- Сейчас уже некогда, - сказал боцман. - Нужно плыть.
- А может быть, ветерок потянет, - с надеждой заметил Ян.
Степан Иванович оглядел небо.
- Обязательно потянет. Все признаки. Собирайся, команда! Один конец, пять узлов...
Путешественники проплыли мили три, и тогда в самом деле с северо-запада потянул ветер. Но, предвещая его, боцман не предполагал, что он достигнет такой силы.
В этих местах Северная Двина достаточно широка, чтобы шторму разгуляться почти как на море.
Волна поднялась высокая, крутая - с шумными всплесками и грозными белыми гребнями. При такой волне "Ласточку" могло захлестнуть и даже опрокинуть.
Боцман скомандовал:
- Право руля! К берегу! Приготовиться к швартовке!
Едва прозвучала эта команда, как нос шлюпа резко пошёл вниз, и ревущий вал накрыл его. При втором ударе волны вода в шлюпе покрыла телгаса - решётчатые покрытия днища. Матросы экипажа вымокли до нитки. А река всё больше свирепела, бушевала, ожесточалась.
В такую переделку "Ласточка" с новым экипажем попала впервые. Но боцман был уверен в своём шлюпе, как был уверен и в своей команде. И действительно, ни один из них не дрогнул, на лицах не было и тени страха. Все действовали дружно: и на вёслах и у водоотливной помпы, а Ян Эрмуш на руле, управляя шлюпом, даже улыбался.
Родной город
Продовольствие заканчивалось. И боцман решил повернуть "Ласточку", взяв курс на Архангельск.
- А как же кафтан? - спросил Вяча.
- А может, кафтан давно износили, - насмешливо предположил Егор. - А может, и совсем никакого кафтана не было.
- Трудно даётся нам этот кафтан, - сказал Степан Иванович. - Но унывать не будем. Кафтан мы, правда, не нашли, да зато кое-что повидали. Это уже хорошо.
- И кафтан больше искать не будем? - встревожился Вяча.
- Будем, обязательно ещё раз поплывём, - заверил боцман.
На последней остановке перед Архангельском "Ласточка" пришвартовалась у лесозаводского причала, рядом с маленьким буксирным пароходиком "Белуха". Капитаном и матросом в одном лице на "Белухе" был юркий старичок по отчеству Карпыч. Сморщенное лицо старика необыкновенно быстро преображалось: то оно улыбалось, то через минуту вдруг омрачалось и почти свирепело, но как-то по-детски. Неопытному в водных делах человеку трудно было определить, кто старше - буксирный пароходик или его капитан.
Едва "Ласточка" подошла к причалу, как капитан "Белухи" уже подбежал к ней. Он и Степан Иванович оказались старыми знакомыми.
- Ты что же, Степан, с "Буревестника"-то списался?
- Прогнали, - усмехнулся боцман. - На пенсию.
- Да ведь ты моложе меня. А мне свою любушку жалко бросить. Хорошая она у меня, дролюшка, хотя и не молоденькая. Голубонька она моя ненаглядная никогда не подводила. А ведь и моложе-то меня всего годков на пять.
- Ну, на пять... - шутливо возразил Степан Иванович. - Тогда бы её давно списали.
- Да вот меня-то не списывают.
- Тебя, Карпыч, в пароходстве спросить обязаны, а "Белуху" спрашивать не будут. Дадут приказ-команду и поволокут твою дролюшку на металлолом.
- А я не позволю. Не позволю мою любушку на металл!
Но настроение у капитана "Белухи" менялось так же быстро, как и выражение его лица.
Пока он разговаривал с боцманом, неожиданно накатившейся от близко прошедшего быстроходного катера высокой волной "Белуху" развернуло. Так же неожиданно швартовый канат лопнул, и пароходик отнесло от причала.
- Ах ты старая дура! - заорал старик на свою "дролюшку". - Ах, ведьма, ленивая кобыла! Не могла сама закрепиться.
Он обращался к своему судну, как к живому существу. Ребята едва удерживались от смеха.
- Отдать концы! - скомандовал боцман.
И минут через десять "Белуха" на буксире была водворена на прежнее место у причала.
Матросы "Ласточки" помогали Карпычу пришвартовать "Белуху", а он их поучал:
- Э, куда, куда?! Не так! Не так! Это вам не академия! Тут думать надо!
- Смешной старик, - сказал Вяча, когда "Ласточка" отошла от причала.
- Странный, - отозвался Антон.
- Это верно, старик с причудой, - подтвердил боцман. - Но главное честный! Мы с ним вместе плавали.
За разговорами оставшаяся часть пути прошла незаметно.
- Ура! - воскликнул Вяча, отдавая якорь. - Возвращение из экспедиции и из похода - самое приятное во всех путешествиях и войнах, говорили великие путешественники и полководцы.
- А если из похода возвращались с поражением? - по своему обыкновению, с язвинкой спросил Егор-Беломор.
Вяча промолчал, а Степан Иванович сказал:
- Мы вернулись не с поражением...
Да, вернуться в родной город, конечно же, было очень приятно и радостно. Всё здесь было как прежде, как всегда. И в то же время как будто было и что-то новое.
Друзья расстались, чтобы завтра снова встретиться на "Ласточке".
Но Антон и Вяча уже вечером вместе смотрели по телевизору футбольный матч, а потом долго бродили по городу.
Позванивая, шли трамваи - красные и голубые. Шипели по асфальту бесчисленные легковые автомашины, встречались и нагоняли автобусы - тоже красные и голубые. А с реки доносился шум порта. Родной, милый город!.. Здесь пахло морем, но не было в этом запахе никакой морской соли, придуманной досужими маринистами. Шли по улице вперемежку с другими жителями Архангельска моряки, может быть вчера или позавчера вернувшиеся из дальнего плавания. Старожилы узнавали их не по походке, тоже придуманной литераторами, а по неуловимому для обычного взгляда виду и характеру человека, который много поплавал.
- Знаешь, Антон, наш сосед-пенсионер, что всю жизнь плавал, говорит: "Настоящего моряка я даже голого узнаю".
- По татуировке?
- Нет, татуировка - пережиток. Наши моряки уже давно себя не раскрашивают. А вот как он узнает моряка даже голого, неизвестно... Он даже говорит, что моряка архангельского отличит от моряка черноморского или тихоокеанского.
- Тоже голых?
Ребята посмеялись, но потом Антон серьёзно сказал:
- Наверное, по разговору. Можно спросить у нашего боцмана. Он, конечно, знает.
- Есть моряки, которые издали суда по дыму из трубы узнают, - заметил Вяча.
- Теперь на новых теплоходах и электродизелях дыма не увидишь, - возразил Антон.
Друзья прошли Дом Советов и снова свернули на набережную. И опять перед ними открылась ширь Северной Двины - неоглядная водная красота. Асфальт на набережной был и раньше, а совсем недавно строители одели её и в бетон и гранит.
- В гранит оделася Двина, - переиначил пушкинские строчки Вяча. - Мосты повисли над водами...
- Да, - согласился Антон. - Только тёмно-зелёными садами ещё не покрылись наши острова.
На набережной стоял памятник Петру Первому. Пётр, в треуголке, в мундире офицера Преображенского полка и в ботфортах, словно только что сошёл с корабля и смотрел на плывущие и стоящие у причалов суда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
