— Прошу вас, синьор, не откажите, пожалуйте с нами в Феличе. Сделайте милость, синьор! — просит женщина.
И вот они едут. Маленькие девочки робко осматривают «синьора». Какой же он «синьор»? Они знают синьора дель Джимиано, владельца замка близ Феличе. Они не раз видели его, важно едущего во главе кавалькады разряженных господ, окруженного закованными в панцири воинами. Они боялись синьора дель Джимиано. Его именем пугают маленьких детей.
А это разве «синьор»? У него такие добрые глаза, такие ласковые руки, когда он гладит по голове!..
Наконец они в Феличе. Богатое село. Нарядно одетые мужчины, женщины, юноши и девушки толпятся на большой площади. Бродячие музыканты уже настроили свои инструменты и готовы начинать. Звучат песни. Молодые люди прохаживаются по кругу, гордясь своей силой, красотой, костюмом. Но девушки еще не решаются вступить в круг. Все ждут приезда почтенного Баттиста Факона, старосты села. Он немного запоздал из-за приключения на дороге.
Начинается праздник. Пляшут без устали. Леонардо сидит на почетном месте. Он слушает песни. Старые, давно знакомые ему. Ведь точно так же пели в Анкиано.
Музыка звучит громче. Тарантелла. Ноги сами пускаются в пляс. Пары кружатся все быстрее и быстрее. Ритмичные удары подковок сливаются с визгом скрипок. Из толпы несутся крики: «Живее, живее!» Старики ворчат:
— Разве теперь умеют плясать? Вот в наше время...
Взгляд Леонардо падает на высокую, стройную девушку. Нарядная, с венком из виноградных листьев на голове, она спокойно стоит, сложив руки на переднике. Но глаза, черные и блестящие, задорно сверкают. Высокий красивый парень низко склонился над ее плечом. Он зовет ее танцевать. Она качает головой. Парень сердится, начинает отчаянно жестикулировать. Она снова качает головой.
— Это моя старшая внучка, — говорит старик. — Наша гордость и счастье. Сколько хороших молодых людей сватается к ней, но она не идет.
Говорит, успею еще... Мария! — кричит он. — Иди-ка сюда, угости дорогого гостя.
Девушка подходит. В руках у нее поднос, на котором стоит запыленная глиняная фляжка.
— Столетнее, — говорит старик. — Такой гость бывает раз в сто лет.
Он наливает кружку. Леонардо любуется золотистым отливом вина. Холодное, крепкое, оно освежает и бодрит.
Снова подходит Мария. Леонардо встает и берёт ее за талию. Красный плащ и берет на скамейке. Еще громче визжат скрипки. Еще быстрее кружатся пары. Одна пара уже не выдержала. Шатаясь, выходит она из круга. Немного погодя уходит и другая. Затем третья. А музыканты все ускоряют темп. Кажется, что вот-вот лопнут струны. Старики встают со своих мест и смотрят, как мелькает в вихре тарантеллы короткая серая куртка пришельца и белое платье Марии.
— Да! Этот умеет танцевать по-нашему!
— Живо! Живо!
— Эх! Здорово!
— А ну-ка, еще живей!
Леонардо, крепко держа Марию, пляшет все быстрее. Из-под ног летит пыль. В горле пересохло. Теперь они одни. Весь круг кричит, хлопает в ладоши.
— Ну, а теперь пора и горло промочить, — говорит Баттиста и машет рукой.
Музыка обрывается. Леонардо мог бы еще танцевать, танцевать до утра. Он крепко пожимает руку Марии, смотрит в ее горящие черные глаза. Он садится за стол. Со всех сторон к нему тянутся руки с кружками, полными вина.
Снова звучит музыка. Но вот Леонардо властным движением руки останавливает музыкантов, берет лютню и начинает петь.
Сначала он поет старые, слышанные им еще в детстве песни крестьян, виноградарей, охотников. Потом свои, сочиненные им самим. Он поет о жизни, о радостях и печалях тружеников полей, виноградников и дымных деревенских кузниц. Он возносит хвалу мирному труду:
Пахарю,
своим упорным трудом вырастившему на сухой, каменистой земле большой урожай» —
слава!
Виноградарю,
превратившему свой пот и слезы в тяжелые кисти золотистого винограда, —
слава!
Пастуху,
умело прогоняющему по горным кручам стадо к сочным альпийским лугам, —
слава!
Охотнику,
смело идущему на медведя,
метко разящему врагов наших стад, —
слава!
Кузнецу,
отковавшему прочный лемех для плуга, острый серп и звонкую косу, —
слава!
Плотнику,
построившему крепкий дом, которому не страшны зимние бури, —
слава!
Девушкам нашим,
красивей и милее которых нет на свете, чьи голоса более звонки, чем пение птиц, —
слава!
Юношам нашим,
твердым и упорным в труде,
смелым и храбрым в защите родной земли, —
слава!
Уже при первых звуках голоса певца шум затихает. Люди окружают его тесным кольцом. Умолкают разговоры. Старики поднимают руки к ушам, стараясь не пропустить ни одного слова.
Песни льются, торжественные, светлые. В них слышно, как звенит ручей, освежающий своей ледяной водой путника в полуденный зной, песня жаворонка, взвивающегося к солнцу, веселый смех детей...
Но вот голос певца меняется. В нем звучит гнев, острая насмешка по адресу богачей-тунеядцев, жестоких помещиков и жадных купцов.
Леонардо умолкает. Долгое время стоит тишина. Кажется, что где-то далеко-далеко еще звенит песня.
Уже поздно. Праздник на исходе. Пары кружатся все быстрее и быстрее, и даже тот, кто сидел за чашей вина и не собирался танцевать, встает и пускается в пляс.
— Ну, отдохнули. Эй, музыканты, за дело!
Леонардо снова входит в круг. В минуту короткой передышки к нему приближается Мария и украшает его разметавшиеся кудри венком.
Леонардо танцует со всеми девушками: он не хочет никого обижать. Приятель Марии, следивший за ним издали ревнивыми глазами, спокоен. Проходя в танце мимо Леонардо, он весело кивает ему.
На землю опускается ночная прохлада. Гаснут дымящиеся факелы и плошки. Люди начинают расходиться. Многие подходят к Леонардо и благодарят его за песни.
Леонардо жарко. Он поднимает руку к голове и, желая освежить ее, снимает венок. Только теперь он может рассмотреть его. В смутном, колеблющемся свете факелов Леонардо не узнает знакомых изящных вырезов виноградных листьев. Это что-то другое. Он вглядывается внимательней и улыбается. В руках у него венок из лавровых листьев.
НЕКОРОНОВАННЫЙ КОРОЛЬ
ЛОРЕНЦИЕЙ в эти годы правил «некоронованный король» — Лоренцо Медичи, прозванный «Великолепным» за склонность к роскоши и за пышность двора. Флоренция была республикой, но уже давно власть в ней захватили крупные купцы, владельцы мануфактур и банкиры. Рядом с ними, то ссорясь, то мирясь, находились у власти и наследники старых феодальных аристократических родов. Во Флоренции было и Народное собрание, и избираемое народом правительство (синьория), на деле же управляли городом Медичи.
Медичи владели крупнейшим во всей Западной Европе торгово-банкирским домом. Они сосредоточили в своих руках львиную долю всей итальянской торговли шерстяными и шелковыми тканями. Они всюду скупали сырье, а из Флоренции вывозили уже готовые ткани. Эти ткани расходились по всей Европе — от берегов туманной Англии до далекой, загадочной Московии. Повсюду, на всех дорогах, можно было встретить караваны лошадей и мулов с вьюками флорентийских тканей, которые раскупались нарасхват. Чуть ли не в каждом мало-мальски значительном городе Западной Европы действовали агенты Медичи, везде были склады их товаров.
Но больше всего дохода приносили кредитные операции. Медичи охотно давали деньги — конечно, под высокий процент и хорошее обеспечение — королям, князьям, герцогам и прочим синьорам. Они ссужали деньгами также купцов и ремесленников. Это были крупнейшие ростовщики во всей Западной Европе.
Жадные к наживе, они прибирали к рукам имения разорившихся феодалов, жестоко эксплуатировали крестьян и ремесленников.
Медичи знали цену науке и искусству, понимали, что покровительство ученым, писателям и художникам создает им славу. Поэтому они собирали их вокруг себя, давали заказы.
Правда, за все это, за «счастье» и «честь» бывать при самом пышном дворе Италии, нужно было платить. И люди таланта платили своей свободой, своим личным достоинством. Поэты слагали стихи, художники писали картины, скульпторы создавали статуи, прославляя «величие» и «благородство» дома Медичи: ученые посвящали им книги с унизительными словами благодарности. Один художник, не знавший, как больше возвеличить своего щедрого покровителя, герцога Козимо, не нашел ничего лучшего, как изобразить его на своей картине среди святых.
Медичи с ненавистью относились ко всем, кто не склонен был служить им. Они наводнили Флоренцию целой армией шпионов и доносчиков. Медичи постоянно боялись потерять свою власть, хотя и стояли на вершине могущества. Боялись народа, боялись новых идей. Поэтому, как только доходили вести о появлении какого-нибудь нового талантливого художника, поэта или мыслителя, они начинали внимательно к нему присматриваться.
