И если рациональное пренебрежение (пренебрежение2 в словаре; ср. также устар. небрежение2) естественно оборачивается отстранением (ср. отстраняющее себе в случаях типа А я сижу себе и ничего не слышу и обычное в литературном языке начала – середины XIX в. так себе в значении т-маркирующего ‘так’ при новом так себе с оценочным значением ‘неважно’), то экспрессивное пренебрежение (пренебрежение 1 в словаре; ср. также устар. небрежение1) естественно находит себя в отчуждении. Ср.: «Он <Гоголь> принялся за Мольера только после строгого выговора, данного Пушкиным за небрежение к этому писателю» (П. В. Анненков). Не случайно, что в контексте так в подобных случаях появляется отчуждающее там (см. об этом последнем в работе [Пеньковский 1989] и в настоящем сборнике стр. 40–44).
Точно такое же раздвоение обнаруживает и презрение, которое может быть как рациональным пренебрежением (презрение2, толкуемое в словаре как отношение: «пренебрежительное отношение к чему-л.» [MAC: III, 376] – презрение к смерти, к опасности, к болезни.…), так и пренебрежением экспрессивным (презрение1, которое толкуется как чувство: «чувство полного пренебрежения, крайнего неуважения к кому-, чему-л.» [MAC]). Приводимое в качестве иллюстрации этого значения речение облить глубоким презрением кого-л. с обычным для русского языка метафорическим представлением сильной эмоции в образе жидкой, льющейся и кипящей субстанции, подтверждает справедливость такого толкования.
Понятно, что в отношении этого низшего уровня, уровня высокомерного пренебрежения и отчуждения, которые соединяются в целостном комплексе экспрессивного презрения, об истинности оценок вообще не может быть и речи. Истина добывается трезвым, спокойным умом и «умным» любящим сердцем, а не захлебывающимся от презрения и ненависти чувством.
6.0. В этой связи обращает на себя внимание поразительный параллелизм словообразовательного состава и семантической структуры глаголов презирать и ненавидеть (пре– ‘через, поверх’ = на– ‘сверху, поверх’ + ~зир~ = ~вид~ + – а-ть), и можно было бы высказать предположение, что общепризнанная этимология ненавидеть «испытывать чувство ненависти – сильнейшей вражды, неприязни» [MAC: II, 456] (<не + навидеть ‘охотно с радостью смотреть’ [Фасмер 1971: II, 63; Шанский 1975: 289]) одностороння и не учитывает возможности другого семантико-словообразовательного развития: с известной в славянских языках и, в частности, в русском, усилительной приставкой не– (см. о ней в работе [Толстой 1995: 341–346]) от на-вид-е-ть ‘смотреть поверх' 'не видеть’ → ‘презирать’. Ср. разг. в упор не видеть ‘смотреть и не видеть = презирать’. Ср. еще: «…мало-помалу он <Гоголь> начинает выделять самого себя и мысль свою из современного развития, из насущных требований общества, из жизни. Он усиливается смотреть поверх голов, занятых обыденным делом времени» (П. В. Анненков).
Веским аргументом в пользу этого предположения может служить обычное в литературном языке пушкинской эпохи, но не замеченное нашими словарями (их нет ни в БАС, ни в «Словаре языка Пушкина»!) употребление ненавидеть в значении ‘презирать’: «Императрица <… > изволила спросить обер-шталмейстера Нарышкина: “Отчего такой-то не любит живописи и ненавидит стихотворство до такой степени, что, по словам княгини Дашковой, он всех ни к чему годных людей своих называет живописцами и стихотворцами?”» (С. П. Жихарев. Дневник чиновника, 22 февраля 1807); «Надежду потеряв, забыв измены сладость, / Пылает близ нее задумчивая младость; / Любимцы счастия, наперсники судьбы / Смиренно ей несут влюбленные мольбы; / Но дева гордая их чувства ненавидит / И, очи опустив, не внемлет и не видит.…» (А. С. Пушкин. Дева, 1821); «Но жалок тот, кто всё предвидит, / Чья не кружится голова, / Кто все движенья, все слова /В их переводе ненавидит; / Чье сердце опыт остудил / И забываться запретил» (А. С. Пушкин. Евгений Онегин, 4, LI, 9 – 14); «Шум, хохот, беготня, поклоны, / Галоп, мазурка, вальс… Меж тем / Между двух теток, у колонны, / Не замечаема никем, / Татьяна смотрит и не видит; / Волненье света ненавидит; / Ей душно здесь…» (А. С. Пушкин. Евгений Онегин, 7, LIII, 1–7); «…вместо глупой, бестолковой работы, которой ничтожность я всегда ненавидел, занятия мои теперь составляют неизъяснимые для души удовольствия…» (Н. В. Гоголь – матери, 16 апреля 1831).
Ср. также возненавидеть – ‘презреть’: «Когда порой воспоминанье / Грызет мне сердце в тишине / И отдаленное страданье / Как тень опять бежит ко мне; / Когда, людей повсюду видя, / В пустыню скрыться я хочу, / Их слабый (славы?) глас возненавидя, / Тогда забывшись я лечу / Не в светлый край, где небо блещет / Неизъяснимой синевой…» (А. С. Пушкин. «Когда порой воспоминанье…», 1830); «И так я слишком долго видел / В тебе надежду юных дней / И целый мир возненавидел, / Чтобы тебя любить сильней…» (М. Ю. Лермонтов. К ***, 1832).
Однако для пренебрегаемых и презираемых по малости и ничтожности объектов т-уровня, которые можно не заметить и обойти, которые можно исключить из сознания, к которым можно повернуться спиной, ненависть – слишком сильное чувство. Более того, как и любовь, ненависть предполагает прямой, лицом к лицу, постоянный мысленный контакт субъекта ненависти с его объектом и такую концентрацию сознания на этом объекте, что от него – вопреки пониманию необходимости этого! – оказывается невозможным «отвернуться». И именно в этом состоит парадоксальная сущность отвращения! Тем самым естественно и неизбежно объект ненависти должен переместиться на противостоящий Т-уровень. И вот объяснение семантической эволюции всех слов этой группы: они полностью утратили значения ‘пренебрежения’ и ‘презрения’, память о которых сохраняется только в нередком – представляющемся вполне естественным для нашего сознания – соединении ненависти и презрения. Но не пренебрежения! Ср.: «К одной лишь московской партии, к славянофилам он всю жизнь относился враждебно: очень уж они шли вразрез всему тому что он любил и во что верил. Вообще Белинский умел ненавидеть – he was a good hater – и всей душой презирал достойное презрения» (И. С. Тургенев. Воспоминания о Белинском, 1868); «После популярного воинственного Тьера управление Францией принял на себя англоман по убеждениям Гизо, который в ненависти и презрении к самодеятельности народных масс и их вожаков совершенно сходился с королем…» (П. В. Анненков. Замечательное десятилетие, 1880).
Известно, что от великого до смешного – один шаг. Оказывается, что от малого до великого – два!
Литература
БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л.: ИАН, 1950–1965.
MAC – Словарь русского языка. 2-е изд. М., 1981–1984. Т. 1–4.
Пеньковский 1989 – Пеньковский А. Б. О семантической категории «чуж-до ста» в русском языке//Проблемы структурной лингвистики. 1985–1987. М., 1989.
Толстой 1995 – Толстой Н. И. Не – не ‘не’ // Язык и культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.
Фасмер 1971 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971.
Шанский 1975 – Шанский Н. М. Школьный этимологический словарь русского языка. М., 1975.
Радость и удовольствие в представлении русского языка
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам…
Ф. Шиллер…Ни в одном из общепринятых удовольствий не таится секрет, к которому мы все стремимся: секрет радости жизни… В радости – смысл нашего существования, мелочный и великий одновременно.
Мы вдыхаем ее с каждым вздохом…
Г.К.Честертон
Радость, по словам Честертона, – «неуловимая материя» [Честертон 1984: 30]. Пытаясь уловить «неуловимое», толковые словари определяют радость через удовольствие, либо отождествляя их (ср.: радость – «чувство удовольствия, удовлетворения» [MAC: 3, 581; Уш.: 3, 1112] и удовольствие – «чувство радости, довольства от приятных ощущений, переживаний, мыслей» [БАС: 16, 346; MAC: 4, 469; Ож.: 759, ОШ: 827; НСРЯ: II, 841]), либо же устанавливая между ними градуальные отношения (ср.: радость – «чувство большого удовольствия, удовлетворения» [БАС: 12, 78]).
Поскольку эти толкования вращаются в замкнутом синонимическом кругу (радость – «чувство удовольствия…» → удовольствие → «чувство радости…» → радость – «чувство удовольствия…» →…), то ни тонкие различия между дополняющими и уточняющими их удовлетворением и довольством (ср., однако: удовольствие – «чувство радости и довольства от… удовлетворяющих переживаний» [Уш.: 4, 899]), ни введенный в толкование удовольствия предложный оборот, обозначающий его каузатор, не могут помочь тем, кто обращается к словарям, ни в осознании того, что объединяет значения этих слов и стоящие за ними понятия-концепты, ни в осознании того, что их различает.
