Фрейд с жадностью подался к нему: «Ты даже не представляешь, как мне хотелось бы знать подробности о твоем новом способе лечения, Йозеф. Можешь же ты, по крайней мере, рассказать мне то, что уже говорил студентам? Ты же знаешь, я способен хранить профессиональные секреты — даже от Марты».
Брейер колебался. Что он может рассказать? Разумеется, Фрейд уже знал довольно многое. Разумеется, Матильда несколько месяцев не делала секрета из того, что ее раздражает, сколько времени ее муж проводит с Бертой. И Фрейд присутствовал при том, когда Матильда в конце концов дала волю своему гневу и запретила Брейеру впредь упоминать имя его молодой пациентки в ее присутствии.
К счастью, Фрейд не был свидетелем катастрофы — финальной сцены его терапевтических усилий. Брейер никогда не забудет, как в тот ужасный день он пришел домой к Берте и нашел ее корчащейся в схватках ложной беременности и провозглашающей во всеуслышание:
«Это ребенок доктора Брейера!» Когда Матильда об этом услышала — а такие новости быстро расходятся стараниями еврейских домохозяек, — она потребовала, чтобы Брейер немедленно передал эту пациентку другому терапевту.
Рассказывала ли Матильда об этом Фрейду? Брейеру не хотелось спрашивать. Не сейчас. Может, потом, когда все успокоится. Соответственно, он тщательно выбирал слова: «Ну, знаешь ли, у Берты присутствовали все типичные симптомы истерии: сенсорные и двигательные нарушения, мышечные спазмы, глухота, галлюцинации, амнезия, афония, фобии — наряду с другими нетипичными проявлениями. Например, у нее были удивительные речевые расстройства, когда она неделями не могла говорить по-немецки, особенно по утрам. Мы общались по-английски. Еще более удивительной была двойственность ее психики: часть ее жила в настоящем; вторая часть эмоционально реагировала на события, произошедшие ровно год назад, — это мы выяснили, сверившись с дневником ее матери за предыдущий год. Она также страдала жестокой лицевой невралгией, с которой мог справляться только морфий — и, разумеется, у нее началось привыкание к морфию».
«И ты лечил ее при помощи гипноза?» — спросил Фрейд.
«Я собирался. Я планировал использовать метод Либолта — способ устранения симптомов посредством гипнотического внушения. Но — спасибо Берте — это удивительно творческая женщина! — я обнаружил принципиально новый терапевтический принцип. В течение первых нескольких недель я навещал ее каждый день, неизменно находя ее в столь возбужденном состоянии, что работа с ней вряд ли была эффективной. Но потом мы выяснили, что она может снизить возбуждение, подробно описав мне все происшедшие за день события, которые вызвали ее раздражение».
Брейер замолчал и прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Он знал, что это был важный момент, и старался не упустить ни одного значимого факта.
«Этот процесс занимал много времени. Часто Берта требовала посвятить целый час с утра „прочистке дымоходов“, как она это называла, чтобы только избавиться от снов и неприятных мыслей, а потом, когда я возвращался днем, в дымоходах успевали накопиться новые причины раздражения. Только когда нам удавалось вытряхнуть из ее головы все осколки дня, мы могли переходить к облегчению самых устойчивых ее симптомов. И именно на этом этапе, Зиг, мы наткнулись на совершенно поразительное открытие!»
Брейер заговорил таким торжественным тоном, что Фрейд, который прикуривал сигару, застыл в нетерпении, горя желанием услышать, что же скажет дальше Брейер, забыв о горячей спичке в своей руке. «Ach, mein Gott! — воскликнул он, отбрасывая горящую спичку и зализывая больной палец. — Продолжай, Иозеф, поразительное открытие заключалось в том, что…»
«В общем, мы обнаружили, что, когда она возвращалась к причине симптома и рассказывала о ней мне, симптом исчезал сам по себе — не было необходимости ни в каких гипнотических внушениях».
«Причина? — спросил Фрейд, который пришел в такое восхищение, что бросил свою сигару в пепельницу, где она, забытая, теперь тлела. — Что ты имеешь в виду под причиной симптома, Йозеф?»
«Исходный раздражитель, вызвавший его».
«Пожалуйста, — взмолился Фрейд, — пример!»
«Возьмем ее гидрофобию. Берта не могла или не хотела пить воду в течение нескольких недель. Ее мучила сильнейшая жажда, но когда он брала стакан воды, она не могла заставить себя пить и была вынуждена утолять жажду дынями и другими фруктами. Однажды, в состоянии транса — она была способна к самогипнозу и автоматически во время каждого сеанса входила в транс — она вспомнила, как несколько недель назад вошла в комнату своей сиделки и увидела, как ее собака лакает воду из ее стакана. Как только она рассказала мне о том, что ей удалось вспомнить, она не только избавилась от гнева и отвращения, но и попросила стакан воды, который без труда опустошила. Симптом больше не возвращался».
«Поразительно, просто поразительно! — воскликнул Фрейд. — А что было потом?»
«Вскоре мы начали подходить к лечению каждого симптома таким же образом. Некоторые симптомы, например паралич руки и галлюцинаторные видения человеческих черепов и змей, были связаны с перенесенным ею шоком, вызванным смертью отца. Когда она описала в подробностях все детали и свои переживания, связанные с этой ситуацией, — чтобы помочь ей вспомнить, я даже предложил ей расставить мебель в комнате так, как она стояла, когда он умер, — все эти симптомы немедленно пропали».
«Это превосходно! — Фрейд вскочил и начал от возбуждения мерить шагами комнату. — Теоретический смысл ошеломляющ! И совершенно не противоречит теории Гельмгольца. При устранении избыточного церебрального электрического напряжения, являющегося причиной симптома, посредством эмоционального катарсиса симптомы реагируют соответствующим образом и быстро исчезают! Но ты такой спокойный, Йозеф. Это грандиозное открытие! Ты должен опубликовать информацию об этом случае».
Брейер глубоко вздохнул.
«Может быть, когда-нибудь я это сделаю. Но сейчас не время. Слишком много сложностей личного характера. Я должен щадить чувства Матильды. Теперь. Теперь, когда я описал тебе мой терапевтический метод, ты можешь представить, сколько времени мне приходилось проводить с Бертой. Скажем так, Матильда просто не сможет оценить всю научную значимость этого случая — или не станет. Как тебе известно, она обиделась на меня из-за того, что я часами занимался Бертой, и на самом деле она до сих пор так злится, что отказывается говорить со мной об этом.
И еще, — добавил Брейер. — Я не могу оглашать в печати случай, который так плохо закончился, Зиг. Матильда настояла на том, чтобы я отказался от работы с этой пациенткой, так что в июле прошлого года я перевел ее в санаторий Бинсвагнера в Крузлингене. Она до сих пор лечится там. Ей было трудно отказаться от морфия, а некоторые ее симптомы, например, ее неспособность говорить по-немецки, возобновились».
«Даже если так, — Фрейд постарался уйти от темы гнева Матильды, — этот случай открывает новые горизонты, Йозеф. Это может стать началом принципиально нового терапевтического подхода. Давай разберем его, когда у нас будет больше времени. Мне бы хотелось услышать каждую деталь».
«С радостью, Зиг. В офисе лежит копия резюме, которое я отправлял Бинсвагнеру, — около тридцати страниц. Можешь начать с изучения этого резюме».
Фрейд достал часы. «О, уже поздно, а я до сих пор не услышал рассказ о сестре студента-медика. Ее подруга, которую она просит тебя вылечить при помощи твоего нового лечения словом, — она истеричка? С такими же симптомами, как у Берты?»
«Нет, Зиг, все гораздо интереснее. Это не истерия, и пациент не женского рода. Ее друг — мужчина, который влюблен или был влюблен в нее. Когда она бросила его ради другого мужчины, его бывшего друга, у него началась лихорадка несчастной любви с суицидальным уклоном. Разумеется, она чувствует себя виноватой и не хочет запятнать свою совесть человеческой кровью».
«Но, Йозеф, — Фрейд был явно поражен. — «Лихорадка несчастной любви» ! Это же не заболевание с медицинской точки зрения!»
«Моя первая реакция была такой же. Именно это я ей и сказал. Но подожди с выводами, пока не услышишь все до конца. История становится интереснее. Ее друг, который, совершенно случайно, оказался одаренным философом и близким другом Рихарда Вагнера, не желает помощи или, по крайней мере, слишком горд, чтобы ее просить. Она хочет, чтобы я был волшебником. Под предлогом консультирования по поводу состояния его здоровья она предлагает мне тайком облегчать его психологические страдания».
«Это же невозможно! Йозеф, ты же не собираешься браться за это!»
«Боюсь, я уже дал свое согласие».
«Зачем?» — Фрейд снова схватился за сигару и подался вперед, с нахмуренным, озабоченным положением друга лицом.
