В дверные проемы видно было жирафьи копыта. Перед Дикарем водитель поставил ведро без особых происшествий. А вот когда попытался проделать то же самое с Красавицей, та пнула его по руке с такой силой, что он, громко ругнувшись, отлетел назад и едва не упал — к огромной моей радости.
Потом Старик, решив проверить рану на ноге Красавицы, провернул целый хитрый маневр. Он дождался, пока покалеченная нога окажется рядом с дверцей, а потом схватил ее. Красавица пошла в атаку. Он увернулся. Она снова его лягнула — и Старик повалился на подножку, беспомощно поглядев на Эрла, который стоял далеко в стороне — на полпути ко мне.
Тут подошел управляющий с блюдом, полным гамбургеров, — его он взял из кафе, — а следом подтянулась целая толпа. Здесь были и все посетители кафе, и даже водитель блестящего молочного фургончика, припаркованного у дороги, — он принес к гамбургерам несколько кувшинов свежего молока. Запах бутербродов вскружил мне голову, поэтому я достал из кармана ворованную картофелину и стал грызть ее сырой, чтобы только не натворить глупостей. Управляющий с трудом разогнал зевак, и стало понятно, что скоро целый округ прознает о том, кто остановился в лагере.
Солнце клонилось все ниже и ниже к горизонту, жирафы продолжали лакомиться листвой, но с каждой переменой ветра поворачивались в мою сторону. Так что я не рискнул выбираться из убежища до тех самых пор, пока единственным источником света не стал фонарь у административного здания.
Тогда-то я выглянул и увидел, что Старик жестом указал Эрлу на домик, опустился на подножку и достал себе сигарету из пачки с надписью «Лаки Страйк». Меня, бедного фермерского мальчишку, прямо-таки восхитило, что он может себе позволить покупное курево, а не вертеть самокрутки. А когда он щелкнул зажигалкой «Зиппо», я и вовсе пришел к выводу, что в Калифорнии все, должно быть, богаты, как Рокфеллеры, — и мне еще сильнее захотелось туда попасть.
Я поглядел на фургон молочника, грезя если не о меде, то хотя бы о молоке, и откусил еще кусочек от картофелины, собирая в своих мечтах сладкий виноград с калифорнийских лоз. Устроившись на островке мха за валуном, я стал смотреть, как Старик выкуривает одну сигарету за другой, прикуривая каждую новую от бычка предыдущей. Как и всегда, я отчаянно боролся со сном и час за часом следил за Стариком, раздумывая, как же мне и дальше продолжить свое путешествие.
А коль скоро стратег из меня был неважный, идеи меня посещали не ахти какие… К примеру, я подумал, что можно подзаправиться на бензоколонке неподалеку, но сперва придется стащить десятицентовик или доллар у кого-нибудь из кармана. Можно угнать какой-нибудь другой транспорт, но почти все приличные варианты уже укатили. Оставался только фургончик молочника — с ним я точно насытился бы, но в остальном желанной добычей его назвать было никак нельзя. С течением времени мои замыслы делались только отчаяннее и глупее. Когда я всерьез задумался, а не прицепиться ли к вагончику, как я, бывало, цеплялся к поездам, стало понятно, что пора с этим заканчивать.
Вскоре Старик разбудил Эрла — пришла его очередь дежурить, — велел опустить крышу вагончика и зашел в домик. Сунув за щеку кусочек табаку, Эрл пригладил волосы обеими ладонями. А потом, напрочь позабыв о наказе опустить крышу вагончика, он сделал ровно то, чего я так боялся. Бросив опасливый взгляд на домик, где отдыхал Старик, он выудил из потайного кармана флягу и начал с удовольствием из нее потягивать. Во рту выпивка смешивалась с табачным соком, но его, как заправского выпивоху, это ни капельки не смущало. Когда он опустился на подножку, жирафы выглянули из окошек, бросили на него один-единственный взгляд и тут же спрятались обратно. Но прежде Красавица вновь повела носом с крупными ноздрями в мою сторону.
Весь следующий час Эрл надирался и харкал, а потом, разомлев, откинул голову на дверцу вагончика. В вертикальном положении его теперь удерживал один только табачный сок, от которого он плевался и кашлял — впрочем, может, на то и был его расчет.
Но когда водитель все же завалился набок, я вдруг услышал чуть поодаль чей-то смешок. И тут же вскочил на ноги. Из полумрака выскользнули три здоровяка — один был настоящий громила, втрое крупнее меня, второй одет в один только рабочий комбинезон, а замыкал шествие коротышка со стрижкой под горшок. Они пихнули локтем развалившегося водителя, загоготали еще громче, а потом здоровый детина постучал кулаком по пульману. Окошки тут же распахнулись, и из них высунулись жирафьи головы. Одного взгляда на чужаков оказалось довольно, чтобы животные тут же спрятались обратно — как прятались они от Эрла. Тогда коротышка решил вскарабкаться повыше и поглядеть на них в окошки. Детина подсобил ему, и коротышка полез под громкий хохот товарищей.
А потом дело приняло скверный оборот. И это еще слабо сказано.
Жирафы начали топать, фыркать, раскачивать фургон, да так сильно, что коротышка упал, но затем снова стал карабкаться к окнам.
А затем я обратил внимание на то, что уже успел заметить негодяй и что давно поняли жирафы: крыша по-прежнему была поднята. К ней-то и устремился коротышка.
Я же так и остался стоять в тени, сжимая и разжимая кулаки, — я повиновался отцовскому голосу в голове, перечислявшему главные законы выживания. Я и сам был точно подлый койот, вот только еще и задиристый. Даже когда меня одолевала ярость, сил хватало только на то, чтобы ударить врага — притом только одного — и кинуться наутек.
Пока коротышка взбирался на вагончик еще раз, он снова начал по нему колотить. Жирафы опять выглянули из окошек и уставились на меня, и в глазах их читались ужас и мольба. А потом коротышка добрался до самого верха.
Моих скромных сил не хватит, чтобы во всех подробностях изложить то, что случилось дальше.
Осознав, что бежать некуда, лягаться бесполезно, а на помощь никто не придет, жирафы, должно быть, пришли в отчаяние. Потому что тишину огласил вопль, такой душераздирающий, что у меня до сих пор мурашки по коже, стоит мне только про него вспомнить.
Говорят, жирафы никаких звуков не издают. Но уверяю вас, это неправда — то был одновременно и стон, и рев, и плач, сравнимый по силе с самим ураганом. Должно быть, такие вот крики жирафьего ужаса слышат только львы, когда смыкают на жертве свои челюсти.
Я зажал уши ладонями, но это не помогло: вопль был таким громким, что отзывался в груди дрожью, точно страх был и не жирафьим вовсе, а моим собственным. Я больше не мог этого вынести. Не успев опомниться, я подбежал к вагончику, толкнул детину, пнул парня в комбинезоне и, высоко подпрыгнув, вцепился в ногу коротышке. Остальные двое схватили меня за лодыжки и потянули их в разные стороны, будто ноги мои были куриной «вилочкой», которую надо разломать, чтобы сбылось желание[15]. Но не успели они его загадать, как жирафы опять раскачали вагончик, и коротышка упал внутрь.
А потом к жирафьему воплю примешался еще и стук лягающихся ног и человеческий вой, вслед за чем раздался звук, который я уже слышал, наверное, тысячу раз: щелчок ружейного затвора.
На улице, вскинув на изготовку ружье, стоял Старик в майке и шортах.
Коротышка плюхнулся на землю — проворно, точно ракета, и вся троица кинулась прятаться в кусты, а я снова нырнул за валун. Эхо выстрела разнеслось по всей опушке, а затем повисла тишина — даже жирафы перестали кричать, к огромному моему облегчению.
Старик звучно перезарядил ружье, и я опасливо выглянул из своего укрытия. Вагончик по-прежнему раскачивался, жирафы фыркали и топали, а Старик целился прямо Эрлу в голову.
— Где тебя, черт подери, носило?! — громогласно спросил он.
— Я тут был… — дрожащим голосом ответил водитель. — Вы же сами видите.
— А еще чую, сукин ты сын! Опять пьянствуем, да? — Старик зажал ружье под мышкой и выхватил у Эрла фляжку. Мне даже показалось, что сейчас он его этой самой флягой и отделает. Но он швырнул ее во мрак. — Больше, чем лжецов с воришками, я презираю только алкашей!
