Узнав о готовящейся поездке в Гуляйполе, Марина Влади попыталась ее сорвать: «Когда ты, наконец, повзрослеешь? — говорила она Карапетяну. — Да мы еще совсем девчонками бегали на все эти левацкие демонстрации..8 Давно уже этим всем переболели. Ты что, не понимаешь, в каком он положении? Как к нему относятся власти? А ты его своими дурацкими идеями толкаешь на конфронтацию. Только Махно ему не хватало!». Карапетян возражает: «Марина, но при чем здесь политика? Я просто не хочу, чтобы Володя стал официальной знаменитостью. На него же вся страна смотрит. А Махно — просто символ сопротивления, не более. Как, кстати, и Гамлет».9.
Причем Карапетян утверждает, что Влади в то время тоже находилась под влиянием идеологии Махно: «Чтобы помогать мужу и упростить быт семьи, Марина специально вступила во французскую компартию. Хотя и до этого придерживалась откровенно левых взглядов, увлекалась даже идеями батьки Махно»8°.
По воспоминаниям тогдашнего главного редактора музыкальных программ Донецкого телевидения Бориса Чернухи, относящимся ко времени приезда Высоцкого в Донецк (август 1970-го), «Высоцкий объяснил, что хочет снимать фильм под условным названием “Батька”, в котором планирует сыграть главную роль и для которого напишет музыку и тексты песен»[126].
Украинский исследователь Владимир Яковлев выдвинул интересную гипотезу, согласно которой фильм о Махно был задуман как продолжение запрещенного цензурой революционного фильма Геннадия Полоки «Интервенция» (1968). При этом он ссылается на дневниковую запись Валерия Золотухина от 21.11.1970: «19-го на “10 днях” был Полока. Поехали после спектакля к Володе и Марине. Марина быгла очень рада, жарила мясо, хозяйничала… А мы решали, что делать теперь Полоке, за какое полотно ему браться теперь. Мнения наши разделились: Володя предлагает вторую “Интервенцию”, я — за нормальную, хорошую советскую картину, потому что “Один из нас” — это все-таки плохо»[127] [128] [129] [130] [131] [132], - и сопровождает своим комментарием: «Вторая “Интервенция” — это, скорее всего, продолжение фильма “Интервенция”, который зритель на экранах так и не увидел, и продолжение не в сюжетном плане, а в тематическом и хронологическом. В нем должны были быть представлены события гражданской войны в Украине, где одним из персонажей должен был быть атаман Н. Махно. Тема одна: революция и гражданская война, а по хронологии — это продолжение, так как французская оккупация Одессы продолжалась с конца 1918 до начала 1919 г., а махновское движение наиболее активно развернулось во второй половине 1919 г.»83.
Заинтересовавшись фигурой Махно, Высоцкий наверняка не прошел мимо следующих знаменательных строк из манифеста анархистов: «Ныне царствующая самодержавная коммунистическая партия, установив рабовладельческий строй, превратила всех в безгласных и бесправных рабов, а сама, завладев фабриками и заводами, хлебом и всем, чем владела буржуазия и чем можно только владеть, стала неограниченно властвовать»^4. Кстати, в спектакле «.Десять дней, которые потрясли мир» (и потом уже отдельно на своих концертах) Высоцкий исполнял песню «На Перовском на базаре…», автором которой был одесский куплетист-конферансье начала XX века Лев Зингерталь. Правда, песня эта — совершенно аполитичная, однако в спектакле она звучала как «Песня анархистов», и перед ее исполнением Высоцкий выкрикивал: «Анархия — мать порядка.85 Жми, дави, спасай Россию!». Вместе с тем в воспоминаниях Д. Карапетяна зафиксирован следующий важный эпизод: «В ответ на мои слова, что его “Нинку” можно считать гимном анархическому своеволию, он очень серьезно возразил: «Нет, не “Нинка”, а “Охота на волков” — настоящий гимн Анархию^6. Позднее Высоцкий скажет детскому хирургу Станиславу Долецкому: «У меня свои “каноны” — анархия, ощущение свободы. <…> у меня свобода, когда я не чувствую себя обязанный^7; и даже напишет в набросках к сценарию фильма «Зеленытй фургон» (1979 — 1980): «Кстати, о [правых] левых — кого только не было в этой сапожной — но мне больше всего полюбились анархисты…» (АР-16-84).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Более того, в стихотворении «Новые левые — мальчики бравые…» (1978) поэт прямо выскажется о своем отношении к власти вообще: «Не разобраться, где левые, правые. / Знаю, что власть — это дело кровавое».
Что же касается истории с Махно, то, приехав в Гуляйполе, Высоцкий и Карапетян встретились, в частности, с двумя племянницами бывшего атамана. И одна из них рассказала, что ее дядя «был избран председателем Гуляйпольского совдепа, страстно агитировал за безвластные советы и вольные коммуны, где вместе с крестьянами-бедняками могли бы трудиться и кулаки, и «кающиеся» помещики. Очень лю-
бил выступать на митингах, был невероятно энергичен и целеустремлен. “Церкви он не трогал, — подчеркнула она. — Но попов мог расстрелять, если те шпионили”. (Оживленно обсуждая в машине на обратном пути наш визит, Володя выделил и этот момент: “Слышал? А церкви-то он не трогал…”)»[133]
Подтекст реплики Высоцкого «А церкви-то он не трогал» вполне очевиден — именно при Ленине начались массовое закрытие церквей и расстрелы священников.
Как известно, Махно воевал и против белых, и против красных (с последними у него даже одно время был альянс), и поддерживал лозунг «вся власть — Советам!», но с одной маленькой оговоркой: «за Советы без коммунистов». Еще в мае 1919 года в ответной телеграмме члену Политбюро ЦК ВКП(б) Л. Каменеву Махно писал: «В свою очередь заявляю вам, что я и мой фронт останутся неизменно верными рабочекрестьянской революции, но не институтам насилия, в лице ваших комиссариатов и чрезвычаек, творящих произвол над трудовым населением»[134].
Такая позиция в целом была близка и Высоцкому. Обратимся в этой связи к воспоминаниям Николая Лукьянова, оказавшегося свидетелем приезда Высоцкого с Карапетяном в Донецк: «Оказалось, что в Донецке они проездом в Гуляй-Поле, где Володя хотел всенепременно прояснить для себя загадки личности Махно. Для 70-го года это было дико и неожиданно. В подробности он не вдавался, но утверждал, что все врут учебники и граф Алексей Толстой. Что Махно был за власть Советов[135] [136] и ни в кого лично не стрелял. Последнее он особенно акцентировал.
Недавние разоблачительно-образовательные публикации показали, что в принципе он был таки прав. Брехал Алексей Николаевич заодно с Кратким курсом. Но идеализировал батьку Володя сгоряча, лишь из лихой ребяческой отрицаловки. К сожалению, он тогда этого так и не узнал, но об этом позже»9'.
Заметим попутно, что если бы Высоцкий действительно считал Ленина самой замечательной исторической личностью, то поехал бы в 1970 году (год столетия вождя) не в Гуляй-Поле, а в деревню Горки или в село Шушенское. Кстати, по поводу последнего забавную историю вспомнил Вадим Туманов: «Кто-то ему рассказал, что Ленин в царской ссылке в Шушенском любил булки со сметаной… И если мы приходили куда-то, где было много жратвы, он говорил: “Ну, как Ленин в Шушенском!”»9[137](другой вариант воспоминаний: «Как говорил Володя Высоцкий, там, в Шушенском, “Ленин любил горячий хлеб обмакивать в свежую сметану”»[138]).
Помимо фильма о Махно, Высоцкий в последние два года своей жизни вместе с режиссером Московского драмтеатра им. Пушкина Лесем Танюком собирался ставить спектакль «Махагония» по Брехту, но за месяц до начала репетиций умер.
