Всего лишь полтора месяца прошло с того вечера, когда мы с Наташей и Лидой подсчитывали примерные сроки окончания войны. Тогда все думали, что война долго не протянется. И никто не предполагал, что немцы зайдут так далеко на нашу территорию. На их стороне воюют итальянцы, венгры, румыны — экая силища!.. Но в конце концов Красная Армия всех одолеет, я верю в это.
А Петя Бойко, похоже, не верит. Вчерашним вечером приходил на нашу улицу вроде бы к дружку своему Сашке Попруге, подсел на лавочку к нам с Лидой и проболтал весь вечер. Говорил, что Германия самая культурная в мире страна, потому что там на душу населения потребляется самое большое количество мыла. И еще говорил, что немцы сильны техникой. У них, дескать, солдаты пешком не ходят, а все на машинах и мотоциклетках. А у нас, говорит, предательство завелось, поэтому наши все время и отступают. Я спросила, откуда он это знает. Ответил: «В газетах читал». — «И про предательство?» — «Нет, — говорит, — об этом от людей слышал». Лида возьми и припугни его: завтра, мол, пойду и расскажу, какие у тебя мнения. Лидке он просто надоел своими разговорчиками, и она хотела отделаться от навязчивого ухажера. Петя здорово струхнул. Стал уверять, что сказал шутейно, только передал слухи, которые на селе ходят, а мы его чуть ли не за вредителя сочли.
Лидка, добрая душа, пожалела его. «Ладно, — говорит, — я тоже пошутила. А впредь держи свой язык на привязи, не то в одночасье нарвешься…» Он после этого все хохотал, будто ему щекотали под ребрами. Потом вдруг подхватился и пошел к своему Сашке Попруге. Мне пообещал, что завтра принесет какую-то необыкновенную розу, которая расцвела в их саду осенью. Наплевать мне на его розу да и на него самого, склизкого типа!
Вот что мне удивительно: самые хорошие ребята ушли в армию, поуезжали в военные училища — Алеша Макаренко, Гриша Белов, Шура Скирдов, Петя Алешин, а осталась какая-то заваль, которую и в армию отчего-то не берут.
1 сентября.
В школах сегодня первый день занятий. В прошлом году, как сейчас помню, я надела в этот день лучшее свое платье и с утра чувствовала себя обновленной, наполненной радостью, счастливой. Все мы тогда были счастливыми и ни о чем не думали, кроме школы. Алеша Макаренко в честь 1 сентября подарил мне в шутку желтый кленовый лист. Я спрятала его в учебник и забыла. А недавно нашла. Ссохшийся, побуревший, он так и лежит между страницами. Этот сухой кленовый листок мне в тысячи раз дороже всяких роз от Пети Бойко.
3 сентября.
Ночью немецкие самолеты бомбили Никополь.
4 сентября.
Учащиеся ходили в школу только три дня, а сегодня распустили их на месяц. Старшеклассников направили на окопы. Оказывается, на Мамай-горе выкопали окопы не так, как нужно. Теперь переделывают.
Я тоже работала на окопах. Встретилась с нашими учителями, которые руководят бригадами школьников. Думала, что кто-нибудь из них ответит мне на неясные вопросы, но они сами какие-то растерянные. Спросила у Николая Михайловича Ступака: почему немецкие и другие иностранные рабочие не остановят эту войну? Ведь в школе мы учили, как только империалисты задумают поднять меч на наше первое в мире социалистическое государство, то их руку перехватят рабочие, и тогда во всех странах вспыхнут революции.
Николай Михайлович ответил мне так: «Революции по заказу не делаются. И вообще этот вопрос лучше меня разъяснит вам преподаватель истории, а я, знаете ли, физик…» При этом он как-то криво улыбнулся и поспешил отойти. А я-то помню, что в позапрошлом году на комсомольском собрании он делал нам доклад на тему «Если завтра война». И говорил как раз о том, о чем я его спрашивала.
8 сентября.
Бомбили Никополь. Говорят, не так сам Никополь, как переправу через Днепр.
12 сентября.
Петра Сергеевича, отца Наташи, легко ранило в руку при бомбежке, и командир отпустил его домой на пять дней, потому что военные госпитали переполнены ранеными. Дома у Наташи и радость, и слезы.
Моего отца мобилизовали в рабочую команду. Сейчас он роет окопы где-то в степи. А немцы уже близко, совсем близко от нас. По вечерам доносятся глухие выбухи — старики, кто был на фронте в первую империалистическую, говорят, что это из пушек стреляют. Боязно за отца: он у меня беспомощный, так и погибнет ни за что, ни про что.
13 сентября.
День и ночь через Знаменку идут войска. Опять пошли разговоры, что наше село сдадут немцам без боя. На этот раз похоже на правду: в «Заготзерне» открыли склады и предложили населению брать хлеб кто сколько захочет, чтоб не оставлять, значит, немцам. Мы с мамой привезли на ручной тележке девять мешков пшеницы.
Мне страшно оставаться в селе, но еще страшней покидать маму с пятилетним братишкой Борисом. Если бы фронт был далеко, я ушла бы куда угодно не задумываясь — санитаркой, кухаркой или просто окопы рыть. Я знала бы тогда, что с мамой и братом ничего не случится. Но теперь как подумаю, что немцы будут измываться над ними, так сердце обливается кровью. Не могу я уйти! Будь что будет, а маму не покину. Помирать, так вместе. Я не понимаю Наташу: она покидает мать и брата — и хоть бы хны! Как же так?! Бесчувственная она какая-то.
15 сентября.
Какой кошмар творится! Люди прямо с ума пocxoдили, тащут все, что можно.
Я ходила к Наташе прощаться и сама видела, как старик Эсаулов, бывший раскулаченный, вез с завода две бочки яблочного джема. Лошадь с телегой он еще раньше захватил в колхозе. Сидит на телеге и аж блестит от удовольствия. У-у, кулацкая морда! Жаль, что тебя в свое время на Соловки не закатали…
Петя Бойко тоже отличился — грабил магазин. Как его только в комсомол принимали, куда смотрели?
Наташа с матерью ничего, и хлеба, себе не привезли. Петр Сергеевич запретил им брать государственное добро. Мне стыдно было признаваться, что я ездила за хлебом в «Заготзерно». Но, с другой стороны, дурного тут нет, это не воровство, а делалось с разрешения властей. И правильно решили: лучше раздать хлеб людям, чем сжигать его или оставлять немцам.
16 сентября.
Наташа с отцом поехали в Каменку, а кавалерийской части, в которой служит Петр Сергеевич, уже нет на месте. И в Никополе ее не нашли, и никто не мог им сказать, где она. Они вернулись в Знаменку и теперь собираются эвакуироваться с нашими партийными и советскими руководителями.
Впервые видела Петра Сергеевича таким озабоченным и растерянным. Рана у него еще не зажила, он с трудом одевает и снимает шинель.
17 сентября.
На рассвете поднялась стрельба на западном конце Знаменки. Говорят, сунулась немецкая разведка. В перестрелке убит председатель сельсовета Плешивенко И. И. Он оказался на месте перестрелки случайно — шел, рассказывают, в степь, чтобы поджечь скирды хлеба.
Все военные спешно уезжают из села. Вместе с ними наши партийцы, и Наташа с отцом, наверное, уже уехали.
Полдень, 17 сентября.
Соседи готовят бочки и ведра с водой на случай пожара. Мы тоже приготовили. Мама места себе не находит — то в дом, то из дому, и я вздрагиваю от каждого стука ставни. У всех нервы натянуты до предела.
Как ни удивительно, но я перестала бояться. Нервничаю, но страх ушел. Слишком много пришлось переволноваться за эти дни и теперь нашло отупение. Есть не хочется, думать не хочется, только воду пью да хожу по комнатам.
Вечер, 17 сентября.
Ура! Наташа никуда не уехала и не поедет, мы будем с ней вместе. Я так рада, что и сказать не могу!
Они готовились с отцом эвакуироваться прошедшей ночью. Но когда началась перестрелка, все перемешалось. Поднялась паника, кто как мог, так и удирал. Петр Сергеевич ушел с отходящей воинской частью, а Наташу с собой не взял. У многих знаменских партийцев семьи остались дома. Потому что не известно, что хуже — оставаться или эвакуироваться.
На переправе через Днепр, рассказывает Наташа, бог знает что творится. Народу и машин скопилось — тьма-тьмущая. А немецкие самолеты то и дело бомбят и обстреливают переправу. Убитые прямо в воду падают, никто их не вылавливает — не до того. Так и плывут по течению. Ужас какой! До каких жутких времен мы дожили.
Наташа будет жить у нас несколько дней. У них, на Сахарной улице, которая близко к центру, часто останавливались на постой воинские части. И немцы, скорей всего, тоже остановятся. Наташа боится, что ее, как комсомолку, сразу заберут. А у нас, на Лиманной, поспокойнее. То ли завернут до нас, то ли мимо черти пронесут.
С приходом Наташи полегчало у меня на душе. Наташа, она верная, надежная. Хоть я и злилась временами на нее за параллелепипедность и излишнюю придирчивость, но лучшей подруги мне не найти.
