Добравшись до верха, он перешел по выдвинутому переходу к заднему черепному люку.
На мостике было невообразимо холодно. Во время перехода «Виктрикс» путешествовала в пустотном трюме. На всех поверхностях таяла изморозь. Тарсес шагнул внутрь.
Весь его мир был сосредоточен в этом месте, избранном им и предназначенном для него: зал с разноуровневым полом, круговой проход, командные кресла — модерати, рулевого, сенсори, — установленные в подбородке, амниотическое гнездо для принцепса на возвышении позади. Оторванные и перебитые кабели свисали до самого пола. Жесткую обшивку усеивали пятна высохшей крови. На мостик заглядывало фальшивое ночное небо. Тарсес поднял голову. Разорванный металл, пропоротый до внутренней обшивки, отгибался наружу. Повсюду виднелись пробоины: в древней богатой красной кожаной обивке командных кресел, в палубе, в крыше, в пультах. Некоторые экраны расколоты, некоторые разбиты.
Он положил руку на спинку кресла. Оно было холодным на ощупь. Он провел правой рукой по спинке сзади. Все еще больно. Взрывом достало всех. Что его проткнул длинный осколок, Тарсес осознал тогда гораздо позже.
— Модерати, у тебя кровь, — сказал сенсори Нарлер. Это было смешно, потому что сам Нарлер к тому времени сам истекал кровью, прижимая к груди обрубок руки.
— О! — откликнулся модерати Тарсес.
Как вчера.
Холод. Холодный металл и холодная кожа. Холодные осколки стекла хрустят под ногами. Смертельный холод. Бодрствующая «Виктрикс» была такой живой. Сам металл был живым: живое существо, махина, титан.
Перед полетом БМУ перекрыли и погрузили в спячку. Его можно и нужно оживить, но боль останется.
На плитах палубы темнело пятно — здесь Гилок, фамулюс, умер так страшно и так внезапно. Тарсес вгляделся. Отметина была похожа на ржавчину.
Оба они.
Тарсес сел в свое кресло, чувствуя, как хрустят под ним кусочки бронестекла.
Керхер. Магоса органос звали Керхер. Они пришли пробудить его, а он был уже мертв.
— Зейн, — позвал Лау, — ты здесь?
Через задний люк на мостик «Виктрикс» взобрался глава скитариев Легио Инвикта. Разбитое стекло захрустело под тяжелыми сапогами.
— Я здесь, — ответил Тарсес, медленно поднимаясь с кресла. Он глянул через пространство мостика на Лау. — Значит, ты? Не Борман?
Лау кивнул. Массивное бронированное существо, облаченное в агрессивные цвета пехоты, предназначенные угрожать и ужасать. Оружейная рука спокойно опущена вниз.
— Зейн, мне очень жаль, — сказал Лау. Его голос грохотал из аугмиттеров, словно товарный поезд на спуске.
Тарсес вздохнул и поднялся к нему по ступеням мостика.
— Мне тоже. Я сожалею о своих действиях, конечно. И понимаю, что за ними следует.
Тарсес опустился перед Лау на колени, хрустнув осколками стекла, и запрокинул голову.
— Об одном прошу, Лау: только чтобы быстро.
— Встань, — произнес Лау.
— Что?
— Встань, Зейн.
Тарсес поднялся и поднял глаза на чудовищного скитария.
— Стандартное наказание — смерть, Лау. Я понимаю это. И принимаю. Я надеялся, что Борман окажет любезность прикончить меня, но, видно, он не захотел марать руки. Давай покончим с этим побыстрее. Заряжай свою руку и стреляй.
— Зейн, Зейн, — покачал головой Лау, протянул левую руку — ту, что не была сращена с оружием, — и положил Тарсесу на плечо. — На этот раз ты натворил дел по-настоящему.
— Я знаю.
— Но ты нужен нам: «Виктрикс» должна пойти снова.
Тарсес фыркнул:
— Без принцепса или фамулюса, миропомазанного на его место?
— «Виктрикс» должна пойти снова.
Тарсес покачал головой.
— Скауген мертв, Трон помоги мне, и его ученик убит. Солиум тоже. Нет никого…
— Кузница Ореста обещала предоставить кандидатуру. Мы справимся.
— Значит… «Виктрикс» пойдет под началом другого. Хорошо. Я доволен. Она пойдет без меня.
— Геархарт приказал закрыть глаза на твое преступление, — произнес Лау.
— Что? — переспросил Тарсес.
Лау глянул на него сверху вниз:
— Приказал закрыть глаза. «Виктрикс» нужен ее модерати. Сейчас неподходящее время. Обвинения отложены.
— Я убил его, — сказал Тарсес.
— В момент сильного душевного волнения, — кивнул Лау. — Магос органос…
— Керхер, — подсказал Тарсес.
— Что?
— Магоса органос звали Керхер.
— Я этого не знал, — сказал Лау.
— Не желая? — переспросил Тарсес. — Вы считаете, что принцепс Скауген, мой принцепс, убежал от жизни, словно трус?
— Я этого не говорил, модерати, — ответил Керхер.
— Вы сказали, что в стазисе он потерял желание жить, что он ушел из жизни, не желая больше чувствовать боль смертного существования. Мой начальник Скауген не был трусом! Он бы не сдался вот так!
— Модерати! Я… — магос органос — Керхер, Керхер — подавился словами, когда Тарсес схватил его за горло.
— Ты оскорбил его имя, ты, жалкий ублюдок! ― рычал Тарсес, усиливая давление.
— Это было убийство: преступление, караемое смертью, — сказал Лау. — Но обстоятельства позволяют дать отсрочку, хоть и небольшую. Вот почему здесь я, а не Борман. Легио понимает, что ты потерял голову от горя. Это смягчает наказание.
— Я убил его.
— Да, убил, Зейн.
— Ну так казни меня. Я безжалостно прикончил магоса.
— Да, прикончил.
— Его звали Керхер.
Лау вздохнул.
— «Виктрикс» починят. Ей дадут нового принцепса и нового техножреца. Тебе придется войти в этот экипаж. Ты модерати. Мы не можем себе позволить потерять и тебя тоже. Ты знаешь махину, она знает тебя. Ты должен облегчить новому принцепсу слияние. Никто этого больше не сможет.
— Но я убил человека.
Лау пожал плечами.
— Когда эта война закончится, мы постараемся загладить вину. Наказание может подождать. Борман передал мне, что смертный приговор остается на усмотрение твоего нового принцепса.
— Я так устал, — произнес Тарсес.
— Конечно, устал, — согласился Лау. — Потеря принцепса никому не давалась легко. Он не должен был умереть во сне.
— Он вообще не должен был умереть, — поправил Тарсес.
Но он умер.
Они пришли пробудить его — и нашли его мертвым.
>
— Если мне дозволено будет сказать, мамзель!..
— Что?! — переспросила Северин, прикладывая ладонь к уху. Огромные церемониальные горны на вершинах улья и главного зиккурата Кузницы снова затрубили. Оглушительный рев покатился по улью, перекрывая слова Готча, как крупнотоннажный посадочный модуль над головой перекрывал солнечный свет.
— Если мне дозволено будет сказать, мамзель, зрелище еще то! — повторил Готч.
— Это так, майор, — согласилась она.
С парапета Заветных садов, рядом с корпусами Муниторума, им были видны внутренние террасы середины улья, улицы и провалы, колокольни и пилоны, штабели и шпили, вся целиком площадь Киодра и Марсово поле, за которым темным утесом возвышался бастион Высокой Кузницы. Его детали скрадывало расстояние и бесцеремонно перекрытый свет. К западу от них вздымалась вершина Ореста Принципала — гора огней, откуда в кои-то веки лучи вечернего солнца ушли раньше.
Огромный посадочный модуль завис менее чем в километре над самыми высокими шпилями улья, вызывая жгучее недоверие своей массой и пренебрежением гравитацией. Из открытых в днище трюмов падали столбы неяркого света, мягкого, как отблеск луны. Крановые суда — огромные, как целые ульевые штабели, но крошечные на фоне корабля-матки — медленно сновали в воздухе, переправляя свой массивный груз на Марсово поле. Они двигались, словно улитки по стеклу: тягуче, будто прилипая к воздуху.
— Как он там висит? — вслух поинтересовался Готч.
— Я притворюсь, что это был риторический вопрос, майор, — откликнулась Северин.
Готч кивнул.
— Вот и хорошо, потому что я не смогла бы на него ответить.
По всему улью, на каждой башне и кампаниле, трезвонили колокола, но не зловеще, как перед войной. Это был ликующий благовест. Прибыл Легио Инвикта.
Казалось, все население огромного улья высыпало на улицы, чтобы увидеть и отпраздновать этот момент. Этта Северин отмечала, как растет толпа внизу, забивая провалы и авеню, террасы акведуков, каждый балкон и подходящее для наблюдения место, восторженно шумя, рукоплеща, размахивая флагами и знаменами: кто — самодельными, сшитыми ради такого случая, кто — почтительно развернутыми старинными символами имперского и орестского величия.
Народные массы были усеяны вкраплениями красного. Служители Механикус появлялись из своих фабрикаториев в ошеломляющих количествах, смешиваясь с гражданским населением и приветствуя избавление.
— Вон еще один, — заметил Готч, указывая на восточную часть небосвода.
