Виолетта Львовна сказала:
- Закройте это. Вы бы лучше Пушкина вспомнили, у него есть золотая строчка: "Над вымыслом слезами обольюсь…"
Слезами - стало быть, это серьезно и возвышенно! Да, фантазия. да, игра, не более того. Но она родилась из наших сегодняшних тревог, она летела на помощь кому-то, ее не страшили расстояния и границы… А разбилась она о вашу насмешку!
- Так я ж не знал! Я не придал значения…
- Вот-вот, я об этом и говорю. Посмеяться проще всего, посмеяться я тоже могла. В этом пушкаревском сочинении больше 70-ти ошибок, и каких! И смех и грех… Но когда есть во имя чего, их можно не заметить. Не-ет, это не педагогический промах…
- А что?
- Это вы какую-то заслонку поставили между собой и детьми, потому и не дошло до вас. Вы ж тут временно, вам бы только зачет - с какой ж стати придавать значение всяким сказкам?!
Виталий увидел пороховую вспышку гнева в этих невыцветших младенчески голубых глазах. И опустил голову. Набив рты и перестав жевать, смотрят на них первоклассники с соседних столиков.
- Миленький, будьте физиком, математиком, защитите две диссертации… а в школу вам не надо, если вы на таких позициях! Это просьба моя. - Она встала и ушла из буфета.
Виталий поглядел на ее нетронутую ватрушку, на остывший чай и тоже не смог есть. Что-то подняло его из-за стола и послало вдогонку старой учительнице.
- Виолетта Львовна… - Он нагнал ее в коридоре. - Вы не сердитесь. Мне надо подумать…
- Надо! У вас хорошее неглупое лицо. Когда оно без ухмылки. И пока вы здесь, и пока вы ничего не построили, не нужно разрушать: не нужно объяснять детям, что все сигналы бедствия - плод воспаленного воображения, что спасать им никого не надо, а лучше решать задачки про бассейн, где вода переливается туда и обратно!
- Понятно! - Он не сдержал улыбки, но затем сразу нахмурился. - Только дело сейчас уже не во мне… Нехорошая обстановка в классе. Они травят Леню Пушкарева.
- Ах ты господи! - всплеснула руками Виолетта Львовна. - Если угодно, идемте ко мне на урок, я как раз обо всем этом собираюсь говорить с ними.
И она часто-часто застучала своими не по возрасту высокими каблуками. Плетясь за ней, Виталий достал носовой платок, вытирает вспотевшие, как у мальчишки, ладони. Узелок на платке напомнил о тетрадках, что они так и не собраны…
Звонок.
20.
Звонок этот был концом урока физкультуры в 6-м "Б" - урока, великодушно превращенного учительницей в баскетбольный матч.
А теперь ни звонок, ни пронзительный судейский свисток не могут остановить этого волнующего состязания!
Здесь все, кроме Пушкарева.
Мяч то и дело в корзине, каждые пять секунд.
Дуть в свисток бесполезно, поэтому физкультурнице приходится изловчиться и в первоклассном "яшинском" броске перехватить мяч.
Сделано!
Шестой "Б" протестующе воет, но учительница, крупная, с кирпичными щеками женщина, молча дожидается тишины, затем спрашивает:
- Счет?
- 43: 43!
- Ну и ладушки. Запишем пока ничью. И пойдем одеваться!
- Еще полперемены можно играть! - крикнул Гродненский.
- Ну мы до победы, ладно? - поддержали другие.
- Ну, пожалуйста!
- Ни то ни се получается! Это ж курам на смех…
- Еще три минуточки! - клянчат даже девчонки.
Физкультурница свистнула еще раз.
- Разговорчики! Построиться!
Андрюша обратился к ребятам:
- Братцы! Сейчас ведь английский, да?
- Ну!
- А ведь его не будет!
- Почему? - не сообразила Галка Мартынцева, шмыгая припухшим носом.
- Ну, Виолетта Львовна же сказала! Забыли?
- Конечно, сказала! Не будет английского! - завопил Гродненский, исполняя при этом телодвижения из малоизвестной африканской пляски.
Массы твердили об отмене урока так убежденно, что учительница выплюнула свисток, висевший у нее на шнурке… и позволила выбить из своих рук мяч.
- Эй, а вы не врете?
Но над ними уже не имеет власти ничего, кроме игры.
21.
Виолетта Львовна и Виталий в пустом классе. Она - за учительским столом, он - за партой, под которой еле умещаются его ноги. Он задумчио мастерит из бумаги самолетик и, не глядя на Виолетту Львовну, говорит:
- Понимаете, в университете конкурс был втрое больше, не захотел рисковать. А в педвузе ценились мальчишки: там одна пара брюк приходилась на восемнадцать юбок. Я подумал: педагогика в данном случае - вывеска, главное, что я буду на физико-математическом факультете, а там хоть трава не расти…
- А теперь смотрите на меня и думаете: боже мой, неужели это и есть мое будущее?
- Куда мне до вас! - вздохнул Виталий. - Виолетта Львовна, я думаю, что вы - необыкновенный человек! У вас - талант, мне бы дольку от него…
- Полно, какое - талант, - перебила она. - От меня бы пух полетел, если б пришлось сейчас сдавать педагогику! Я же не поспеваю за временем, голубчик… Я стараюсь, но мое сердце всегда устает раньше меня самой. Чехов Антон Павлович попрежнему дает мне больше, чем эти устрашающие карманные детективы-бестселлеры… И чем фантастика, тоже устрашающая и тоже карманная… Наши выездные граждане провозят; попадались вам?
- Да, но моего-то английского хватает только для научной литературы…
- А кое-кто, худо-бедно читающий на языке, увлекается этим очень. Но не я! (Чувствовалось, что она продолжает старый и напрасный вкусовой спор с кем-то.) Теперь - музыка… До "Битлз" я еще дотянулась кое-как, но дальше… Этот рок в целом… какая-то Хиросима в музыке, вам не кажется? Тут уж я точно схожу с дистанции! Детям наверняка я кажусь сломанной антикварной штуковиной из лавки древностей, от этого бывает грустно…
- И все-таки вы счастливая! - упрямо и завистливо сказал он.
- Но такое счастье и вам доступно. Стоит захотеть! Вот слушайте, я нашла это ужасно созвучным себе, будто родная душа писала:
Безумный век идет ко всем чертям,
а я читаю Диккенса и Твена
и в дни всеобщей дикости и тлена,
смеясь, молюсь мальчишеским мечтам… 14)
Хорошо?
- Очень, - признал Виталий и огорченно почесал в затылке. - Очень все верно, только ведь это стихи…
- Вот ужас-то! - закричала Виолетта Львовна. - Это просто ужас! Да почему для вас стихи, Шекспир, Уланова, Чаплин - по одну сторону забора, а жизнь - по другую? Кто поставил этот проклятый забор?!
- Только не я, - засмеялся Виталий и машинально взглянул на часы. - Нет, правильно я угадал, что вы человек счастливый… Вы же часов не наблюдаете… Уже восемь минут как идет ваш урок!
- Как?! - вскочила она. - А где же дети?
22.
Спортзал.
Трое взрослых людей - физкультурница, Числитель и Виолетта Львовна - стоят и смотрят в глаза детям, от которых еще пышет баскетбольной горячкой.
- С чего вы взяли, что Виолетта Львовна отменила урок? - спрашивет Виталий, и по лицу его ясно, что он не намерен шутить.
Ни секунды замешательства. Отвечает целый хор чистых и ясных голосов:
- Она сама сказала!
Виталий оглянулся на Виолетту Львовну - она стояла, прислонившись к "шведской стенке". У нее взгляд, испуганно вопрошающий: милые мои, где же совесть ваша?!
- Неправда! Когда вам это сказали? При каких обстоятельствах? - гневно выясняет Виталий.
- Сегодня утром на бульваре, - улыбаясь, говорит Тамара Петрова. - Ну, Виолетта Львовна, скажите вы сами!
- Да, девочка… - Голос у англичанки дрогнул. - Но в каком смысле я говорила об этом?
- Откуда мы знаем, в каком? Мы думали - в обыкновенном! - кричит Гродненский.
- Можно, я напомню? - выступил вперед и обаятельно улыбнулся Коробов. - Вы сказали так: "Сегодня я готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек". Мы подумали - заболели…
Виталий и физкультурница уже решительно ничего не понимают.
- Да, пожертвовать, но ради чего?! - вне себя кричит Виолетта Львовна. - Ради беседы же, ради волнующих вас вопросов!
- А мы не поняли, - кратко, чистосердечно, невинно заявляют ребята.
Виолетта Львовна медленно выходит из зала. У нее вздрагивает голова.
23.
И вот 6-й "Б" у себя в классе. У доски стоит хмурый Виталий. Обстановка напряженная.
- Виолетта Львовна хотела пожертвовать часом науки во имя морали. А поскольку морали у вас нет, она не смогла этого сделать… Теперь я попробую! Гродненский, тебе ясно?
- Не-а, - отвечает Гродненский в полном восторге. Настроение класса сразу улучшилось от известий, что урока не будет.
- А вы нам почитаете? - кричат из угла.
- А чего мы будем делать?
- А домашнее задание можно решать?
- А Курочкин щипается!
- Закрыть рты! - Виталий потемнел.
Куда делась вся его игривая легкость, вся его снисходительная терпимость!
- Давайте начистоту. Вот и сейчас зол на вас. Это нехорошо, но факт. И сами вы два дня ходите обозленные. И обижена учительница, из-за которой у меня зависть к вам: мне не посчастливилось у такой учиться. И парта Лени Пушкарева пустует. Где Пушкарев?
