— Нет. Не сейчас. Если его сейчас устранить, он прослывёт мучеником за дело мира на западе континента, и его подельники в КБГ удержат свои должности. Я устраню его — если он будет ещё жив — в тот момент, когда он со своим проектом сядет в лужу, и всей Евразии станет ясно, что он дурак, предатель и подстилка террористического психопата.
— Подстилка? — я поперхнулась. — Ничего себе подробности… А эти трое… то есть четверо? Пленные? Мне ещё что-то надо делать?
— Нет. Я их отправлю назад к тому, кто их сюда послал. В шестнадцати посылках. Я так уже поступал, но тогда террорист был один, а посылки две. Это не помогло. Может быть, шестнадцать произведут большее впечатление, хотя вряд ли. Он парень упорный и считает это своим великим достоинством, за неимением прочих.
— Надо же, — сказал Джошуа, — ещё вчера я не знал о существовании этого типа и его людей, а теперь я его горячий поклонник и мечтаю о личной встрече.
Эти ребяческие слова прозвучали взросло.
— Как бы он и правда сюда не пожаловал, — сказал Ли. — Престижа ради. Джошуа, распакуй мой подарок и иди тренироваться на крышу.
Они коротко обнялись, и мальчик ушёл. Мы с Ли стояли напротив того самого увитого плющом барельефа. Текли секунды, минуты, солнце садилось, сад благоухал. Мы просто жили и дышали.
— Кто ты в этой сцене, Ли? Твой предок или капитан Холли?
— О. Я люблю твои вопросы.
— Детские?
— Детские. Я и тот, и другой. В той же мере, в какой я — ты. Все мы теперь стражи на башнях.
— Ты всё-таки отвечай на письма, хорошо? А если у тебя есть вопросы — пиши, я отвечу.
— Ты будешь задавать свои вопросы мне, а я — тебе? Мы будем отвечать друг другу? Два человека?
— Ли, на твои вопросы мог бы ответить и Бог. Всё ещё может, только попроси.
— Так почему Он не ответил, а предоставил это дело — и мою душу — Своему якобы Врагу, а?
— Наверное, ты Его не просил.
— Я и Инлэ ни о чём не просил. Я к нему не стремился, это он открылся мне. Что мешало Творцу открыть Свою дверь и дать мне ответ? Или, ещё лучше, призвать к ответу меня? Ты знаешь, что я сделал, Майа, что я сделал с братом. Думаешь, я этим горжусь?
Он взял меня за плечи, не так осторожно, как всегда, и я вдруг ощутила ужасающую силу его рук.
— Я скажу тебе, чем действительно горжусь. Когда Инлэ рассказал мне историю своей жизни, я понял, что на его месте восстал бы тоже. Я — стабилизирующий элемент системы, Майа, антропоморфное антитело, я иногда сомневаюсь в том, человек ли я вообще. Но если бы единственным способом сохранить достоинство был безнадёжный мятеж против всесильного Абсолюта — заранее обречённый бунт, ведущий в ужасную гибель — я бы пошёл на бунт. На это моей человечности ещё хватит, моей независимости, свободы воли. И я тем более восстал бы против владычества конечных и не всесильных наместников Абсолюта, против власти своры демонов, истребляющих на смертных землях всё живое. Вот этим в себе, Майа, я горжусь.
Мы стояли на дорожке, я запрокинула лицо к нему и беспомощно улыбалась. Мне оставалось или это, или слёзы. Глаза Ли горели в прорезях маски яростной человеческой болью, скорбью.
— Бог любит тебя, — по-детски сказала я.
— Нет. — Ли коснулся пальцем моего лба. — Это не Он меня любит.
— Любит, — настаивала я. — Бог и есть любовь. Он не виноват в преступлениях архонтов, в смерти твоего брата.
Ли горько, коротко рассмеялся и встряхнул меня, как пушинку.
— Не виноват? Какое же ты дитя, Майа! Он их над нами поставил! Он назначил этих чудовищ на должность, как я назначаю начальников секторов в Ниневе. Он всемогущ и всеведущ и властвует надо всем, так как Он может быть ни в чём не виноват? Когда я приехал в Мехико и увидел, что вся полиция занимается вымогательством, а граждане чуть ли не поедают друг друга, я не стал сваливать вину на подчинённых Вальехо, его чиновников, горожан и служебных собак. Я её свалил туда, где ей самое место: на регулятора Вальехо, моего коллегу. Это в его голову я всадил пулю, хотя он был не всеведущ и не всемогущ. Это была его ответственность, его город, он был хозяин там, царь и бог. Коррупция в Мехико была целиком и полностью его виной. Насколько же выше ответственность и тяжелее вина того, кто не просто всем правит, а сотворил всё с нуля, кто нас создал со всеми нашими ТТХ! Право же, Майа — кто отвечает за дела в твоей больнице?
— Я отвечаю, я.
Я с некоторым усилием освободилась от его рук и, вздохнув, села на мраморную скамью. Это ж надо, какая силища. Эпическая. Хватит её, чтоб переделать мироздание?
Ли вынул из-за пояса толстую чёрную палочку, приподнял мой подбородок и посветил мне в глаз.
— Что это, Ли?
— Мультифункциональный диагностический прибор. МДП. Меня беспокоит твой обморок.
Ли посветил мне в другой глаз и, кажется, удовлетворился увиденным. Как каждый профессиональный палач, он был хорошим врачом.
— А ну дай сюда.
Он протянул мне МДП. Краткий осмотр привёл меня в восторг.
— Я тоже хочу!
Ли осторожно сжал мои пальцы на приборе.
— Я их много хочу. Для всей больницы. Почему этой штуки нет в каталогах?
— Она наша, совсем новая. Я оформлю дарственную от города, и тебе пришлют партию. Всё равно меня тут часто видят, и все уже знают, что мы друзья.
Эта божественная Ниневе с её технологиями, ноу-хау, с её людьми… Как-то среагируют ниневийцы, когда увидят серебряный медальон регулятора в репортаже очередного шустрого журналиста?
— Ты теперь, главное, береги медальон. Береги себя, — сказала я.
Он погладил меня по голове, надел свой шлем и ушёл. Я поднялась к себе и проводила взглядом его машину, уходящую по шоссе в безбрежье красной восточной пустыни. На столике у кровати всё ещё лежала книга, которую он читал — сборник стихов Розы Ауслендер. Я подняла его и прочла стихотворение, на котором он был открыт.
Верность-2 На Хрустальной Гореклялись в верностимы век назадОн прошёлклятваснесена ветромЯ в могиле живуты травинкойрастёшь надо мной.
Я легла на кровать, крепко сжимая книгу, и стала молиться. Господи, спаси Ли. Если он совершает ошибку, прости его. Покарай меня, ведь я не нахожу, что ему возразить и поддерживаю его — только прости и спаси Ли. Он того стоит. А ещё лучше спаси нас обоих, и Джошуа, и вампиров, и даже русского дурака в белом. А ещё лучше, закралась мольба, чтобы всё это было правильно. Боже, пусть будет так, что Ли не ошибается в Инлэ! Ведь Ты одобрил действия Анри Таннхойзера и даровал ему великую победу надо злом. Так, может быть, Ты одобришь и выбор Ли или по крайней мере любовь, которая за ним стоит?! И это новое восстание против жестокого миропорядка тоже? И даруешь нам победу? Боже, прошу Тебя! Пусть Ли тоже окажется прав!..
Тут на живот мне влезла кошка, размурчалась и принялась меня когтить.
* * *
Ночная дива пришла не одна. Мужчина, который вёл её под руку, был человеком. Он делал её видимой, осязаемой, более заметной среди людей. Когда она, поднявшись ко мне, подняла вуаль, я поняла, что он делал её счастливой.
Всё было так же, как во время её первого визита — сумерки, манящий голос и тайна — только на этот раз она взяла Джей Ди на руки, умело предотвратила начинающийся плач погремушкой и поцеловала ребёнка в лоб. Она робко посмотрела на своего спутника. Тот улыбнулся.
— Простите, доктор Тэллу, — сказала вампирша. — Мой муж, как видите, человек и в ближайшие годы останется человеком. Мне и так достаточно тяжело, я не хотела ещё проблем… но Том будет очень хорошим отцом. Он это заслужил.
Она нежно прижала Джей Ди к груди, где у человека должно было биться сердце. Почему Ли не предложил мне оставить ребёнка себе?! Да потому, что это навлекло бы на меня ещё большую угрозу, сказало моё сердце мне — на меня, на Замок, на Джошуа. Разве любящий захочет угрозы жизни любимых? Нет, он примет меры, чтобы её убрать. Даже если это значит переложить её на кого-то ещё… И нанести рану любимому человеку.
Я протянула Тому документы и пропуск.
— Через три дня я вас жду на переливание крови. Сначала будем делать его раз в неделю, потом посмотрим.
— В принципе, — сказала женщина, — можно без этого обойтись.
— Да. Но если он будет просто пить кровь, он станет вампиром. Я думаю, он должен сделать этот выбор сам, когда достаточно подрастёт.
Она склонила голову и опустила вуаль, подчиняясь.
* * *
Я поместила новый рисунок Ли в рамку и повесила на стену офиса. Это был в самом деле изумительный узор. Портрет вечности. За окном догорал закат. Пустыня отсвечивала пурпуром.
— Заходите, Габриль, — сказала я. — И садитесь.
У практиканта был почти шокированный вид. Он был как будто чем-то неприятно поражён и сел на край кресла, готовый подхватиться на ноги в любой момент.
