— Видишь, как мало я тебе положила? Чуть-чуть.
— Вижу.
— Только чтоб на этот раз никаких несчастных волков. Ни с кем делиться не будем. Обещаешь всё сама доесть?
— Обещаю.
— Твёрдо обещаешь?
— Твёрдо.
Мама ест, а девочка её отвлекает:
— Ой, смотри, какие птички в окошке полетели!
И как только мама к окошку отвернётся, на птичек смотреть, девочка быстро кладёт в мамину тарелку новый пельмень.
Мама жуёт, старается — надо же обещание выполнять. А доесть никак не может. Наконец за окошком стемнело, птичек не видно стало, и девочка поняла, что больше подкладывать пельмени не получится.
Мама сидит с полным ртом, глаза выпучила, дышит носом, а на тарелке всё ещё остался один пельмень.
— А это кто за тебя доедать будет? — спрашивает девочка.
— Нм, нм, нм, — отказывается мама. — В меня не поместится.
— Ты же обещала!
Мама как вскочит, как кинется бежать. Девочка наколола последний пельмень на вилку и за ней…
— Стой, доешь!
Мама в туалет забежала, заперлась. Девочка стучит в дверь:
— Сию минуту открой! Доешь!
А из-за двери какие-то дивные звуки доносятся: блюм, блюм. Девочка прислушалась, поняла: это пельмени из мамы выпрыгивают. Назад возвращаются. Не поместились.
КИСЛЕНЬКИЕ ТАБЛЕТКИ С МЕЛКИМИ ГВОЗДИКАМИ
Одни папа и мама только и ждали, когда дети уйдут из дома. Дети за дверь — родители тут же подбегают друг к дружке.
— Как думаешь, успеем? — спрашивает мама.
— Попробуем, — говорит папа. — Если получится.
— С чего начнём?
— Может, пожар?
— Да ну его. Надоел. Скукотища. Вечно одно и то же. Сначала не разгорается. Потом дым глаза щиплет, а потом — уже пожарные приехали. Шутки у них не смешные. Вода холодная.
— Можно, — говорит папа, — горячую воду пустить. С паром. Душ из ванны вынем, на пол кинем. Если крепкая струя — как змея прыгать будет. Хочешь посмотреть?
— Да видела я. Сто раз. На змею совсем не похоже. Только на червяка.
— Тогда, — предлагает папа, — давай пальцы в электрическую розетку сунем. Посмотрим, что получится.
— Пальцы не влезут. Гвозди надо.
— Идём гвозди искать.
Родители пошли искать гвозди, нашли молоток.
— Жалко, — говорит мама, — гвоздей нет. Мы бы их сейчас раз, раз и в паркет позабивали.
— А я, — вспомнил папа, — знаю, где гвозди взять.
— Большие?
— Только мелкие.
— Ладно, пусть хоть какие. А где?
— В детских ботинках. Подошвы оторвёшь, а там гвоздики, гвоздики, гвоздики. По всему кругу.
Побежали в прихожую. Нет ботинок. Дети с собой унесли. Надели на ноги. Пришлось отрывать подошву от тапочки, но там гвоздей не нашлось. Только немножко клея. И тот — сухой.
— Знаю, — говорит мама, — где мокрый есть.
Оказалось: целая бутылка.
— Что клеить будем?
— Давай к моему платью твои брюки приклеивать. А сверху шапку. Получится скафандр.
Склеили скафандр. Померили. Велик. Обоим. Укоротили ножницами. Теперь мал.
— Глупостями мы с тобой занимаемся, — говорит мама, — зря время тратим. Пошли, аптечку откроем. Будем лекарства пробовать. Там их навалом. Сколько хочешь. Некоторые кисленькие-кисленькие.
Но папа сказал, что лекарства — не еда. От них, как от конфет, аппетит уменьшается. Лекарства лучше на закуску оставить, на сладкое. Сначала надо обыкновенной еды поесть.
Мама открыла холодильник:
— Я буду всё вынимать, а ты по полу раскладывай. Потом выберем, что вкусней.
Сели на пол. Обедать. На первое: котлеты с кексом, на второе: ветчина с сёмгой, на третье хотели попробовать винегрет, но он рассыпался. По полу. Собрали горстями, сложили обратно в миску, есть не стали. Закусили кетчупом и ломтиками ананасов из банки.
— Скользкие штучки, — сказал папа про ананасы. — Пальцами не подцепишь. Ложка, наверно, нужна.
Мама открыла ящик с ложками.
— Вот куда они спички от нас спрятали. А спички нам вовсе и не нужны.
— Смотри, — говорит папа, — тут, в ящике, ещё и ножи.
— Ого, — пощупала мама, — какие острые! В доктора поиграем?
— Друг с другом? — обрадовался папа.
— Нет, с диваном. Сделаем ему операцию. Будем пружины скрипучие удалять.
— Чур, я хирург! — первый крикнул папа. — А ты медсестра!
— Какая же я сестра, если я мама? Я буду хирург.
Стали отнимать друг у друга ножи. Боролись, пыхтели. Никто не победил. Помирились. Честно поделили хирургический инструмент, пошли лечить диван.
— Давай сначала на подушке потренируемся.
Усыпили подушку духами, прооперировали, удалили перья. И пух. Осталась одна наволочка. Умерла подушка. Решили похоронить. С почестями. В кадке с пальмой. Согнали пальму с насиженного места, отложили в сторонку. Попрощались с покойной наволочкой, опустили её в свежую могилу.
— А чем засыпать будем?
— В ванной целая коробка стирального порошка.
Притащили, засыпали, слепили могильный холмик. Не понравилось. Передумали. Выкопали покойницу обратно, уложили в гробик из шахматной доски. Похоронили заново. Из фигур сделали много памятников. Красиво.
— Кончил дело, — сказала мама, — гуляй смело. Пошли лекарства пробовать.
— Идём. Теперь, после обеда, аппетит не испортится.
Только выбрали самые заманчивые таблетки, а тут и дети вбежали. С криками.
— Эх! — говорят родители. — Не успели. Ну, ничего. Не вечно же они будут дома сидеть. Уйдут. Никуда не денутся. А мы в следующий раз с самого интересного начнём.
ЖАРКАЯ ПОМОЩЬ ЗАСОХШИМ СТРАНАМ
Один папа сказал детям, что идёт на работу, а сам надел свою новую зимнюю куртку, взял свои шикарные хоккейные коньки, которые дети ему на день рождения подарили, и пошёл на замёрзшую речку, тренироваться. У папы на работе генеральный директор решил собрать хоккейную команду, чтобы состязаться с другими, конкурирующими предприятиями и всех побеждать в конкурентной борьбе.
Тренировались до самого вечера. Вечером папа вернулся домой с коньками под мышкой. Дети спрашивают:
— Где твоя куртка?
— Я, — говорит папа, — её… ну это… как оно называется… — А сам думает: «Кто его знает, где она теперь. Может, по реке плывёт. Подо льдом. Потому что в проруби утонула. А может, в небе летит. Если её лётчик какой-нибудь подобрал или пассажир».
— Папа, — опять интересуются дети. — Ты куда куртку свою новую дел?
На самом деле папа, когда играл в хоккей, распарился, даже жарко стало. Он куртку снял, на снег положил. И быстрее всех стал по льду носиться. Семь шайб забил. Очень повысил конкурентоспособность родного предприятия. Потом стемнело, все домой пошли, и про куртку свою папа вспомнил только на половине дороги. Вернулся. А её нигде нет.
— Может, объяснишь, — в третий раз спрашивают дети, — что с твоей курткой случилось?
— Приняли, — говорит папа.
— Кого приняли? Куда?
— Куртку. Включили в список.
— В какой список?
— Вещей, которые у нас на работе собирали. В помощь.
— Какая помощь? Кому?
— Целому ряду стран. Вы разве не слышали? По телевизору сообщали, какая там засуха. Беда. Катастрофа. Пол-Африки засохло. И целому ряду африканских стран требуется экономическая помощь. Весь мир собирает. У нас на работе тоже. Кто чем может помочь. Зонтики, палатки, лекарства, продукты разные, вещи. Я куртку отдал.
— Молодец, — говорят дети. — Умница.
— Так я и думал, — обрадовался папа, — что ругать не станете.
— За что же тебя ругать? Наоборот. Мы тобой гордимся. Помог экономике целого ряда попавших в беду стран. Похвальный поступок.
Тут маму с работы привели.
— А я, — похвастался папа, — совершил сегодня похвальный поступок. Куртку свою новую зимнюю пожертвовал. Отдал засохшим странам.
— Подумаешь! — пожала плечами мама. — Не вижу чего-то особенного. Она тебе, наверно, мала была. Тесновата. Ты и подумал: всё равно весна скоро.
— Ничего не мала была, — обиделся папа. — Даже немножко на вырост. Знаешь, как жалко было? А всё равно отдал. На помощь.
— Ну и что! — говорит мама. — Я тоже сегодня человеку помогла. Отдала свой кусок пиццы. На работе, в обеденный перерыв, мы пиццу заказали на всех, и у Стеллы Ильиничны, бухгалтерши, доля её на пол… как шлёпнется. Начинкой вниз прилепилась. А экономист наш Степан Филиппович, вечно он где не надо топчется, тут же и наступил. Я говорю: «Стелла Ильинична, вот, берите мой кусок. Берите, берите!» Она так благодарила.
— Сравнила! — возмутился папа. — То новая куртка, а то пицца. И всего один кусок. За куртку знаешь, как ругать могли? А за кусок пиццы что скажут? Отдала и отдала. В пицце ничего похвального нет.
— Ну и пожалуйста, — обиделась мама. — Ходи теперь в своей старой куртке. В рваной.
