кричу: помилуй, рок!..
на круг своих дорог вернись, о блудный сын!..
- Все так. Почти. Я не хочу возвращаться. Неужели ты думаешь, что я провел в спячке почте четыреста лет? Вампир, если он хочет выжить, должен меняться вместе с каждым человеческим поколением. Я умолчу о том, что называют "прогрессом человечества", я же не человек, но мой интеллект не застыл, как мое тело. Я шел вперед...
- В этом не участвовало сердце, любовь моя. Да, интеллект, интуиция, немного магии - но примитивная тяга к жизни, способность к творчеству, умение чувствовать, самовыражение через слово для вампира невозможны, не существуют.
- Ты знала многих сотворенных вампиров?
- Я вижу цвета всех живых и неживых, Эрик, и ту радугу, на которой держатся цвета. Радуга человека - семь цветов, от красного до фиолетового. Самосохранение, размножение, усвоение, чувство, речь, интеллект, интуиция. У Груммара и остальных были яркими желтый и синий, еще был виден фиолетовый. И все. У большинства людей - красный, оранжевый, желтый. У отца и у меня радуги полные.
- А у меня?
- Полная радуга, но оранжевый и голубой слишком бледные. Но это меняется. Не все же сразу.
- Оранжевый и голубой - что они значат?
- Материальное самовыражение и самовыражение через слово. Для людей размножение и речь.
- А для меня - молчаливость и бессилие.
- Это меняется, Эрик. Века впереди.
- Опять? Шучу... Живу, как ребенок, в каждой секунде, не чувствуя будущего, не оглядываясь назад.
- Это плохо?
- Не знаю. Не оставляй меня.
- Не оставлю.
Парижских вампиров оказалось всего восемь, и они не спешили рассказывать, что случилось с остальными. Анна-Луиза де Мондаре приветствовала Эрика с наигранным радушием, под которым тлела опаска. Они поговорили ни чем, обменялись сплетнями. Занятые болтовней птенцы Анны-Луизы глядели на Эрика с не понравившейся ему цепкостью. Он пожалел, что не захватил хотя бы кистень: хотя вампиры ничего не знали о гнезде Груммара, они чуяли, что Эрик опасен.
Полгода не общаясь с вампирами, Эрик забыл их, их манеры, стиль общения, шутки, стремления, страхи. Он начал жалеть, что пришел сюда ночью. Он был чужак. Триста семьдесят лет, которые он пробыл вампиром, скатились с него, как вода с лебединых перьев. Никогда еще он не чувствовал так явственно, что он создание света. А вокруг были создания тьмы.
Создания Света, Создания Тьмы
Танцуют на острие гильотины...
А потом они окружили его тесным кольцом, как волки. Анна-Луиза стояла чуть в стороне, пока ее смазливые птенцы заламывали Эрику руки. Капризные пальчики итальянки Летиции небрежно разорвали галстук, прошлись по перламутровым пуговкам модной рубашки, ледяная ладонь легла на грудь. Сердце Эрика было спокойным, но оно билось - теплый зверек за костяной решеткой. Он был сильнее, чем любой из них, но их было восемь. Эрик подозревал, что его кровь, как и кровь Региса, для вампиров смертельна, но долго ли он проживет, если ему перервут горло? Эрик улыбнулся, вспомнил Беатриче, сладко спавшую, когда он уходил, полгода живой жизни, на мгновение задумался над тем, кем он будет в следующий раз. Чьи-то холодные руки попытались запрокинуть его голову, мертвые губы Летиции прикоснулись к шее...
Оглушительный в тесном пространстве рык отозвался звоном в оконных стеклах. Длинный зверь с черной шкурой в оранжевых полосах скакнул к Эрику, сметая вампиров. Серж и Летиция отлетели в сторону со сломанными шеями, еще двое зажимали располосованную трехдюймовыми когтями плоть. Анна-Луиза шарахнулась в сторону, увидев в руках Эрика серебряный меч, который черная тигрицы уронила к его ногам.
Дальнейшее было не боем, а бойней. Шестеро вампиров - против ведьмака с серебряным мечом и огромной черной кошки. Некоторые пытались сопротивляться, но - молодые вампиры - они были слишком слабы и слишком боялись серебра. Анна-Луиза побежала, но тигрица одним прыжком догнала ее и прежде, чем Эрик успел остановить кошку, оторвала голову.
Оказалось, что если пронзить серебром сердце вампира, он мгновенно умирает, и можно даже не отсекать голову. Тигрица сволокла трупы в центр комнаты и запрыгнула на диван, но не поместилась там и улеглась на ковер, выбрав угол, не залитый кровью.
Эрик вытер меч, вложил его в ножны и присмотрелся к зверю. От тигрицы пахло так же, как от шотландского хищника, и размеры подходили. Она была гораздо крупнее бенгальских тигров, да и окраска... Эрик видел белых тигров флегматичных зверей с черными полосами, видел обычных рыжих, но про черных с оранжевыми узкими полосами и белым брюхом, лапами, грудью никогда не слышал.
- Спасибо тебе, - сказал Эрик. - Кто ты?
Тигрица зевнула, показав почти трехдюймовые сахарные клыки, и принялась вылизывать окровавленные лапы.
- Если их оставить, утром кто-нибудь наткнется на трупы. Надо вынести их на улицу.
Тигрица насмешливо фыркнула.
- По крайней мере, туда, где они незамеченными пролежат до рассвета.
Тигрица поднялась и легко взяла в зубы труп вампира в зеленоватом спортивном пиджаке. Оглянулась на Эрика и пошла к черному ходу. Эрик поднял за золотистые волосы голову Анны-Луизы и пошел за кошкой.
Они вынесли трупы на крышу дома и разложили на выкрашенной в зеленое мокрой жести. На всякий случай Эрик отсек головы и не нашел ничего лучше, как расположить их на дымовых трубах.
Над Парижем висело мутно-красное зарево, через которое пробивался свет только самых крупных звезд. Где-то далеко церковные часы пробили четыре с четвертью. Эрик нашел Эйфелеву башню, потом оглянулся на тигрицу. Ее не было, и он не почувствовал, как она ушла.
Вернувшись в гостиницу, он сразу пошел к Беатриче. Она не спала, сидела в постели с книгой и мандаринами.
- Я убил всех, - пустым голосом сказал Эрик. - Как ты думаешь, меня оправдывает то, что они напали первыми?
Беатриче обняла его.
- Я беспокоилась за тебя. Все хорошо?
- Да. Все обошлось. Утром на улице Конте будет пожар - восемь тел.
- Рядом с Хранилищем?
Эрик недоуменно посмотрел на Беатриче.
- Собор аббатства Сен-Мартен-де-Шан - Хранилище Науки и Техники.
- Век Просвещения, - брезгливо сказал Эрик. - Игрушки смертных, желающих скорее умереть.
- Не без того. Но я хотела бы сходить туда, если ты не против.
- Зачем?
Вместо ответа Беатриче показала Эрику обложку книги.
- "Маятник Фуко". И что?
- Это там, в аббатстве.
- Не сейчас.
- Конечно.
- И вернемся в Лондон сегодня же. Если в Париже не знали о Груммаре, то в Берлине, Вене и Женеве не знают и подавно. Я не хочу воевать с вампирами всей Европы. Мне не нравится то, что со мной происходит, когда я берусь за меч. Я никогда не был таким, даже когда был вампиром, и мне не хотелось бы таким становиться. Это безумие, которое я не могу усмирить. Может, это хорошее свойство для ведьмака, но я не ведьмак, что бы там ни говорил Регис.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
