Кэтрин крепко зажмурилась.
– Это… так… весело!
– Вижу. – Питер ухмыльнулся. Он вовсе не планировал убивать юную дурочку и поэтому поспешно опустил качели на сцену.
Во время головокружительно быстрого спуска он подхватил Кейт на руки, испытывая при этом глубочайший стыд.
Когда он бережно поставил ее на пол, Кейт выглядела слабой и бледной, а дыхание ее стало прерывистым. Питер успел заметить россыпь веснушек у нее на переносице и слабый блеск пота на нежной молочно-белой коже; он продолжал обнимать ее, с удовольствием чувствуя, как она прижимается к нему своими восхитительными округлостями. Он моментально ощутил, что на ней нет жесткого корсета из китового уса, в которые затягивали себя большинство модных дам. Талия Кейт оказалась по-осиному тонкой, а прикосновение юных тугих грудей, жарко прижимавшихся к его отчаянно забившемуся сердцу, было похоже на уколы двух крошечных раскаленных стрел.
Пока Кейт постепенно приходила в себя в его объятиях, все в ней взывало к его чувственности, но именно с ней он не мог ничего себе позволить, если, конечно, не выжил окончательно из ума.
Питер неловко кашлянул, разрываясь между желанием удовлетворить свои естественные потребности и сохранить разум.
– Э… Не хочешь ли посмотреть костюмерную? – спросил он с натянутой улыбкой.
При обычном положении дел Питер стал бы искать уединения в гардеробной или суфлерской будке под сценой: оба эти места сыграли заметную роль в его закулисных развлечениях с представительницами прекрасного пола. Однако этим вечером он был горд тем, что сумел уберечь себя от ужасной ошибки: он выбрал комнату, где нельзя было ни сесть, ни лечь, а это давало надежду, что он еще сумеет выпутаться из дьявольских силков, расставленных ему природой!
Разумеется, мать предупреждала Кейт, что женщинам особенно следует опасаться волков в овечьей шкуре, но она никогда ни слова не говорила о повесах-ирландцах со светлыми волосами и смелым взглядом зеленых глаз; поэтому не было ничего удивительного в том, что Кейт моментально простила Питеру его довольно злую шутку. Откуда ему было знать о том, что она боится высоты?
Как только руки Питера О'Рурка сомкнулись вокруг нее, Кейт снова почувствовала себя в полной безопасности. Да и как она могла усомниться в том, что красавец Питер с его обаятельной улыбкой желает ей только добра, если совсем недавно он согласился помочь ей выбраться из столь неприятной ситуации с отцом!
– Здесь тебе понравится намного больше, – пообещал Питер, сопровождая Кэтрин по крутой лестнице наверх.
В большой темной комнате, куда они попали, стоял довольно странный запах.
– Это пахнет грим, – пояснил Питер и, засветив газовую лампу на стене, стал осматриваться, наслаждаясь окружающим. – На всем свете нет другого такого запаха.
Неожиданно он схватил с длинной вешалки плащ и надел его, после чего напялил на свои сияющие волосы широкополую шляпу с плюмажем – такие в стародавние времена носили кавалеры, – а затем низко поклонился:
– Идемте дальше, миледи!
Проводя Кейт мимо вешалок, Питер указывал на разнообразные костюмы, попутно рассказывая, кто их носил и в какой роли.
Натолкнувшись на коротенькую тунику из белого газа с золотой отделкой, он снял ее с вешалки и протянул Кейт:
– Костюм Ады Менкен для роли в «Мазепе». Можешь примерить.
– М-мне бы не хотелось. – Кэтрин попятилась.
– Тогда вот это. – Питер кивком указал на платье Джульетты. – Примерь его, Кейт. Возможно, в этом платье ты тоже почувствуешь себя отчаянно влюбленной! – Он быстро сделал несколько шагов и, зайдя ей за спину, начал расстегивать платье Кэтрин.
– Нет! Не смей этого делать!
Однако Питер словно ничего не слышал. Придерживая Кейт за талию, он ловко расстегивал крошечные пуговички.
Вскоре Кейт почувствовала легкую прохладу – это только что бывшее на ней платье из золотого шелка упало к ее ногам.
Кейт стремительно повернулась, прижимая к груди платье Джульетты.
– Мистер О'Рурк, это возмутительно!
– Ничуть, мисс Макгаллакатти. – Питер почувствовал, что поверг ее в настоящую панику, и его жажда мести снова пробудилась. – Я ведь твой жених, помнишь?
– Да, но ты не должен думать, будто это дает тебе какие-то особые права! – Кейт провела розовым язычком по губам и нервно заморгала.
– Трусишь, да? – О'Рурк рассмеялся, жадно глядя на пышные округлости ее молочно-белых грудей. Он даже разглядел коралловые соски, выступавшие под кружевной шемизеткой. – Надень это платье: я хочу увидеть, как выглядит полная невинность. – Его низкий бархатный голос ласкал ее, словно лучи теплого солнца. – Вспомни, какой ты была в пятнадцать лет. – Он шагнул ближе, и Кейт содрогнулась: теперь она точно знала, что у него по отношению к ней вовсе не благие намерения.
Питер ласково взял Кейт за подбородок, пытаясь прочесть правду по ее глазам.
– Скажи, сколько тебе лет на самом деле?
– Мне скоро восемнадцать! – Кейт изо всех сил пыталась продемонстрировать, что она его не боится. – Я не ребенок, и ваша игра меня не занимает.
– Это не игра, – серьезно произнес Питер. – Надень костюм, Кейт, иначе я решу, что ты хочешь меня соблазнить.
Глаза Кэтрин округлились.
– Что?! – Она поспешно натянула на себя костюм Джульетты. – Ну, теперь ты доволен?
– И впрямь Джульетта! – Питер поправил золотистый пояс на бедрах Кейт, затем подвел ее к большому зеркалу. – Смотри, не хватает только румянца невинности!
Взяв с гримировального столика кисточку, Питер попробовал нанести ей на щеки немного пудры, но когда его рука в спешке прикоснулась к ее груди, желаемый эффект возник сам собой и на одно короткое мгновение она стала Джульеттой, а он – Ромео.
Сдернув с головы шляпу с плюмажем, Питер прижал ее к сердцу.
– Тсс… нет меня!Где ты Ромео видишь?Я потерял себя. Ромео нет.
Оставаясь в образе, Питер снова повернул Кейт к зеркалу и взволнованным шепотом произнес:
– О, ты не прав по отношенью к ней.Неуязвима для любовных стрел,Она Дианы предпочла удел,Закована в невинность, точно в латы,И ей не страшен Купидон крылатый.Не поддается нежных слов осаде,Не допускает поединка взоровИ даже золоту – святых соблазну —Объятий не откроет никогда.Богата красотой.Бедна лишь тем,Что вместе с ней умрет ее богатство.[1]
Кейт задрожала, встретив в зеркале его смелый взгляд; она едва осмеливалась дышать. Разумеется, Питер просто произносил строки, написанные поэтом, который давно умер и похоронен, – и все же ей казалось, что стрела попала ей прямо в сердце. На одну ошеломляющую секунду она почувствовала, что весь мир замер; а уже в следующий миг его губы растянулись в иронической улыбке и Питер, вздохнув, убрал руки с ее плеч.
