вы расстались?
— Я в нем разочаровалась. — Марайке мило пожала плечиками. — Ульрих строил из себя самоотверженного борца за лучший мир, но не был таковым. В действительности он был слабым человеком, который постоянно пытался самоутвердиться. Больше всего ему нравилось окружать себя юнцами, внимавшими каждому его слову. Он просто купался в их восхищении, жил в нем, как рыба в воде. И чем больше собиралась аудитория, тем больше он вдохновлялся. При этом он им врал насчет своего вегетарианства. — Она презрительно фыркнула. — Он проповедовал молодежи идеалы, которые сам не разделял. Сначала мне не мешало, что сутками, днем и ночью, вокруг него вечно вертелась молодежь, но чем взрослее я становилась, тем более странными мне казались эти посиделки. Я развивалась с годами, а Ульрих — нет. Он неизменно предпочитал восторженных восемнадцатилетних, не способных его критиковать.
— Он вас обманывал?
— Вполне возможно. Я понятия не имею. В последние восемь лет нашего брака и стол, и постель у каждого из нас были свои.
— Нынешняя спутница вашего бывшего мужа отнюдь не восемнадцатилетняя, — заметил Боденштайн.
— У восемнадцатилетних нет денег, — презрительно и насмешливо фыркнула Марайке Граф. — Все же Эстер принадлежит дом, в котором находится бистро. Кроме того, она безропотно оплатила долги Ульриха.
— У него были долги?
— Как у гусара, — усмехнулась Марайке Граф. — Мой бывший любил обличать людей. Было бы еще хитрее, подцепи он адвокатшу.
— Как получилось, что вы оставили дом своему бывшему мужу, когда расстались с ним?
— Я совершенно ничего не оставляла этому прощелыге. — Марайке выпрямилась, и ее голубые глаза сверкнули. — Ему просто нравилось так думать, но в тот день, когда я уходила, я сказала ему, что он может оставаться в доме, пока не подыщет себе другое жилье. Я хотела продать дом и рассчитаться с ним.
— Мы слышали сообщение на автоответчике, которое вы оставили Паули, — сообщил Боденштайн. — В тот вечер, когда он умер, вы были у него.
— Это так, — согласилась Марайке. — У меня кончилось терпение. За это время мы продали уже шесть сдвоенных коттеджей и трижды были вынуждены откладывать начало строительства. Один клиент отказался, другой угрожает подать жалобу.
