- Я... я хочу побыть одна, - сказала Бетти-Энн. - Сейчас я приду в себя. Пожалуйста, оставьте меня на минуту.
- Перо и бумага на письменном столе, - сказал Дон.
Когда они вернулись, Робин спросил:
- Теперь тебе лучше?
И она ответила:
- Да... Я написала в колледж, что заболела и потому уезжаю домой. Они не станут беспокоить изза этого моих родителей. - Она взглянула на Дона.- А родителям я написала, что должна уехать. - Она взглянула на Робина, ей так хотелось, чтобы он понял. - Это было нелегко.
- Поверь, мне очень жаль, - сказал Робин. - Но, я думаю, так для тебя легче. Письма я отдам тому человеку за конторкой.
- Нам пора, - сказал Дон.
- На улице ждет машина, - пояснил Робин. - До нашей разведочной ракеты несколько часов езды.
Они вышли из комнаты, в вестибюле Робин разбудил дремавшего портье и отдал ему письма Бетти-Энн и оплаченный счет.
- Будьте добры, отправьте письма с первой почтой, - сказал он.
(А Бетти-Энн подумала: письмо придет к Джейн дня через три, а то и через четыре, и она достанет его из почтового ящика... и откроет прямо тут же, на веранде... если только день будет не слишком холодный. Аккуратно оборвет край конверта справа, вытряхнет листок, а может, осторожно достанет пальцами эту единственную страничку, и на ней крупным торопливым почерком - так мало, так страшно мало, всего несколько слов.)
Они ехали в машине сквозь холодную ночь, Робин вел машину, а Бетти-Энн сидела между ним и Доном и дрожала; наконец, Робин заметил это и сказал:
- Включи отопление, Дон.
Он вел машину медленно, и ночь была такая-долгая. Дон минутами задремывал, прислонясь к окну. Поначалу Бетти-Энн с трудом сдерживала нарастающее волнение - была в нем и горечь, но радостное предвкушение пересиливало. Немного погодя она повернуласьк Робину, хотела попросить, чтобы он ехал быстрее, и вдруг ей отчаянно, неудержимо захотелось говорить, заглушить словами боль разлуки, но слов не было. Под конец, измучась, она хотела уже только уснуть и забыться (а быть может, унестись ненадолго мечтой к сверкающим звездам).
Ночь тянулась бесконечно. Но вот меж тяжелыми снежными тучами забрезжил первый неверный свет, а потом пробилась настоящая розовая заря, и тогда Бетти-Энн почувствовала, что во рту у нее пересохло и голова точно налита свинцом.
Дон пробудился от сна, посмотрел на карту.
- Сверни направо. На первом же повороте.
Окружающий мир обтекал их с двух сторон и медленно просыпался. Они по окраине объезжали небольшой город.
- Какой странный красный цвет, - сказал Дон. - Посмотри, Робин, на фуражку этого паренька.
Бетти-Энн жадным взглядом ловила все, что проносилось за окном.
Парнишка жал ногами на педали велосипеда, изо рта у него валил пар; не останавливаясь, он метнул газету, она описала в воздухе дугу и упала на чью-то веранду, и Бетти-Энн вспомнилось, с каким ощущением рано поутру, еще в полусне, слышишь стук брошенной в почтовый ящик газеты.
Дон вдруг окончательно проснулся и спросил:
- Они ведь мало что способны увидеть, правда? Тебе удалось им что-нибудь показать?
- Кое-что удалось, - ответила Бетти-Энн.
- Наверно, это было не так просто, - сказал Дон. - По-моему, их зрение отлично от нашего.
Она все глядела за окно, и ей хотелось передать им хотя бы малую толику того, что она сейчас чувствует.
- Старик Кларк продал скобяную лавку и привел в порядок все свои дела, потому что доктор сказал - у него рак и он не доживет до лета.
Дон рассеянно улыбнулся.
- Ты сможешь многое рассказать нам о здешнем народе. Поверь, все мы с большим удовольствием послушаем о том, как ты жила среди них.
Голос его прозвучал не то чтобы равнодушно, простым словом "равнодушие" этого не выразить. Дон как бы вежливо соглашался с чем-то, чего, в сущности, не понял, или, может, ему казалось, будто она поднимает много шуму из ничего. Но он ведь не знал Кларка, не знал, что у старика всегда были припасены леденцы на палочке и он давал их детям, чтоб не скучали, пока отец или мать делают покупки. (Да, конечно, это было еще и выгодно, ибо нравилось покупателям, но улыбка у него была совсем не та, какой улыбаются ради выгоды, и давал он детям леденцы тоже далеко не одной выгоды ради, все это было куда сложней, чем только забота о выгоде.) Ей вспомнилась эта улыбка и голос старика (где он, этот рак, в горле?): "Господи, да как же она у вас выросла, мистер Селдон! Сдается мне, у меня есть, чем ее сегодня побаловать". (И всякий раз казалось, будто он припас лакомство нарочно для тебя, а вовсе не угощал всегда всех детей подряд.) В тот раз он размахивал при этом малярной кистью, которую еще не успел завернуть (папа Дейв купил ее, чтобы покрасить сушилку для посуды, а потом передумал и поручил эту работу мистеру Олсону), и в скобяной лавке пахло масляной краской и новым железом - вернее, так должно бы пахнуть новое железо. Но ведь Дону неоткуда все это знать. И раз он не испытал ничего подобного, как же ему почувствовать то, что чувствует она...
- Вот здесь сверни, - сказал Дон. - А теперь едем прямо.
Домов становилось все меньше, их сменили поля. Худосочные, каменистые, они, казалось, всеми силами противились плугу. Нигде ни признака жизни, лишь изредка из-под снега проглядывали островки плодородной почвы. Воздух был холодный, бодрящий, слепило яркое солнце.
Неутомимо урчал мотор. Дорога шла вдоль железнодорожного полотна, на подъеме пыхтел паровоз. Они обогнали поезд, и немного погодя Бетти-Энн слышала его заунывный свисток у переезда.
- Расскажите мне о планетах, - попросила она. - Расскажите, что я увижу.
- Всего не расскажешь...
- Мне бы хотелось писать красками. Что там можно писать?
- Писать? Ну, вот планета Олики. Там очень красивое голубое озеро.
- Мне бы написать что-нибудь вроде того каменистого поля.
- Но ведь оно такое бесцветное, ты не находишь? - В голосе Дона было искреннее удивление: ему явно никогда не пришло бы в голову писать какое-то там поле.
- Вы, конечно, видели так много всего... Но разве вы не видите - наперекор камням, наперекор снегу это поле такое неспокойное, оно только и ждет минуты, когда можно будет ожить.
- Да, это верно, ты права, - пришел на помощь Робин.
- Тут налево, - сказал Дон.
Несколько миль ехали молча. Потом дорогу пересек скованный льдом ручей (на середине лед был словно тоненькая пленка), через ручей перекинут нескладный, с высокими перилами мост. Под тяжестью машины с грохотом запрыгали доски настила. Едва миновали мост, Робин направил машину на немощеную дорогу, протоптанную рыбаками. С обеих сторон теснились деревья, высохшие ветви нависали над машиной, царапали металлическую крышу ломкими пальцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
